Польское Наследство - Владимир Романовский

Конь остановился и, несмотря на понукания и увещевания наездницы, только поводил ушами. Ширин соскочила на землю. Что ж. Она пойдет пешком — нет, побежит — доберется до ближайшего селения, и там найдет лошадь.

Легко сказать — до ближайшего селения. То, что конному день, пешему — неделя. Сидя в седле, люди привыкают к быстрому передвижению, расстояния кажутся меньше. Истинные масштабы региона становятся очевидными только когда из седла выбрался да прошел несколько шагов, а кругом ничего не изменилось. Вон виднеется пригорок, а на нем северное дерево — ель, кажется. И нисколько она, ель эта, не приблизилась. Ширин вернулась к лошади и стала отвязывать от седла необходимое — лук, колчан, походную суму.

Сама виновата. Сама убедила отца, что лучше курьера, чем Ширин, во всем мире нет. Отец сомневался и не хотел отпускать. И даже хотел ехать сам, или с ней вместе, но она напомнила ему, что, во-первых, ему следует ждать приезда друга, а во-вторых, раз уж он взял на себя заботы о формировании ополчения, значит, нужно доводить дело до конца.

— То есть, держать слово, — уныло уточнил Гостемил.

— Да.

— Ты права… А жаль…

Он хотел послать кого-то — но ни один ратник, остававшийся в городе, для этой миссии не подходил. Ратники были по большей части дети ремесленников и смердов. Вся их подготовка состояла в краткой лекции воеводы об уходе за кольчугой, чтоб не ржавела. Конники — да, три дюжины человек — но каждый конник на счету, да и доверяться конникам, не будучи толком знакомым ни с одним из них, нельзя. И так далее.

Только сейчас до нее, наконец, дошло, что, предвидя драку с захватчиками, Гостемил попросту решил услать дочь из города — чтоб не ввязывалась ни на чьей стороне — в пути она будет сохраннее. То есть, просто ее разыграл, получается. Чтобы уберечь. Ширин хотелось завыть от досады. А еще говорят, что славяне вовсе не коварны! (Впрочем, кто говорит? Сами же славяне и говорят!) Также, отец навязал ей в сопровождение своих возниц. Ширин не стала спорить — просто по прибытии в Вышгород проверила содержимое калиты, убедилась, что грамота на месте, купила лошадь, оседлала ее, и, пока возницы торговались с коноводом, устремилась прочь, крикнув им на прощание:

— Возвращайтесь в Киев!

А на второй день пути, после завтрака (солонина и хлеб), Ширин показалось, что за нею гонятся. Прислушавшись, она различила по крайней мере четыре пары копыт. Возницы? Вряд ли. Ленивы и неинициативны. Значит — погоня. Неустрашимые? Фатимиды? Ширин, не имевшая никакого опыта действий в одиночку, решила, что уйдет от погони благодаря своим наездническим навыкам — и поскакала быстрее, не учтя, что слякоть может повлиять на исход — и вот конь выдохся и не мог больше двигаться.

Вдали раздался топот копыт. Дождалась.

Ширин огляделась — слева река, справа редкие деревья, лес далеко, спрятаться негде. Отцепив лук от седла, она вынула из колчана стрелу, приладила к тетиве и стала ждать, что будет дальше.

Вскоре появился на хувудваге всадник, ведущий в поводу вторую лошадь. Сердце Ширин радостно забилось. С одним всадником она справится, и поедет дальше — ведомая лошадь наверняка свежая. Кто он, этот всадник — не имеет значения. Ее учили — в особых отрядах в военное время людей посторонних не делят на своих и чужих. Все посторонние — чужие, достижение цели в кратчайший срок — главное. Ширин потянула тетиву и прицелилась. Всадника спасло то, что именно в этот момент лошадь Ширин дернулась и начала падать на бок. Ширин отскочила в сторону, а всадник крикнул:

— Елена, не стреляй, я еще не завтракал!

Голос показался ей знакомым. На всякий случай, как только она снова обрела равновесие, Ширин не опустила лук, готовая в любой момент снова натянуть тетиву.

Лель соскочил на землю и приблизился, ведя обеих лошадей под узцы.

— Хорошо, что я тебя здесь догнал, — сказал он. — Там дальше путь узкий, с двумя лошадьми трудно пришлось бы.

— Что ты здесь делаешь?

— Чернику собираю. Доброе утро.

— Да, хорошо, но все-таки ответь на вопрос.

— Прогуливаюсь я, — сказал он. — Для аппетита. Очень свежий здесь воздух. Да, вот она, матушка-Русь. — Он потянул воздух ноздрями, изображая восхищение. — Такая, знаешь, очень впечатляющая держава. Очень такая, как бы, непринужденная и эстетически приемлемая. Верховая езда способствует аппетиту, а аппетит я потерял, Елена, как только увидел тебя в первый раз. И сон тоже потерял. И все мысли только о тебе.

