Тони Валентайн - Джеймс Суэйн
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Ты времени даром не терял, — констатировал священник.
Валентайн уперся взглядом в пол исповедальни.
— Это еще не все.
— Что еще?
— Я наступил человеку на руку.
Отец Том был чувствителен, и его резкий вдох прозвучал как выстрел пистолета небольшого калибра.
— Поясни, пожалуйста.
Валентайн пояснил, описав так красочно, как сумел, сцену у мотеля с участием Большого Тони.
— Ты наверняка и раньше причинял людям боль, — догадался священник, выслушав рассказ.
— Я переступил черту, — ответил Валентайн.
— Какую именно черту?
Он умолк. Невидимую черту между тем, что действительно хорошо, и тем, что действительно плохо. Но ведь он всегда знал, где она проходит. И он переступил через нее — широким шагом.
— Этот человек был безоружен, — наконец вымолвил Валентайн.
— Но он напал на твоего сына и его невесту.
— Я опустился до его уровня. А может, и ниже.
— Ты никогда такого не делал?
Валентайн уловил намек на скепсис в голосе отца Тома. Как будто грех, о котором он говорил, был чем-то обыденным, вроде ежедневного восхода солнца. Вот только Валентайн воспринимал его иначе. Он прожил жизнь настолько честно, насколько возможно, и никогда не причинял людям боль, если это не было оправдано.
— Нет.
— Тогда, я уверен, Бог на этот раз простит тебя, — подытожил священник.
Они стояли на крыльце, ветер немилосердно бил им в лицо. Собор Святой Марии находился в жилом квартале в стороне от Девятого шоссе в Суэйнтоне — церковь, построенная восемьдесят лет назад и окруженная многоквартирными домами с табличками на почтовых ящиках типа «Мерфи» или «О'Салливаны». Почти из каждой трубы поднимался черный дым. Через дорогу две ватаги ребятишек объединили усилия, чтобы слепить гигантского снеговика.
— Хочу поговорить с тобой о Дойле, — начал Валентайн.
— Стало быть, исповедь — только способ задобрить меня, — предположил отец Том с легкой улыбкой. — Мы с Дойлом часто беседовали, но в основном не о его работе.
— Но все-таки часто.
— Да.
— Можно я задам вопрос о конкретном разговоре?
Отец Том помрачнел. Когда-то он был красив: типично ирландский румянец, волнистые светлые волосы. Но с годами лицо его вытянулось, а линия волос отодвинулась от лба. Увидев на другой стороне улицы что-то, что ему не понравилось, он хлопнул в ладоши и крикнул. Нашкодившие дети бросились врассыпную.
— Извини, — сказал священник. — О каком разговоре между Дойлом и мной речь?
— О том, в котором Дойл вышел из себя. Потом он написал тебе записку с извинениями за это.
Отец Том задумался. Он вышел на улицу без пальто и, кажется, не чувствовал холода. Много раз в жизни Валентайн видел священников, разгуливавших зимой в легкой одежде, словно Господь за верную службу даровал им дополнительный слой кожи.
— Прогуляемся, — предложил отец Том.
Они обошли квартал. На перекрестке наткнулись на тех же озорников, которых отец Том шуганул несколько минут назад. Они бросались снежками в проезжающие машины. Священник выбежал на улицу и прогнал их, угрожая вдогонку позвонить их родителям. За ним было занятно наблюдать. Нарушители спокойствия отступили, пристыженно повесив головы.
— Веселишься, как я посмотрю, — сказал священник, вернувшись к Валентайну.
— Будь на свете больше таких, как ты, стало бы меньше таких, как я.
— Совесть — одно из мощнейших орудий Господа, — заметил отец Том. — Способность человечества ко греху практически неограниченна. Не будь совести, мы все озверели бы, согласен?
— Иногда мне кажется, что мы и впрямь озверели, — ответил Валентайн.
Они стояли у булочной, в ледяном воздухе витал аромат выпечки.
— Мой брат был добрым католиком, — священник понизил голос. — Верным своим близким и друзьям, покорным Создателю. Но и он сражался со своими демонами. Я никогда не видел его таким… напуганным.
— Что случилось?
Отец Том задумался.
— Однажды во время обеда Дойлу на мобильный позвонил какой-то человек. Сказал что-то, а мой брат спросил в ответ: «Что такое грех?» Потом ужасно разозлился. Когда он закончил разговор, я сказал ему: «Дойл, только не говори, что не знаешь, что такое грех». А он мне: «Это совсем другой грех, Том». Я сто раз думал о том разговоре, но так ничего и не понял. Может, ты разберешься.
Валентайн покачал головой. Всякий католик знает, что такое грех. Грехи бывают смертные, простительные, духовные, плотские и тяжкие. Но вот другой грех? Он понятия не имел о таком.
— Ему звонил мужчина или женщина?
— Мужчина.
— Дойл обращался к нему по имени?
Отец Том нахмурил лоб, припоминая.
— Боб? Нет, Барри. Нет, постой. Бенни. Точно, Бенни, — наконец определился он.
— Уверен?
— Абсолютно. Дойл несколько раз произнес это имя.
Единственный Бенни, о котором могла идти речь, это Бенни Розелли, бывший полицейский, тупой, как деревяшка, начальник охраны в казино «Дикий-дикий Запад». С чего это Дойлу вздумалось говорить о религии с Бенни?
Они вернулись к собору. У дверей стояла молодая пара, их лица горели от волнения. Отец Том представил их как жениха и невесту такого-то и такую-то. Они так сияли от счастья, что Валентайн не сдержал улыбки.
— Приятно было поболтать, Тони, — сказал священник. — Сообщи, если что-то узнаешь.
— Хорошо, — пообещал Валентайн.
— И вот еще что…
— Да, отец Том.
— Постарайся не влипнуть в неприятности.
Глаза священника сверкали так, как будто он понимал, что просит о невозможном.
— А если не получится, приходи ко мне, — закончил отец Том.
Глава 28
Бенни
Музыка в стиле кантри и ковбойская музыка никогда не доставляли Валентайну удовольствия. Когда же ему приходилось такое слушать, он считал это почти пыткой. То, что «Дикий-дикий Запад», единственное игорное заведение Атлантик-Сити, имевшее узкую музыкальную направленность, крутило такие тошнотворные песни и при этом умудрялось зарабатывать деньги, оставалось одним из самых больших чудес Нью-Джерси. Отвратительнее всего были наряды, в которые силком обряжали дилеров на блэкджеке и крупье. Белые ковбойские сапоги и узкие мини-юбки для женщин. Ковбойские шляпы и галстуки-шнурки для мужчин. В общем, бесконечный кошмар.
Он выслушал серенаду гнусавого баритона Дуайта Йоакамы, пока ехал в лифте на второй этаж, где находилась комната видеонаблюдения. Часы показывали четверть четвертого. Валентайн позвонил Бенни Розелли из машины и
