Держи меня крепче (СИ) - Сукре Рида

— О, да! Идеально! Я гениален до безумия! Все, падите ниц передо мной и лобызайте мои немытые конечности.

К числу «всех» я себя причислять категорически отказалась, а больше в комнате ни единой души не наблюдалось, так что пришлось ему замолчать и даже самую малость расстроиться, состроив уморительную мордаху скуксившегося ребёнка. Удивительно, что я в своём незавидном положении умилялась его «настроениям». На моём лице это не отображалось, а вот в мыслях активно шли дебаты, где громче всех орал в рупор Разум и даже соорудил плакатик, нарисовав гуашью на ватмане: «Фуу!.. Очнись! Нафиг его!»

— Нафиг… нафиг… — задумавшись, тихо себе под нос шептала я, не замечая, что тем самым привлекала его, шеровское, драгоценное внимание.

— Перегрелась? — участливо поинтересовался он, плюхая на мой покалеченный лоб свою широкую длань, которую я немедля сбросила, окрысившись — ещё бы, у меня там разве что шишак не вылез, а тут он своими руками-палками раскидывается.

— Аккуратнее, у меня лоб один, — огрызнулась я.

— Такова физиология человека, — печально развёл руки мой муж, сочувствуя больше анатомическому факту, чем бедной мне.

— Вау. Вот новость, — саркастично отозвалась я. Видимо, мне в голову стукнули пузырики шампанского, которые, побродив, всё-таки нашли дорогу к моему надёжно спрятанному мозгу.

— Смотрите, кто заговорил! — комментировать чужие фразы Артём любил всегда и делал это с особым изощрением.

— Ага, физиология, — кивнула я, мысленно поставив себе галочку. — Человеческая.

— Тебя же, детка, можно использовать в качестве наглядной пособии на уроках анатомии. Манекен — прошлый век.

— Почему меня? — спросила я, наивно ожидая дифирамбы в свою честь.

— Я слишком идеален для подобных «посиделок», — на последнем слове он изобразил руками кавычки. — Дети будут смотреть на меня и завидовать, осознавая свою собственную юродивость. А вот глядя на тебя в их юных разумах будет лишь одна мысль: «Oh, my Goddess! Я всегда верил, что может быть нечто хуже изображения в моём зеркале, но чтобы настолько хуже!» В общем, ты будешь дарить людям радость.

Надо было видеть его лицо во время этой пламенной речи — кошара, окунувшийся в чан с валерьянкой и тот менее сияет. Не зацикливаясь на своей победе, если не считать не сползающей с лица широкой улыбки баллотирующегося на ближайших сельских выборах депутата, Артём подошёл ко мне, поправил свисающее боа, запахнул потуже мой, условно мой, шёлковый китайский халат с вышитыми на полах дракончиках, путающихся в причудливой мозаике иероглифов, на воронье гнездо (в которое превратились мои некогда чудные локоны) он установил широкополую шляпу, далее его оценивающий взгляд упал к моим ногам и стал неимоверно скептическим. Дело в том, что босоножки, в которых я пришла, то есть доковыляла, теперь представляли собой «нечто». «Нечто» имело потрёпанный вид: лямки порваны, а их изглоданные концы непрезентабельно по-бомжатски торчали во все стороны, покоцаные каблуки держались на соплях, целы были лишь заклёпки и подошва.

— Слушай, ты… просто… нет слов, — не нашёлся, как обозвать меня Шерхан, опустившись передо мной на колени.

Он расстегнул эту ненавистную обувь, высвободив мои измученные конечности, а вместо них предложил два огромных тапка один в форме очаровательного щенка, другой форме не менее очаровательного котёнка. Смотрелись они прилично, но не с данным моим видом, да и не в паре. Хотя это не самое страшное. Оказалось, что при хождении, тапок-щенок тявкал, а тапок-котёнок мяукал, вместе они создавали идиллическую какофонию: «Гав! Мяу! Гав! Мяу!»

Артём лишь тихо хихикал, то и дело прыскал в кулак, а в перерывах между этим учил меня жизненно-необходимым моему новому образу словам:

— Скажи «мрак» — я изумлённо уставилась на него, а он не признавал своей фанатичности, вдохновенно продолжая меня учить, видимо, принимал меня за попугая: — Точно, «мрак» ты знаешь. Скажи: «но-но!»

— Скажу: «Ты псих!»

— Почему?