Она не поняла, шутит он или нет. Юноша с порочным лицом не улыбался. Но неверные… впрочем, она теперь тоже неверная… иногда шутят не улыбаясь.

— Это ты ехал за мной все это время? — спросила она.

— Наверное я. Лошадь свою ты доконала, помрет лошадка теперь.

— Зачем тебе две лошади?

— Именно для такого случая.

— Не ври.

— На двух лошадях быстрее едешь. Одна устанет — пересаживаюсь на вторую. Говорят, что в дальних степях всадники и на четырех конях ездят. Так можно целый день галопом скакать. Скажи, Елена, я тебе нравлюсь? Правда я обаятельный? Ты тоже обаятельная. И высокая. У меня такой высокой девушки никогда еще не было.

Несмотря на то, что Ширин прекрасно понимала, что он за человек, сердце у нее екнуло слегка, грудь переполнилась — от открывшихся возможностей. Также, она понимала, что лучше бы эти возможности не использовать.

— Ладно, — сказала она. — Давай сюда лошадь.

— Не дам.

— Почему?

— Ты не ответила на мой вопрос.

— И не собираюсь. Давай лошадь.

— Нет.

Ширин протянула руку и схватила уздечку.

— Э, — сказал Лель.

— Хочешь я дам тебе в глаз? — осведомилась она.

— Ну уж сразу и в глаз.

— Отдай уздечку.

— Не отдам.

Она подумала, что он сейчас, как Гостемил, покажет ей язык. Но он не показал ей язык. Тогда она бросила лук и схватила его свободной рукой за запястье. Он вскрикнул от неожиданности и боли, отскочил, затряс рукой. Ширин усмехнулась.

— Ты что! — крикнул он. — Больно же!

— Сам напросился.

Подняв лук, она пристроила его к седлу, перекинула лямку сумы через плечо, поправила бальтирад, и сунула ногу в стремя.

— Ну и езжай, — сказал он. — Подумаешь. Все равно князя там нет.

Ширин выпростала ногу из стремени.

— Как это — нет? И откуда тебе известно, куда я еду?

— Как тебя просто поймать на слове. Сама же и призналась, что едешь к князю.

— А зачем мне это скрывать?

— Ну, как же… Я могу, например, рассказать об этом кому-нибудь.

— Не можешь.

— Почему же?

— Потому что я тебя сейчас убью.

Он почти поверил и попятился.

— Ну, знаешь ли, — сказал он.

— Не бойся, это быстро, — пообещала она, приближаясь.

— Елена, я пошутил, я… да постой же!..

Она схватила его за горло.

— Пошутил… — прохрипел он.

Одним движением она швырнула его на землю.

— Трус презренный, — сказала она. — Трусам никто не верит. Езжай, рассказывай.

Он поднялся на ноги и оглядел себя.

— Удивительно, — сказал он. — Три дня ехал, берег одежку, следил, чтобы грязь на нее не попадала. Вечерами чистил. И вот — встретился с тобой, и весь в грязи.

Ширин вскочила в седло.

— Езжай, езжай, — сказал он. — Князя ты там не найдешь.

Ширин обернулась.

— С чего ты взял, что его там нет?

— Справки навел по дороге.

— Ты глуп.

— Возможно. Но ведь ты рассчитываешь встретить его еще до Первого Волока? Идут, мол, по реке драккары. Не так ли?

— Тебе-то что?

— А то, что отклонился князь от обычного своего пути. Доедешь ты до Волока, переправишься, и дальше поедешь. И, возможно, у Второго Волока спросишь кого-нибудь, не встречали ли князя? А они задумаются, бороденку почешут, травинку пожуют, да вдруг спросят, «Князя-то?» И ты, топнув от нетерпения ногой, скажешь, «Да, князя! Встречали?» Они еще подумают, да скажут, «В позапрошлом году встречали. Псковского. Только запамятовали, как звать его».

Ширин засомневалась.

— Ну так где же князь? — спросила она. — По-твоему?

— Драться не будешь?

— Буду, если не скажешь.

— Ага, ну что ж. Дерись.

Лель взял вторую лошадь под узцы, погладил ей гриву, и вдруг одним прыжком вскочил в седло.

— Ты врешь, — сказала Ширин.

Лель не ответил.

— Постой.

Он пожал плечами.

— Постой же.

Он развернул коня.

— Куда же ты?

— В Киев, — сказал он. — Там интереснее. А вообще-то соображать надо, Елена Прекрасная! — он снова развернул коня. — Едет за тобой человек три дня, все бросил, и все для того, чтобы его во лжи уличили, так, что ли? Не нравлюсь я тебе — так и скажи, но зачем же напраслину возводить?

Некоторое время они смотрели друг другу в глаза.

— Ну, хорошо, — сказала Ширин. — Не врешь ты. Так где же князь?