Правда о России. Мемуары профессора Принстонского университета, в прошлом казачьего офицера. 1917—1959 - Григорий Порфирьевич Чеботарев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Когда мы возвращались из Павловска в Пушкин, я попросил остановить машину на углу, где, как мне казалось, проходила Захарьевская улица, на которой мы жили в те времена, когда город еще назывался Царское Село. Теперь улица тоже имела новое название, да и перекресток выглядел совершенно иначе – на месте маленькой пожарной части с высокой деревянной каланчой стояли новые трехэтажные дома. Зато напротив я узнал развалины угловой стены – части каменного дворца князя Юсупова (одного из убийц Распутина).
Мои спутники остановили двух старушек, проходивших мимо, и спросили, давно ли они живут в городе. С 1920-х, ответили те, но так и не смогли вспомнить прежнего названия улицы. Помнят ли они, где здесь неподалеку стояла пожарная каланча? «О да!» – ответили они и указали в точности на то место, где я ее помнил.
Похоже, что это и несколько других подобных происшествий окончательно подтвердили мою личность. На следующий день, когда мы в Ленинграде собирались в Эрмитаж, ко мне подошла молодая женщина и сказала, что ввиду моего интереса к Павловску ее попросили сопровождать нас вместо одной из женщин-экскурсоводов, которые ездили с нами прежде на подобные нетехнические мероприятия. Она и ее муж – оба архитекторы – занимались восстановлением поврежденного во время войны великокняжеского дворца и других памятников Павловска. Она сопровождала нас весь день, в том числе и на ледовое представление; мы с ней много говорили о Павловске, и я думаю, что нам обоим было очень интересно. Накануне я видел, что снаружи дворец уже полностью восстановлен (фото 63) и парк тоже выглядит ухоженным (фото 64). Но внутри реставрация еще не завершена, и они с мужем все еще живут в Тярлеве, маленьком поселке между Пушкином и Павловском. Этот поселок не изменил названия, и я хорошо помнил его. После ледового шоу мы с коллегой по делегации отвезли ее на такси на пригородную станцию, которая выглядела точно так же, как в то время, когда я мальчишкой ездил каждый день из Царского Села в Санкт-Петербург в училище. Опять – в Ленинграде и его окрестностях это происходило чаще, чем в других местах, – я почувствовал ком в горле и слезы на глазах. В памяти понеслись сцены из прошлого.
Кстати, в тот же день в Зимнем дворце мы первым делом направились к коллекции бесценных полотен Рембрандта; среди них я не мог не обратить особого внимания на знаменитое «Возвращение блудного сына». Кажется, никто из сопровождающих ничего не заметил.
Однако во время моего визита в Павловск произошел инцидент, который заставил меня немного побеспокоиться – в первый и последний раз за все время пребывания в СССР.
Родители говорили мне, что я родился в маленьком домике, примыкавшем к каменному манежу. Сам манеж я хорошо помню, так как в детстве учился там ездить верхом. Теперь мне тоже не составило труда отыскать его, так как он расположен неподалеку от сохранившихся до сих пор развалин древнего форта (фото 65). Правда, от манежа остались одни стены, его окна заложены кирпичом, а крыша провалилась. Как и в прежние времена, он находится на самом краю территории военного городка. Встав к нему лицом, я увидел слева разбомбленный и обгоревший скелет гарнизонной церквушки, где я был крещен и часто бывал в детстве на службах. Справа, где прежде и стоял тот маленький домик, не осталось ничего, но вдали виднелись новые каменные казармы.
Я хотел сфотографировать место, где стоял дом, вместе с уголком разрушенного манежа – ничего больше, но мои спутники сказали, что этого нельзя делать. Оказывается, всесоюзный закон строго запрещает фотографировать какие бы то ни было части военных сооружений. Неподалеку от этого места я заметил дом, у внутренней двери которого чего-то ожидала шеренга солдат. Они по одному заходили в дом, затем выходили с другой стороны на улицу и шли прочь. Похоже было, что там они получают документы на увольнительную в город. Я подумал, что в доме должен быть дежурный офицер, и хотел зайти спросить разрешения сделать единственный снимок, если необходимо, в присутствии одного из офицеров. Мой спутник категорически отказался пустить меня туда, но все же согласился, хотя и неохотно, зайти и спросить разрешения сам.
Он вышел хмурый и сказал, что дежурный офицер позвонил вышестоящему начальству; ответ был: «Закон есть закон[119], и они не могут изменить его». Так место, где я родился, стало единственным за всю поездку, которое мне не позволили сфотографировать. Я говорю о фотографировании на земле – делать снимки с самолетов запрещено вообще. Но я взял с этого места немного русской земли, которую позже присоединил к земле с могилы отца.
Вечером того же воскресного дня мы вернулись в Ленинград в гостиницу «Астория», и глава нашей делегации попросил меня забрать наши паспорта из офиса компании «Интурист» в холле, где они лежали в сейфе. Мы собирались в понедельник вернуться в отель поздно вечером, когда офис уже закрыт, а во вторник уехать в Сталинград рано утром, когда он еще не откроется. Оказалось, что девушка, которая занималась в офисе паспортами, уже ушла домой; тогда другая сотрудница открыла сейф, где хранились паспорта, и поискала внутри наши документы. Она вернулась с шестью из семи паспортов – и не хватало как раз моего. Я отказался взять шесть паспортов и сказал, что возьму их только все вместе, как и отдавал.
За обедом я рассказал все это главе нашей делегации. Он одобрил мои действия, но один из коллег по делегации очень встревожился и заявил, что хочет получить свой паспорт на следующее же утро – и не важно, что произойдет при этом с моим.
В эту ночь – единственную за все время поездки – я плохо спал. Мешала мысль о том, что кто-то из излишне ретивых офицеров военной полиции или контрразведки, надеясь на продвижение по службе, мог поднять шум по поводу моей просьбы сфотографировать угол территории военного городка в Павловске.
На следующее утро я упомянул об этом инциденте старшему из принимавших нас хозяев – как мне казалось, в достаточно небрежной манере. Он, казалось, не придал моему рассказу никакого значения. Но через некоторое время я заметил,
