Непосредственный человек - Ричард Руссо
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Знаешь, кто ты такой? — спросил Джейкоб. Он был преисполнен праведного гнева и несся на всех парах. Как же я ему завидовал. Он высказывал вслух все то, о чем двадцать лет молчал ради нашей дружбы, и это опорожнение в столь поздний срок было подобно оргазму. Попросить его остановиться все равно что попросить вынуть член.
— Ты — ходячее воплощение принципа перверсии! Притворный замах слева — удар справа. Притворный справа — удар слева. Держать всех в напряжении, вот чего тебе надо? Что Хэнк еще натворит? Если придется поиметь самого себя, лишь бы всех поразить, — поимеешь в извращенной позе.
Каким-то образом я выбрался в приемную к Марджори, и Марджори, которая предпочитает гольф сексу и, в отличие от Джейкоба, не предается риторическому оргазму, посмотрела на меня с такой тревогой, что было ясно: она заметила, как мне плохо. Меня тянуло за язык сказать, что я рожаю, схватки следуют непрерывно одна за другой. Вместо этого я пронзил ее убийственным взглядом и приказал:
— Убери его от меня!
Но этим лишь раззадорил Джейкоба.
— Вот он, Марджори! — воззвал он к своей секретарше. — Хэнк Деверо. Человек, поимевший сам себя, — и он будет утверждать, что это лучший день в его жизни.
— Джейкоб! — резко оборвала его Марджори. — Мне кажется, Хэнк болен.
Я дополз до двери в приемную, где ждали студенты, пришедшие с какой-то петицией к декану. Они тоже встревожились, увидев меня.
— Болен, разумеется, на всю голову! — фыркнул Джейкоб.
Потная ладонь сделалась такой скользкой, что я не смог ухватиться за стальную ручку двери. Ручка выскальзывала. Я вытер ладонь о твидовый пиджак и сделал еще одну попытку.
— Ответь мне только на один вопрос, и можешь идти! — потребовал Джейкоб, наваливаясь на дверь и не давая ее открыть. — Я задам тебе самый простой вопрос — пари держу, он поставит тебя в тупик.
Я попытался посмотреть ему в лицо, но не смог. Богом клянусь, будь у меня при себе сорок пятый калибр, он бы у меня полетел вверх тормашками — в вечность.
— Ответь мне! — повторил он настойчиво, слепо, не замечая, как у меня из всех пор сочится пот. Ледяная капля повисла на кончике носа. — Всего один простой вопрос. Твоя жена, твои дети, твои друзья — все хотели бы услышать, что ты скажешь.
Он стоял так близко, что мог перейти на шепот — и перешел. Вопрос и правда простой и короткий, но для выразительности Джейкоб отделял каждое слово паузой:
— Какого… черта… ты… хочешь?
И таким вопросом он думал огорошить Уильяма Генри Деверо Младшего? Даже Марджори, прижимающая к уху телефонную трубку, готова была, судя по ее лицу, ответить за меня. Однако мне не оставалось ничего другого, лишь препоясать, как говорится, чресла, собраться с остатками сил, ухватить декана за лацканы пиджака, подтянуть его к себе. Это я и сделал.
— Я хочу, — сказал я самым торжественным, на какой способен, тоном, потому что не желал, чтобы мои слова приняли за иронию или иной литературный прием, — помочиться!
Что-то — то ли небывалая серьезность, то ли простота моих слов — все же дошло до Джейкоба.
— Ладно, я ошибся. — Он пожал плечами, и я его отпустил. — Ты и впрямь знаешь, чего хочешь.
А я уже был за дверью, в коридоре, ковылял на максимальной скорости, расстегивая на ходу ширинку, к двери с надписью МУЖЧИНЫ. Минуту спустя зашел Джейкоб — либо его Марджори послала проверить, как я там, либо привлек звук моего смеха. На его лице, когда он наблюдал за мной, проступала смесь смущения, озабоченности и недоумения. А я даже ради спасения собственной жизни не мог оборвать этот смех и уж никак не мог требовать от Джейкоба, чтобы он постиг смысл этой сцены. Но суть в том, что ни один пятнадцатилетний парень, стоя босиком на ледяных плитках пола после десяти часов сна в холодной спальне, не орошал унитаз столь мощным, уверенным, преисполненным благодарности потоком, каким ныне орошал я. Я был в раю.
— Господи боже! — простонал кто-то. Возможно, я. И больше ничего не помню.
Глава 36
Во сне я — звезда ослиного баскетбола. Никогда я не был столь легок и грациозен, столь свободен от своего возраста и силы земного тяготения. При каждом броске от моих пальцев отрывается идеально подкрученный мяч, летит по дуге в корзину с невероятной точностью, — это поэзия, где рифмами стал сладостный шелест раскрывающейся сетки. И не забывайте: я проделываю все это верхом на осле. Мне досталось замечательное животное, честное, умное, благородное, доброе, носит меня взад-вперед по всему полю, между нами установилось полное взаимопонимание. Я шепнул ему на ухо: когда матч закончится, я его не брошу, он получит свободу, и эта надежда — избавиться от глупого владельца, надевшего на него памперс, — омолодила старого осла. Он так вдохновлен обещанием свободы, что стремится к величайшей славе в этой своей последней игре. Вместе мы перехватываем мяч и прорываемся к кольцу, используя любую возможность, проносимся по полю под неистовые крики болельщиков. Обожаю эту игру!
— И я тебя обожаю, — произнес голос Лили.
Лили? Она-то как тут появилась?
Она появилась тут, делаю я солипсический вывод, самым обычным способом: когда я открыл глаза.
— Мне приснился сон, — сообщил я жене, оглядывая больничную палату, появившуюся вместе с ней. Очевидно, я лежу здесь в постели, а почему — для меня загадка. Очень красивая женщина, моя жена, и я счастлив ее видеть, вот только момент неудачный. Я был близок к победе и славе, а теперь их не достигну. Кто-то бросил торт под дождем, думаю я, сон мой ускользает от меня по смазанным рельсам, мне такой уже не испечь. Я всегда страшился, что придет день, когда эти строки приобретут смысл для меня, — и этот день, видимо, настал.
— Как ты себя чувствуешь?
— Великолепно, — ответил я. — Спать хочется.
Дверь в палату открыта, снаружи в коридоре сидит крупный мужчина, смотрит на нас. Что-то не так с его лицом. Оно расчерчено на части, похоже на схему коровьей туши, которая висит в мясном отделе, демонстрируя, откуда берется какой кусок. Несмотря на это, мужчина кажется мне знакомым.
— Фил сказал, что ты будешь чувствовать себя неплохо. Тебя накачали
