Последний солдат Третьего рейха - Ги Сайер

Гальс, тащивший раненого, всматривался в горный ландшафт. Птицы по-прежнему пели и весело летали в голубом небе. Мы напоминали изголодавшихся зимой животных, которые радуются весеннему солнцу и тому, что не надо искать ночлег. Происшедшее мы воспринимали как досадное недоразумение, которое лишь на время прервало мирную радость природы.

Жители же по-прежнему рыдали от отчаяния, а их брань, понять смысл которой мы не могли, досаждала нам.

Брошенный кем-то камень попал в лицо одному из наших раненых. Два пехотинца вскочили, потрясая ружьями.

— Вы, свиньи, перестаньте! Или мы в вас дырок проделаем!

Но ругательства не утихали. Особенно поразительно было видеть искаженные ненавистью лица женщин, которые потрясали кулаками.

Неожиданно в небе появились шесть советских самолетов. Русские воспрянули духом и закричали:

— Ура! Сталин!

Они показывали друг другу на самолеты. На их лицах была написана ненависть. Мы вспомнили и о своих убитых: о трагической смерти солдат, стоявших по линии отступления зимой. Лица изувеченных солдат, лежащих под темным зимним небом.

Во рту пересохло. Мы смотрели, как все усиливается гнев крестьян, заплативших слишком большую цену за бой, которого можно было бы избежать. Если бы поступил приказ стрелять, мы бы без колебания повиновались. Я видел, как у двоих уже затряслись автоматы в руках, а лица исказились от гнева.

Но тут появилась высокая стройная фигура Весрейдау, побелевшего от гнева. Он остановился в пяти метрах от русских и так на них посмотрел, что они тут же угомонились. За время долгих кампаний в России Весрейдау успел выучить русский. Он с той же вежливостью, какую требовал от солдат, приказал поселянам похоронить мертвых. Война, сказал он, скоро для вас закончится. Вы должны ждать, пока это произойдет, и ни во что не вмешиваться. Я и представить себе не мог, говорил Весрейдау, что на войне мне придется стрелять в невооруженных людей, которые пошли в бой, повинуясь лживой пропаганде. Тут его голос приобрел стальной оттенок. Он заявил, что дальнейшего буйства не потерпит. Я намереваюсь, сказал Весрейдау, вернуться в лагерь в полном составе. Если кто-то из моих солдат погибнет, вы все будете отвечать за это.

Речь Весрейдау произвела эффект разорвавшейся бомбы. Воцарился полнейший порядок. Раненые были похоронены.

Бензина в деревне было достаточно для возвращения на прежние позиции. Мы вернулись на дорогу. Раненых оставили на немецком посту. На следующий день их заберут санитары. Еще шестеро погибли. Они навсегда останутся в земле Украины.

Мы бросили последний взгляд на лица крестьян, исчезающие в облаках дыма, поднятых грузовиками. На смену радости пришло мрачное настроение. Впереди маячил только борт грузовика и нелепый окровавленный труп свиньи, усыпанный мухами.

Мы хотели, чтобы война закончилась и настал бы мир. Напоминали тяжелобольных, в которых вселяет новые надежды наступление весны.

Но война не прекращалась. Мир был лишь призрачным, и всегда находился кто-то, кто поджигал костер войны. Возможно, у них были на то причины, и очень веские.

Один из партизан, пока мы взбирались вверх по холму, перебежал дорогу и, заприметив нас, за десять минут успел приготовить ловушку. Мину он спрятал в рытвину, которых на дороге было множество. А затем, наверное, укрылся в отдалении и смотрел, что будет.

Вероятно, он видел ярко-желтую вспышку. Видел, как разлетелся на куски вездеход, шедший впереди. Дым колечками поднимался к небу, в котором улыбалось солнце. Солдаты вытащили раненых из изувеченного вездехода. Остальные приготовились к обороне.

Мы уложили Весрейдау и еще пятерых на земляной холм. Двое уже погибли. Еще у одного осколками оторвало ногу. Весрейдау был весь изранен, его тело было переломано. Мы сделали для него все, что было в наших силах. Ведь рота считала его другом. Нам удалось привести его в сознание.

Мы видели много смертей, но эта была не похожа на остальные. Лицо Весрейдау не искажала боль. Ему даже удалось улыбнуться. Мы подумали, что он выживет. Слабым голосом он обратился к нам. Он снова призвал нас сохранять единство, единство перед лицом всего, что предстоит нам вынести. Он показал на карман. Фельдфебель Шперловский извлек из него конверт, несомненно письмо родным. После этого прошла еще минута. Мы смотрели, как умирает наш командир. По лицам трудно было определить, что мы испытываем. Но молчание стало тягостным.

Жизнь еще двоих, ехавших в вездеходе, удалось спасти. Мы осторожно погрузили их на оставшиеся машины. Лейтенант Воллерс взял командование на себя. Ему удалось достойно организовать похороны нашего командира. Мы один за другим прошли у его могилы и отдали честь. У всех было такое чувство, будто мы потеряли человека, от которого зависит существование всей роты. Нас словно бросили.

Тем же вечером мы вернулись в одинокую деревню, где нас уже ждали товарищи. Весть о смерти командира всех потрясла. Нам всем угрожала смерть, но, что умрет Весрейдау, казалось нам таким же невероятным, каким маленьким детям может показаться смерть родителей. К любой другой смерти мы были готовы. Но никто не мог смириться с тем, что нашего командира ждет подобная участь.

Караульные в ту ночь чувствовали себя особенно беспокойно. Три наши роты сейчас казались, как никогда, уязвимы. Мы ждали помощи и поддержки, но командир наш умолк навсегда.

Кого же назначат новым командиром? От кого будет зависеть наша участь?

С первыми лучами солнца нам удалось передать сообщения в штаб. Прилетел «ДО-217». Нам приказали немедленно направляться на линию фронта, проходящую севернее.

Базу было приказано уничтожить вместе с деревней. Нельзя оставлять врагу ни малейшей возможности найти укрытие. Но горючего материала в нашем распоряжении не было. Пришлось поджечь соломенные крыши домов.

Затем наша моторизованная рота ушла — пешим ходом, погрузив боеприпасы на старые грузовики, оставшиеся в нашем распоряжении. Их защищали радисты и мотоциклисты. Через каждые десять-пятнадцать миль им приходилось останавливаться и ждать нашего подхода. На фронт мы прибудем или все сразу, или вообще не попадем.

Приказы были совершенно идиотские. Офицер, издавший их, понятия не имел, в каком состоянии находятся подвижные части, якобы готовые к любой опасности. Мы сделали все, что в наших силах.

Хуже всего было с продовольствием. Мы уже давно не получали провианта и лишь чудом добывали его себе: охотились, разоряли гнезда, пытались жевать растения, напоминающие салат. Иногда удавалось поймать брошенную лошадь. Но пяти сотням солдат пищи требуется немало. Так что каждый день мы сталкивались с одной и той же проблемой. Просили помощи по радио и постоянно слышали в ответ: