Одарю тебя трижды - Гурам Петрович Дочанашвили
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— На, Доменико, наслаждайся, — доктор поставил кувшин на стол. — Пей сколько хочешь, а я пойду к больному. Запру дверь снаружи, чтобы спьяну не вздумал прогуляться по улице…
— Хорошо. — Торопливо наполнил бокал, но, стесняясь доктора, повернулся к нему боком. Первый глоток блаженным теплом разлился по всему нутру. Сквозь зубы всосал мерцавшую жидкость. Снова наполнил бокал, проливая вино на стол, исподтишка глянул на доктора — тот укладывал лекарства в сумку, — выпил, и знакомо приятно обожгло горло, на миг окунуло в дурман, но только на миг, еще долгий был путь в туманный край, правда легко одолимый… Поставил бокал, потянулся к хлебу да так и застыл — доктор уже с сумкой в руках как-то странно улыбался ему.
— Слушай, Доменико… — И запнулся.
— Что, дядя Петэ?
— Ничего, просто… — В волглых глазах сквозила грусть, собрался с духом, сказал будто между прочим: — Может, утренняя девка нужна тебе, мой мальчик?
— Что? — Доменико вздрогнул. — Что еще за утренняя… Нет, не хочу… Зачем мне…
— Не знаю, так…
— Нет, не хочу… — повторил тише, но прозвучало не очень искренне. Снова наполнил бокал и, смущенный, возбужденно, каким-то чужим голосом крикнул уже выходившему доктору:
— А почему вы… спросили?
Понял его Петэ-доктор, улыбнулся:
— Мужчина ты, вот почему, мой друг.
— А это… не зазорно?
— Что же тут зазорного… Приведу какую-нибудь. Да и вообще, без утренней девки посмешищем станешь в городе. Знаешь что, я приведу, и, если понравится, упомяни в разговоре грушу, а нет — яблоко.
— Скоро вернетесь?
— Да, у меня один вызов… Пошел я. Всего…
Не ощущая себя, заходил он по комнате, снова выпил, но вино показалось горьким; поспешил заесть хлебом, сыром и, увлеченный едой, радовался чему-то, да — утренняя девка… Выпил еще и разлегся на тахте поудобней, подложил под голову руки, ах — утренняя девка… Придет покорная, деловитая, готовая… Каморская девка. Гм, каморская, с руками, грудями, еще кое с чем… Запьяневшего, его томило злобное желание поизмываться над каморцами, истерзать если не всех, то хотя бы одну девку, одну женщину. «Пусть придет, встретим ее, встретим, пусть пожалует», — повторял Доменико злорадно. Еще захотелось вина, вскочил — налил себе… Пошел к окну, но ноги заплетались, еле дошел, беззаботно раздернул штору и увидел озабоченно шагавшего прохожего. Чуть не прикрикнул на него: «Эээй ты, цыц!» — но удержался, не-ет, не потому, что не решился, поленился просто… И так пренебрежительно задернул штору, точно оплеуху закатил каморцу, и буркнул: «Иди ты к…» Налил себе еще, но выпить не успел — внизу хлопнула входная дверь. Замер. Шаги… Одни знакомые. И еще чьи-то… Повеселел, но все равно был в смятении. Открылась дверь, вошел один только доктор! Но доктор тихо сказал: «Посмотри в замочную скважину. Видишь ее?» Доменико припал к дырочке, глаз его изумленно расширился — на нижней ступени лестницы ждала женщина, настоящая, во плоти… Именно такая, какую хотел, — полноватая. Он выпрямился и… «Ну что, Доменико, яблоко или груша? Другой не оказалось, разошлись уже, не обессудь…» — «Груша, груша, очень даже хороша. — Доменико был доволен. — Сочная груша». — «Опьянел уже, мой мальчик?» — Петэ-доктор пристально всмотрелся в него. «Не-е, какое там опьянел, — махнул рукой Доменико. — С чего пьянеть — всего четырнадцать стаканов пропустил». — «Ладно, я пошел, запру тебя опять… Когда прикажешь вернуться?» — «Не знаю… Завтра, послезавтра». — «Выгоняешь из дому?! — добродушно рассмеялся доктор — глаза его сузились, плечи подрагивали. — Приду вечером, если еще будет у тебя, лягу спать в соседней комнате. Договорились?» — «Хорошо, — разрешил Доменико. — Только — я сам выйду к вам, вы не входите, ладно?» — «Ладно».
Петэ-доктор спускался по лестнице, шаги его отдалялись, зато чьи-то другие приближались — на пороге возникла женщина в плаще. Решительно вошла в комнату, быстро обошла ее, не обращая внимания на Доменико. Стылый взгляд ее, казалось, ничего не замечал. Второй раз обошла комнату, но совсем по-иному: ступит шаг, зацепится взглядом за что-нибудь — за сундук, скажем, — задержится на миг и устремится дальше… опять помедлит. Шла примерно так: раааз, дватри, чеетыыыре, раз, дватричетыыыре. Внезапно остановилась, резко повернулась к Доменико, развязно, вызывающе оглядела и вдруг изумилась:
— Ой, это с тобой?!
— Что?
— Как поживаешь…
— Кто, я?
— Да, забыла… как тебя?..
— Что?
— Твое имя.
— Доменико.
— Как поживаешь, Доменико, а?
— Прекрасно.
— Плащ снять или… — И погрустнела. — Если не нравлюсь, могу уйти, подумаешь. — Она выставила груди.
— Сними, конечно.
— Поможешь? — с наигранной кокетливостью спросила она и сжалась вся — пьяный был перед ней.
— Дайте повешу.
— Нет, нет, зачем… — женщина заволновалась. — Очень прошу, очень…
— О чем, сударыня? — От удивления Доменико выразился на манер краса-горожан.
— Было раз, какой-то вроде вас говорил вежливо, а потом вдруг влепил мне оплеуху. Вы не… а-а? Пожалуйста, прошу вас.
— Не бойтесь, что вы!
Женщина робко подошла совсем близко, заглянула ему в глаза и поняла — не врет он, и осмелела, заважничала, сказала с сознанием своего превосходства:
— Что, стыдишься, мальчик?
— Нет, — он отвел глаза. «Эх, и она, видно, порядочная дрянь». — Чего мне стыдиться — вор я, что ли, украл чего… — растерялся и заговорил по-деревенски.
— Ладно, нечего терять время, — сказала женщина деловито, вешая плащ, и плюхнулась на тахту — проверяла, наверное, прочная ли. Встала кокетливо, выглянула в окно и не оборачиваясь кинула Доменико: — Ты славный, да, славный, шлепанцы не найдутся? Измучилась в туфлях, ужасно жмут… Так вот, за день берем полдрахмы, за сутки — драхму. Если захочу побаловать тебя, красавчик мой, — две драхмы, а дашь четыре — в любой час прибегу, только свистни, в течение месяца, считая и этот день. Устраивает? — Взглянула на него и похолодела — им снова овладел таившийся в нем хмель, он пренебрежительно кривил
