Дневники 1926-1927 - Михаил Пришвин

Говорили о праздновании Петрова дня. Хозяин сказал. «Отыгрываемся на днях отдыха». Объяснил: «Праздники нельзя праздновать, а дни отдыха можно. Вот запишем Петров день в дни отдыха и празднуем».

Деревня переходит на отруба. Хозяин сказал: «Вот перейдем, и тогда празднуй, кто как хочет».

Провели прекраснейшую кобылу. Я ахнул от удивления, а хозяин сказал: «Не к рукам куделя! Нельзя мужику ничего хорошего иметь. Вот попал жеребенок, куда его девать? погнал в стадо, а там простой жеребец, и двух лет не было жеребенку, ожеребилась и еще двумя, конечно, мертвыми, а на другой год опять. Так и сгинет, конечно».

Вечер после знойного безоблачного дня стал прохладным (вот когда натаскивать надо, по вечерам!), мы сидели на лавочке, и на воздухе не было ни одного комара, а хозяйка доила в хлеву и жаловалась: в хлеву теплей и комар там.

Хозяин сказал: «Места наши, с одной стороны, тоскливые, а кому интерес есть — очень занимательные. Гляжу на вас: вы скуки не чувствуете? А вон смотрите, сосед получает социальное обеспечение и одна скука!»

Старик стоял, повертывался в разные стороны и медленно незаметно приближался к нам, и когда расстояние стало очень маленьким, вдруг направился к нашей лавочке.

Хозяин говорил, что его дело — торговля, он до 24 г. жил в Москве, все дети выросли в Москве, и вот ошибся: надо было купить дом в Сергиеве, а он выстроил здесь и стал на крестьянство. Купца час кормит, купцу невозможно сделаться крестьянином, потому что нельзя отогнать думу: на крестьянстве у городского человека голова работает зря. «А крестьянин, — спросил я, — думает всегда об одном, о хозяйстве?» «Нет, он совсем не думает, — ответил хозяин, — в этом его счастье, если у него колесо стало пузырем — он едет и будет ездить до тех пор, пока не развалится; пол провалился, слазит вниз, подставит столбики и опять живет, ему ничего не надо, и если сгорит, дом у него является в лучшем виде: пожар стройки не портит. Но городской крестьянин всегда в заботе».

Я осматривал поля — прекрасные поля (большинство в деревне городские крестьяне), семиполье с клевером, живут лучше, чем просто крестьяне, но потребности выше возможности, и потому городские крестьяне несчастны.

— Вот молодая женщина! — указал хозяин на жену Владимира, соседа с человеком на социальном обеспечении, — ей 30 лет, а у нее 8 человек детей, рождает каждый год.

— Конечно, женщина, — сказал соц. обеспеченный, — женщина — и родит…

12 Июля. Петров день. Найден путь к Михалевскому болоту в 20 минут. Выхожу в 3.40 из дома. Вижу, летит бекас с большого болота через кусты и садится возле деревни за рожью в поточину. Что это значит? Оставляю загадку нерешенной. Бекас домашний. Понаблюдаю. Осмотрю сегодня поточину по возвращении.

Выводок бекасов (вчерашний) нашелся, как и вчера, у крайнего к открытому болоту куста. Ромка стал. Потом взорвались бекасы. Но я не могу верно сказать, была это стойка, или же он стал, прислушиваясь к крику кроншнепов или к окрикам пастухов. А бекасы просто пришлись к случаю. Бекасы разлетелись. Один полетел на меня, и так хорошо, что я чуть не вздумал его схватить рукой — вот бы Ромке пример! В крепких местах мы ничего не нашли. Я оставил выводок с тем, чтобы пойти проверить островок на болоте, потом зайти к вчерашнему гнезду и возвратиться опять к выводку.

Виновница этих болот Вытарасовка оказалась самым маленьким ржавым ручьем, закрытым тростниками. Перехожу эту речку, дальше из болот выступают родники, возле родников сосочки, около сосочков кое-где ольховые кустики, среди них я узнаю свой, где вчера мы нашли бекасиху.

Ромка работает сегодня по-новому, огромными скачками через кочки и обрушивается с шумом в лужи. Я его не стесняю, боюсь смять поиск. Пусть рушит. Один раз, напротив, что-то причуял и долго вел, даже не поднимая нос из травы. Старый бекас и потом бекасиха вылетели не совсем на том месте, как вчера. Гнезда не нашли и теперь. Я предполагаю, что это начинает новое гнездо та бекасиха, у которой Ромка носом подавил яйца. Я направил Ромку к переместившейся бекасихе, но она его не допустила и вылетела для него незаметно. Когда же он подошел, то вдруг стал. Я был уверен, что он стоял по ее наброду, но мне и это было очень приятно. Я подходил, он стоял по-настоящему. Я огладил его, он пошел тихонько, и вдруг вылетела болотная курочка. Он, было, сунулся, но по крику сразу остановился. Вот это уже достижение — первая настоящая стойка.

Мы возвратились к выводку. Я не ожидал, что за это время выводок мог собраться и как раз под тот же самый куст. Знаю, что вылетело из-под Ромки, но была ли стойка, не видел. Мне мелькнула только матка, летящая в открытое болото, и бекасенок в крепких местах. Я бросился к Ромке, он был растерян. И вдруг около самой его лапы поднимается молодой бекасенок, совершенно как старинная игрушка-птичка, летящая посредством резинки. Дурачок сел в 50 шагах на совершенно открытом месте в низкой траве.

Я наметил глазами два темно-зеленых бугорка, между которыми опустился молодой, стал сажать Ромку на парфорс, и у меня рука дрожала от волнения. Я мечтал даже взять бекасенка живым, если он уткнулся, как это бывает, носом в жидкое место. Вот о чем я мечтал! Но пока я привязывал веревку, бугорки исчезли, я не мог их найти и повел Ромку приблизительно. Там, где я думал, Ромка не причуял и стоял дураком, слушая кроншнепов или пастухов. Я оглядел его, он быстро двинулся вперед, веревка натянулась, Ромка завернул, веревка прошлась по траве и подкосила бекасенка. Но, к счастью, пришлось, его бросило не назад, в крепь, а дальше, на совершенно голое место; и в этот раз я точно заметил: бекасенок пролетел над можжевеловым кустиком, половина которого была рыжего цвета, и опустился во вторую от кустика, густозеленую кочку, торчавшую над желтым болотом. Кажется, вот теперь кончено: мой бекасенок. Мы подходим туда, в стороне срывается старый бекас, мне послышалось, он даже крикнул, и не бекасиха, а сам, и я даже успел порадоваться, что в этот раз открыл самца возле знакомого выводка. Я очень осторожно подвожу Ромку, и он от этого дуреет — то на меня посмотрит, то на небо. Он ничего не чует и ставит лапу на ту самую кочку, где таится бекас. Я нашептываю: «Ищи, ищи!». Он шьет машинкой — бекас не взлетает. Я шарю сам — его нет. И возле нет, нигде нет.

Я отпускаю Ромку, он забирает вправо и тут начинает понимать, то ведет, не поднимая нос из травы, то вдруг подымает голову и нюхает воздух.

Это большое достижение: нюхает воздух. Да, он знает, что где-то близко бекас. Делает быстрый дальний круг, и вдруг из-под меня поднимается бекасиха, кричит свое «ка-чу, ка-чу» и улетает в крепь. Но куда же делся бекасенок? Я десяток раз прохожу все места, и нет. Мне остается предположить только одно, что бекасенок в очень короткое время моей подводки успел отбежать в сторону, и что это он вылетел, а не как я думал — старый бекас.