Иоанн III Великий. Ч.1 и Ч.2 - Людмила Ивановна Гордеева
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Отлегло у Софьи от сердца, как услышала она о согласии мужа взять её с собой в Ростов. Но чутьё не подвело её. Снова вспомнил Иоанн свою Феодосию, снова заныло его сердце. А повод-то был совершенно пустячный: померещилось ему среди зевак, глазеющих на разрушенный храм, лицо Феодосии в монашеском одеянии. Скользнул он взглядом по группе собравшихся людей, и когда отвёл уже взгляд, сообразил, что там стоит она. Обернулся, но в первых рядах монахини уже не было. Он даже по инерции шаг в ту сторону сделал, однако вовремя спохватился, что не по чину ему, государю, за тенью гоняться. Нахлынули воспоминания, сердце защемило.
Не раз он пытался дознаться у матушки, куда подевалась Феодосия. Ему иногда казалось, что если он узнает, где она, убедится, что у неё всё в порядке, он окончательно успокоится и не будет больше думать о ней. Но Мария Ярославна избегала всякого разговора на эту тему. Теперь же посещение детской комнаты, где он был когда-то так счастлив с княжной, вновь освежило эти воспоминания. Видно, пресытилось сердце семейным покоем и довольствием, легкодоступной любовью. О человек! Всё запретного ему подавай!
Можно, конечно, по женским монастырям дьяков послать, чтобы разузнали, где Феодосия скрывается. Да как объяснить это людям? Да и зачем? Бог с ней!
Не прошло и месяца после крушения строящегося храма Успения, как всё уже было готово к отправке послов в Венецию. Государь не поскупился на средства для подкупа венецианских чиновников и для оплаты задатка мастерам, желающим выехать в далёкую для них землю. Два воза были набиты драгоценными русскими соболями, песцами, горностаями. В окованном железом сундучке покоились семьсот рублей серебром, что по весу составляло три с половиной пуда. Да и свита у посла Семёна Толбузина была внушительной: кроме переводчика Антона Фрязина, с ним ехали, как было уже заведено, казначей, несколько дьяков, приставов, добрая охрана, слуги.
24 июля 1474 года рано утром посольство, благословлённое самим митрополитом, отбыло через Троицкие ворота по северо-западной дороге в сторону Новгорода по хорошо объезженному пути.
Проводив послов, Иоанн вместе с митрополитом в очередной раз подошёл к порушенному собору Успения Богоматери. К этому времени он уже был очищен от камней и мусора, все работы на нём были прекращены. Мощная на вид южная его стена и часть передней продолжали возвышаться на своих прежних местах, подкреплённые на всякий случай подпорками из дубовых брёвен. Своды и две другие стены по приказу великого князя были полностью разобраны, и теперь люди могли свободно и без опаски входить на службу во внутренний деревянный храм и приближаться к священным гробам.
От падения стены гроб чудотворца Петра совсем не пострадал, его расчистили, помыли, и он продолжал возвышаться перед зрителями в прежней своей красе. Два же других — митрополитов Ионы и Филиппа — оказались подпорченными, оббитыми, их, как могли, поправили. Посоветовавшись, государь с митрополитом решили пока новых не заказывать, а сделать это после того как будет построен новый собор. Договорились также до приезда новых мастеров не трогать устоявших стен, которые казались достаточно прочными. Как знать, может, заморские специалисты смогут использовать их для дела.
Оставалось лишь ждать. Конечно, горько было Иоанну сознавать, что не может он обойтись без иноземной помощи, но он соглашался с советчиками, что коль задумал дело прежде небывалое, не зазорно и поучиться. Главное — чтобы храм задуманный совершить. В память святителей русских: Петра-митрополита, его основателя, владык Ионы и Филиппа, его переустроителей. Да и о себе, грешном, память оставить, дело великое для своего государства, для своего народа совершить. И пусть это будет только началом. Ведь он далеко ещё не стар, ему лишь тридцать пять лет. И, если Бог даст здоровья и сил, он постарается не оплошать.
Глава X
АРИСТОТЕЛЬ ФИОРАВЕНТИ
Толбузин нашёл в Венеции много мастеров,
но только один из них согласился ехать
в Москву за десять рублей в месяц жалованья
то был Болонский уроженец Аристотель Фиоравенти,
и его даже насилу отпустили с Толбузиным
С. М. Соловьёв,
История России с древнейших времён, т 5
26 марта 1475 года от Рождества Христова, на Пасху, вернулся наконец из Венеции посол великого князя Семён Толбузин и привёз с собой доброго мастера, умеющего церкви ставить и палаты, Аристотеля Фиоравенти. Иоанн, не теряя времени, принял их у себя во дворце в передней приёмной палате в присутствии ближних бояр, сына и дьяков. Государь, как водится, сидел на своём кресле-троне с тремя ступеньками.
После традиционного приветствия и поклона гость поднял глаза и столкнулся с пристальным взглядом хозяина. И каждый из них понял, что имеет дело с равным себе по духу. Аристотелю было около пятидесяти лет, в его вьющейся аккуратной бородке уже проглядывали первые седины. Худощавое, с чёткими правильными чертами лицо мастера украшали небольшие, но яркие, проницательные глаза тёмно-чайного цвета. Одет он был на западный манер — в узкие штаны с достаточно длинным кафтаном сверху, голову его украшала небольшая пышная шапочка. Иоанн заметил, что, зайдя в палату, зодчий не перекрестился, а лишь поклонился иконам. «Видать, латинянин», — подумал Иоанн, но спрашивать пока об этом не стал.
Кроме государя и бояр, в посольской палате находились многие из тех, кто имел непосредственное отношение к строительству храма: митрополит Геронтий, московский голова Владимир Григорьевич Ховрин, дворецкий Михаил Яковлевич Русалка, казначей Андрей Михайлович Плещеев. Вместе с Аристотелем явились посол Семён Толбузин и переводчик Антон Фрязин. При них же находился ещё один молодой болонец с дерзкими, как у отца, глазами — сын и помощник мастера Андрей Фиоравенти, пожелавший сопровождать отца в далёкую Русию.
То, что мастер приехал с сыном, было хорошим знаком: стало быть, надолго и без опаски явились они в чужую страну. Иоанну это понравилось, потому он добродушно поинтересовался:
— Не побоялись к нам ехать?
— Что скрывать, — чистосердечно признался мастер, — мы и теперь не вполне спокойны за свою судьбу. Не ожидали, что путь будет столь труден.
— Отчего же решились ехать к нам служить? Или дома работы недостаточно?
— Опять не стану скрывать, посулили мне послы ваши деньги немалые — десять рублей в месяц. Это два фунта серебра, у нас столько трудно заработать. Задаток хороший дали, я в Болонье для семьи своей
