Черный цветок - Ольга Денисова

— Что ты встал? — недовольно спросил Огнезар.

Рука ката потянулась к стене, он продолжал смотреть в глаза Огнезару, а рука его шарила по стене, как будто вовсе ему и не принадлежала. Неожиданно мурашки пробежали по спине Огнезара, и в этот миг он услышал из окна крик. Это был иступленный крик безумца. И тут же, одновременно с этим что-то ушло из груди, в ней образовалась странная равнодушная пустота. Все вокруг словно схлопнулось, сложилось, и вместо трехмерного мира Огнезар увидел безликую и скучную плоскую картинку.

— Харалуг открыл медальон, — хрипло, с ненавистью сказал кат и взмахнул кнутом.

Кат убил благородного Огнезара тремя ударами — переломил шейные позвонки — и вышел в коридор. Тюремщики бежали на крик, обнажая сабли, но его оружие не оставляло им шансов. Он вышибал сабли у них из рук шутя, играючи, и смеялся. Он смеялся впервые за пятнадцать лет. Они отступили, попятились, а с улицы неслись крики, и тюремщики не понимали, что происходит. Кат теснил их к выходу, подхватив чью-то саблю левой рукой.

— Харалуг открыл медальон! — выкрикнул он, и из общих камер ему ответил вой арестантов, — быстро! Ключи сюда!

Сзади на тюремщиков напирала стража, в давке ничего было не разобрать, но кат продолжал размахивать кнутом, нанося точные удары — по рукам, в лицо, толчком в грудь, захлестом по ногам.

Они выли и падали.

— Ключи!

— Отдайте ему ключи! — орали в передних рядах, — он сумасшедший!

— Я был сумасшедшим, — расхохотался кат, — а теперь Харалуг открыл медальон.

Ключи со звоном пролетели по полу и остановились у его ног.

Жмур шел по городу, и слышал крики. Люди приходили в себя, люди не сразу понимали, что случилось, и кричали. Не все они были разбойниками. Не все они слышали о последней заповеди. Но все они стали вольными людьми в один миг, и все они смотрели вокруг, и к ним приходило понимание того, что с ними сделали.

Пару раз навстречу попадалась стража, но молот в руках Жмура заставлял их отступать. Шум нарастал, Жмур видел, как по улице пробежали двое разбойников с топорами в руках, потом еще один, вслед за ними. Куда подевался Полоз, Жмур не разобрался. Он шел к главной площади, и его мало интересовало, что происходит вокруг.

За тюремной оградой шла настоящая схватка. Жмур разглядел ката с кнутом, и сначала намеревался проломить ему голову, но неожиданно понял, на чьей стороне тот сражается. Сотня заключенных, кто с голыми руками, кто с саблями, добытыми в бою, теснили три десятка стражников, и те сопротивлялись не очень активно — они не понимали, что произошло, они боялись. Жмур приложился к драке, прокладывая себе дорогу ко входу.

В тюремном коридоре было тихо — сражение вылилось наружу. Жмур сшибал замки с каждой камеры и заглядывал внутрь. В одной из них он нашел десяток притихших, напуганных женщин, но прошел мимо, продолжая искать холодную. Пусть рухнет весь мир, пусть все они убьют друг друга — Жмур пришел сюда за своим сыном, и ничего больше не волновало его.

Он нашел его в самом дальнем конце коридора. Его мальчик лежал в углу, сжавшись в комок, голенький, весь в крови. Он лежал, широко открыв глаза, и не шевелился, и на секунду Жмур подумал, что опоздал. Но глаза моргнули, и израненные губы шевельнулись.

— Сынок, — Жмур упал рядом с ним на колени, — мой сынок. Сейчас.

— Холодно. Так холодно… — шепнул он.

— Сейчас.

Жмур поискал глазами что-нибудь подходящее, и увидел в углу скомканное куцее одеяло.

— Сынок… — Жмур расстелил одеяло на полу и осторожно поднял Есеню на руки. Тот скривился от боли и скрипнул зубами.

Жмур завернул его, и вспомнил, как его сын был пухлым младенцем, и как он качал его на руках, в кухне, и как разглядывал его личико, удивляясь, что живой человек может быть таким махоньким. Он поднял его и прижал к себе — ему не было тяжело.

— Я отнесу тебя домой, — сказал он и пошел вперед, слегка покачивая сына, будто тот был младенцем.

— Домой… Бать, правда?

— Правда.

— Ты открыл его?

— Да. Твоим ножом.

Жмур вышел на порог — тюремщики отступили за ворота, кто мог — бежал, у остальных не было никаких шансов. Он посмотрел по сторонам, чтобы никто случайно не толкнул его мальчика, и пошел к воротам. В глаза бросилось белое полотно напротив тюрьмы: портрет его сына.

— Ты отомстил им, сынок. Ты… — Жмур прижал Есеню к себе еще сильней.

Навстречу ему из-за ограды вынырнули два разбойника с топорами в руках, и Жмур поспешил сказать:

— Это мой сын, это он открыл медальон.

Разбойники понимающе кивнули и обошли его с двух сторон.

Теперь с улиц раздавались крики, лязг оружия, по улицам бежала стража, и непонятно было — они спасаются бегством или спешат кому-то на помощь. Люди выскакивали из домов, пытаясь понять, что происходит, и Жмур, проходя мимо них, кивал им всем и говорил, как заведенный:

— Это мой сын. Он открыл медальон.

— Бать, это же неправда… — шепнул Есеня и улыбнулся.

— Правда. Тебе больно, сынок?

— Ага.

— Потерпи. Мы скоро придем.

— Я терплю.

— Скоро будет весна, вернется мама, девочки, и мы все вместе поедем на море, в Урдию, — Жмур покачал его на руках, как будто этим мог облегчить его боль.

Есеня улыбался. На пути встретились две женщины, с удивлением посмотревшие на Жмура, и он снова сказал:

— Это мой сын. Он открыл медальон.

— Бать, ну зачем ты врешь? — шепнул мальчик, все так же улыбаясь — довольно, счастливо.

— Это правда.

Жмур издали увидел бегущего навстречу Смеяна с вилами наперевес. За ним, спотыкаясь, спешила Чаруша.

— Жмур! Жмур! Что случилось, Жмур? Как это случилось?

— Мой сын открыл медальон, — ответил тот и гордо поднял голову.

Балуй. Окончен бал, и вот финал

Три дня горожане громили замки на холмах. Оставшиеся в живых стражники давно побросали оружие и поспешили уйти за городскую стену. Из ближайших деревень в город стекались бывшие ущербные, из лесов постепенно подходили вольные люди.

Кровь и вино лились по улицам города — пьяная, счастливая толпа праздновала свое освобождение. Когда со стражей было покончено, когда благородные господа были окончательно и бесповоротно поставлены на колени, победа показалась вольным людям слишком легкой — разбой перекинулся на кварталы победней.

Есеня лежал в спальне, на своей кровати, и через открытую дверь в кухню слушал, что отцу говорит Жидята, смотрел, как Чаруша управляется с хозяйством, и чувствовал себя счастливым. Отец не отходил от него ни на шаг, они успели сказать друг другу больше, чем за всю жизнь. Отец смеялся. Есеня в первый раз видел, как его отец смеется.