История моей матери. Роман-биография - Семeн Бронин

— Почему? — После стольких смен имен ей было безразлично, кем она станет теперь, но все-таки…

— На таких именах не задерживаются. И тебе оно подходит. — Он не подумал, что такая похвала может и обидеть, а она сделала вид, что не заметила этого. — Как ты относишься к китайской кухне?

— Положительно. Правда, в последнее время кормили из рук вон плохо. Я в кредит жила. Там, между прочим, порядочный долг скопился.

— Надо будет заплатить. А то могут возникнуть неприятности.

— По почте вышлю. Если она здесь надежная.

— Тут все ненадежно, но почта как раз приличная… Пожалуй, так лучше будет, — согласился он, и она только потом узнала, как много значило это согласие: он всегда оставлял за собой последнее слово. — Тебя мог кто-нибудь увидеть?

— Если только из окошка. Такой дождь, что на улице ни души не было.

— Все равно… Идем обедать, а я тебе потом прочту небольшую лекцию. Введу, так сказать, в курс дела…

В ресторане он заказал утку по-пекински и стал учить, как есть ее, она же показала ему, как пользоваться палочками.

— Ты умеешь? — удивился он. — А я не смог научиться. У меня с руками вообще плохо. Головой — пожалуйста, могу работать сколько угодно, а руками на хлеб не заработаю. Ты когда из Москвы?

Ее удивило, что он говорит здесь об этом, и она это ему сказала.

— Аа! — отмахнулся он. — Никто не слушает. Так когда?

— В марте, — невольно переходя на шепот, сказала она. — А что?

— Значит, ничего не можешь рассказать… Там все переменилось. Сняли Берзина, теперь на его месте Урицкий, а по нашей линии — Карин. Ты их не знаешь? — спросил он: в надежде узнать хоть что-то.

— Нет. Вообще мало кого знаю. Мое дело было учиться. — Он взглянул с разочарованием: его волновали кадровые перемены, а она по-прежнему мало интересовалась руководителями, зная по французскому опыту, что они могут меняться, но на деле это отражается мало…

Дома он, как и обещал, прочел ей лекцию о положении в Китае и в сопредельных ему странах.

— Чтобы понять, что здесь происходит, — перейдя на дружеский лекторский тон, начал он, — надо представлять себе, что Китай, при всех переменах в нем, остается, как и прежде, предметом вожделений и яблоком раздора основных империалистических держав: здесь сталкиваются интересы практически всех стран — прежде всего Японии и Великобритании, но еще и Соединенных Штатов и твоей Франции. При этом они не забывают все вместе нападать на Советский Союз и чинить нам препятствия в любом нашем, даже самом невинном, начинании. Мы здесь поддерживаем Красную Армию и объявленную в Цзянси и Фуцзянь Советскую республику, хотя знаем, что в руководстве ее не все гладко и что вообще марксизм тут очень специфичен и имеет, так сказать, национальную окраску. — Последнее он произнес с заметной иронией, но не стал распространяться на эту тему. — Сейчас они вынуждены перебазироваться в западные, более безопасные области, где можно спрятаться в горах: но в Жуйцзине их со всех сторон обложили войска Чан Кайши и готовы их уничтожить. Однако, и у самого Чан Кайши дела далеко не блестящи и положение его очень шатко. От него фактически отпали южные провинции, север под властью японцев, которые ставят здесь марионеточных правителей и подкупают генералов здешних армий. Его положение усугубляется еще и тем, что в Китае существуют давние традиции гражданских войн, в которых провинции и вооруженные силы легко откалываются от центрального правительства и объявляют себя независимыми. При этом им совершенно все равно, какими лозунгами пользоваться, — лишь бы дорваться до власти и грабить. Сейчас, например, на сторону Красной Армии перешли несколько генералов правительства, но, как ты понимаешь, им коммунистические идеи меньше всего свойственны. Но Япония для Китая — первый враг: она готовит его захват — и рано или поздно, но Чан Кайши вынужден будет обратиться к союзу с нами, потому что западные державы здесь ему не помогут. Пока что он ведет себя к нам враждебно и преследует коммунистов, но Китай — такая страна, где общая картина может каждую минуту перемениться…

Его разветвленная, как ветки большого дерева, чересчур связная речь, хорошо поставленный голос смутили ее, но она дослушала до конца и спросила:

— Чем мы, в связи с этим, должны заниматься? — Она была человеком дела, и ей нужно было знать, что будет делать она, а не великие мировые державы.

— Погоди, до этого еще дойдем… Хотя могу и сейчас сказать. Если ты так хочешь… — Он был недоволен тем, что его прервали, но, посмотрев на нее, вернулся в хорошее расположение духа: Элли положительно ему нравилась. — Заниматься будем всем. Снимать и передавать по рации то, что попадет в руки, а найти здесь можно что угодно — лишь бы были деньги… То, что я сказал, — прибавил он веско и многозначительно, — нужно, чтоб увидеть картину во всей ее полноте и совокупности. Марксист должен видеть явление в его законченной целостности — нельзя не видеть за деревьями леса.

— Вы покупаете информацию? — спросила она.

— Не всегда. Бывают и идейные источники… Хотя с ними трудно. За их идейностью часто стоит страх. Боятся, что покарают, если не согласятся. Красные если не на пороге власти, то имеют длинные руки… — и глянул выразительно. — Потом, есть и общие беды, связанные с тем, что все это интеллигенты, а это, как понимаешь, народ не шибко надежный. Приходится иметь дело с ними, потому что именно они работают в министерствах и могут достать то, что тебе нужно, а не рабочие шанхайских верфей и заводов… Вот у меня сейчас один такой. Я тебе покажу переписку с ним, — и полез в сейф, вмурованный в стену. — Мне кажется, это письмо удалось мне. Я оставил себе копию.

— Зачем? — удивилась она.

— А что? — Он глянул с веселой снисходительностью. — Не положено? Ничего: тут нет ничего особенного. Прочесть?

— Прочти, — согласилась она, хотя предпочла бы сама ознакомиться с его произведением: предпочитала верить глазам, а не ушам.

Он приготовился к чтению.

— Чтоб понять все это, надо знать, что адресат мой — из хорошей семьи, европеец с университетским образованием: он пока у нас не работает, но мог бы претендовать на самые трудные задания. Вызвался по идейным соображениям помогать нам — одно дело сделал, а другое не стал, посчитал ненужным. У меня есть еще одна такая — с приличными родителями: я ее вызвал, сказал ей, чтоб она сняла для разговора номер в гостинице, а она отказалась: девушке ее круга, видите ли, не пристало посещать бордели, — и глянул саркастически.

— Может, так и есть? — потеряв на время осторожность, сказала Рене: она понимала чувства девушки. — Может, надо было в другом месте встретиться?