— Скажи «мрак», скажи «но-но!» — передразнила я его. — Ты совсем «того»? Решил навек распрощаться со своим… — я многозначительно уставилась ему в лоб, совершенно точно зная, что где-то там должен находиться мозг.

— Ничего я не «того», — нахально перебил Артём. — Ты спасения хочешь? Супермен в лице меня гарантирует тебе это.

В его сверх способности верилось мало, то есть не верилось вообще. Хотя, если рассуждать логически, то они у него всё же были. Например, влипать в неприятности, калечить моё тело, издеваться надо мной, то есть сплошняком минусовые способности. Даже если бы он обладал какой-нибудь типичной сверхспособностью, типа человек-огонь, от него и то была б польза. Но опасаюсь, что с такой способностью он сжёг бы меня дотла, превратив в пепел, и развеял над планетой в слоях атмосферы. О его спасительных способностях не приходилось и мечтать.

— Окей, выкладывай план.

Предложение далось мне с трудом. Это мне — ярой пацифистке без криминального прошлого! В душе мне хотелось ругаться, орать, кричать, обвинять, обзываться. И это далеко не полный список. Мы уже, будто сотню лет сидели в этой комнате, а ему лишь бы развлекаться. Я была непривычно зла. Артём об этом даже не догадывался, хотя кому, как не ему, быть в курсе своего воздействия на робких впечатлительных барышень с куриными мозгами и напрочь отсутствующей в них женственностью. Но он решил соблаговолить и снизойти до ответа:

— На этой фотографии, — он ткнул мне под нос небезызвестное изображение в строгой деревянной рамке, — ты имеешь честь наблюдать Арину Родионовну, няню…

— Пушкина! — блеснула я интеллектом.

Шерхан и ухом не повёл, и глазом не моргнул, а тем же учительским тоном продолжил:

— … Анатолия Светова, сына мэра.

— У него есть няня? — не удержалась я от вопроса.

— Прикинь! — правая бровь взмыла вверх в причудливом изгибе.

— Но… я думала…

— Ты в последнее время частенько этим занимаешься. Это все моё влияние, — самодовольно заключил Артём. И вновь вернулся к менторскому тону: — Няня Толика большая фанатка сама понимаешь кого и употребляет в своей речи словечки из речи своего идола, одевается всегда как попугай, с другими общается надменно. Вижу твой дикий взгляд а-ля «а на хера её тут держат?» Понимаешь, она растила их сына, стала членом семьи, так как это где-то на уровне их личной шизы.

— Значит, я должна выдать себя за неё?

— Ага, верно мыслишь, малышка!

— Нет! Я не могу так. А вдруг она появится? И вообще это же враньё!

— Где твой нимб, детка? Потеряла? Или в ломбард заложила, чтобы достать денег для сиротского приюта?

— Как ты можешь говорить подобные вещи?

Наши голоса сорвались на крик.

— Да ты ведёшь себя, будто святая. А сколько её в тебе, этой святости?

— А сколько в тебе святотатства?

— Достаточно, чтобы…

Договорить он не успел, потому что зонт на двери предсмертно хрустнул, и в комнату вломились два античных шкафа в чёрных костюмах. Меня мгновенно посетил ступор, лишь глаза забегали, а затем остановились на Артёме. В его взгляде была мольба, отчаяние, что меня переполнила жалость, которая чуть ли из ушей не полилась. Я отмерла и погрозила пальцем охранникам:

— Но-но! — затем повернула лицо к Шеру и поманила его указательным пальчиком: — Парниша!

Парниша ждать себя не заставил, поддел мои руки и повёл на выход. Мои тапки истошно гавкали и мяукали, а обоим людям в чёрном передался мой недавний ступор. Теперь они вдвоём раззявили рты, распахнули глаза.

— Прошу вас, Арина Родионовна, — учтиво открыл мне дверь мой кавалер, а оба охранника, вмиг оценив ситуацию, метнулись ко входу и встали по обе стороны в стойку «смирно».

Я вздёрнула нос и не глядя на них, выплюнула на входе:

— Мрак! — и гордо, насколько позволяли тапки, продолжила с величавым видом свой путь.

Рядом беззвучно трясся Шер. Я висела на его руке и тоже тряслась. Сначала импульсивно — просто потому что мне передавались движения мужа. А к тому моменту, когда мы достигли второго этажа, меня пробрало, и я расхохоталась. Артёмка тоже перестал себя сдерживать и заржал во всю мощь своих вместительных лёгких. Благо, людей здесь не было, и мы не привлекали ненужного внимания.