Польское Наследство - Владимир Романовский

Пропорционально грудь у Ширин была небольшая, но в связи с общими габаритами — загородила от взгляда Леля лицо девушки. Торчали вперед все еще холодные темные соски. Бедра у Ширин оказались жестковаты, мускулисты. И вообще у нее, на взгляд Леля, было слишком много мускулов. Крепкие, хорошо очерченные бицепсы, живот — как доска, и икры тоже мускулистые. Он приподнялся, чтобы рассмотреть ступни. Большие, но все-таки женственные, и натерты мокрыми сапогами почти до крови. Он снова опустил голову ей на бедра и почувствовал, как напряглись мускулы — из-за неловкости, наверное. Распрямилась и напряглась спина.

Снова грохнуло снаружи, и Ширин съежилась, и левой грудью закрыла Лелю лицо. Он отстранился, сел на лежанке, обхватил ее руками и стал гладить по голове, успокаивая. И успокоил. Спокойная Ширин неумело положила ладони ему на виски, приблизилась, и неумело поцеловала в губы.

Он ответил на поцелуй. Он сразу понял, что она девственница, и ему это понравилось. До этой ночи он имел дело с девственницей только один раз. Много возни, но когда девушка тебе нравится, возиться приятно. Порочный юноша нашел, что Ширин весьма привлекательна.

Он разложил льняное полотно на лежанке и на этот раз поцеловал ее первый. Ей понравилось. Мягкий пушок над верхней губой, мягкие губы. Он сунул пальцы ей в волосы, и это ей тоже понравилось. Он медленно опустил ее на спину, а ноги она положила на лежанку сама. Некоторое время они целовались, и он ее гладил, и ей становилось все интереснее, все неожиданнее, все больше волновало. Он обнаружил, что на теле у нее много волос в разных местах — под мышками, в паху, на руках, но волосы эти были мягкие и пахли приятно, даже притягательно. Ей было стыдно, пока она не осознала, что горячая влага в паху, сочащаяся, текущая по бедрам — естественна и необходима. Затем возникла заминка, затруднение, Ширин стало больно, потекла кровь, но вскоре боль ушла, сменилась снова влажным восторгом.

Лелю действительно до того не приходилось иметь дело с такой рослой и мускулистой девушкой, ему было интересно и забавно, и он окончательно увлекся, и тогда рослость и мускулистость, начавшие инстинктивно подчиняться его движениям, вызвали порыв нежности. Ширин напрягалась, не зная, как себя вести, и ему было ее жалко, и нежность росла. Он стал целовать ее в шею, едва касаясь губами, и она застонала. Он погладил ей грудь, и она застонала громче. Повинуясь наитию, она сама расставила колени пошире, стала двигаться в одном ритме с ним. Обоим было неимоверно хорошо. Двигались они долго, и в конце концов Лель не смог сдержаться, сжал зубы, замычал, и внутри у Ширин стало еще горячее, и ей было приятно. Ей хотелось еще, и Лелю тоже скоро захотелось еще, и они повторили акт в той же позе. Она не знала, что это не все, что путь не пройден, а порочный юноша постеснялся ей об этом сказать, решив, что она из тех женщин, для которых оргазм недостижим. Она ему нравилась, он даже чувствовал себя слегка влюбленным.

Укрывшись льном, любовники уснули.

Ширин проснулась, дрожа от холода. Встала, подбросила два полена в печь, забралась снова под лен и прижалась к Лелю. Не просыпаясь, он обнял ее, прижался к груди и засопел удовлетворенно. Она погладила его по светлым волосам. Интересно, подумала она, догадается ли Гостемил. Славянские отцы, по словам наставников, бывают ужасно проницательны. И если узнает, а Лель не захочет на ней жениться, то Гостемил, возможно, рассердится и убьет Леля. Или нет? Не дам я обижать Леля. Он хороший, хоть и легкомысленный. Никому не дам его обижать.

Она снова уснула.

А проснулась от того, что он снова раздвинул ей ноги и вошел в нее, и двигался медленно, а на лице играла порочная улыбка. Сквозь ставню пробивались рассветные лучи.

Одежда, развешенная на веревке, была все еще влажная. Лель выглянул наружу.

— Ого, — сказал он. — Мороз. Небольшой, но все замерзло. Лед кругом лежит.

— Нужно ехать, — сказала Ширин.

— Нет еще. Пусть просохнет одежка, иначе заледенеем. Я схожу в стойла, там у меня вяленая рыба в мешке, у второго седла. Нужно поохотиться, но что-то мне лень. Ты подкинь пока еще полено в печь, а?

Он завернулся в льняное полотно и выбежал наружу, покрикивая от холода. Ширин подбросила полено и подумала, что, наверное, Лель знает, что делает. Нужно, чтобы просохла одежда. Иначе заледенеем. Может, она до завтра не просохнет? Было бы неплохо. Все равно путешествуя этим путем мы экономим время.

Он вернулся с обещанной вяленой рыбой, и они позавтракали. А потом снова были ласки, и снова Ширин было хорошо, кожа на всем теле раскраснелась, она постанывала, а Лель, закончив акт и полежав немного рядом с ней, стал ее целовать — в шею, в плечи, в живот, в бедра, в колени, в ступни — и она сперва стеснялась, а потом стесняться надоело, и она полностью отдалась его ласкам, и почувствовала, как постепенно уходит куда-то сознание, и остается только блаженство, и подбородок юноши касается лобка, и губы его останавливаются у нее в паху, и из горла у нее вырывается пронзительный крик, и ей становится сперва страшно, а потом интересно, и она просит, чтобы он продолжал, не останавливался. И он охотно продолжает, и отсутствие у нее оргазма не унижает его мужское достоинство.

А может, она слишком молодая, подумал он. Первая такая у меня. Может, она еще научится. Со временем.

И продолжил.

К полудню одежда высохла.

— Может, не поедем никуда? — спросил Лель. — Давай останемся здесь на зиму. Кругом дичи полно, есть озеро, можно пробуравить дыру и ловить рыбу.

И Ширин чуть не сказала — давай. Но не сказала. Стала одеваться. Лель со вздохом последовал ее примеру, и только один раз во время одевания, подождав, пока она нагнется, поцеловал ее возле уха. Выходя, он оглядел помещение — какой-то лоскут, грамота, что ли, покатилась по полу, подгоняемая сквозняком. Лель хотел было вернуться и подобрать грамоту, задумался, оглянулся, увидел Ширин, выводящую коня и вскакивающую в седло, залюбовался и, забыв о грамоте, захлопнул дверь.

Тропа покрылась ледяной коркой, копыта лошадей скользили. Ехали медленно. Перед самым закатом показалась впереди река Сож.

ГЛАВА ТРИДЦАТАЯ. НЕДОВОЛЬСТВО ЯРОСЛАВА

Поселение под названием Хоммель, что на реке Сож, не получило еще во время оно статуса города. За девятнадцать лет правления Ярослава в Хоммеле успели построить одну церковь и терем для посадника. Посадник с дружиной из дюжины ратников ходил в церковь раз в день, а больше никто не ходил — Хоммель как был, так и остался поселением языческим, живущим по старинке.

Тем не менее, горожане и приезжие более или менее исправно платили дань терему, и в подвале церкви содержалась городская казна, из средств которой оплачивались ратники, повара, священник, дьякон, и сам посадник. Время от времени то церковь, то терем требовали ремонта, и для этой цели нанимались местные умельцы.

В году от Рождества Христова одна тысяча тридцать седьмом Хоммель постигло два несчастья сразу. Сперва началось нашествие кротов. Кроты уничтожали посевы и огороды, рыли тоннели под домами, которыми затем пользовались другие грызуны — мыши и крысы — и до того обнаглели, что по вечерам, в сумерках, начали встречаться прохожим на улице, двигаясь медленно и степенно, иногда парами. Священник объявил посаднику и ратникам о скором конце света. Затем кроты без всяких объяснений исчезли.

А поздней осенью в одном из работорговых караванов, делающих в Хоммеле привал перед броском в Киев, возник мятеж. Какой-то прирожденный предводитель, попавший в число транспортируемых из-за недальновидности караванщика, сумел разомкнуть цепь, приковывавшую его к борту повозки и, работая придорожным камнем, освободил еще троих дюжих парней, а те кинулись освобождать остальных. Охрана атаковала взбунтовавшихся, но ее повалили вместе с лошадьми и отняли сверды. Посадник, которому донесли о событиях, выехал во главе дружины к пристани. Предводителя мятежников убили стрелой, остальных после этого быстро успокоили и снова приковали.

И на следующий же день после этого в Хоммель прибыл князь Ярослав с небольшой дружиной.

Населению было все равно, а посадник и священник слегка испугались, и даже обиделись. Ну — следует князь из Новгорода в Киев, и следовал бы себе дальше, зачем же крюк делать? Что ему в Хоммеле — развлечения какие покажут, или же он неравнодушен к хоммельским достопримечательностям? Какого лешего!

А главный счетовод, именем Дядька Урж, не испугался и не обиделся, скорее даже наоборот. Решил, что приезд князя каким-нибудь образом поможет ему восстановить справедливость.

Главный счетовод — особая должность, существовала только в Хоммеле. В других городах финансовой арифметикой занимались кто попало — писцы, дьяконы, тиуны. А в Хоммеле предыдущий священник, списавшись с киевским митрополитом и Ярославом, учредил такую вот несуразицу. И два года назад на должность эту назначен был Дядька Урж.