Том 1. Произведения 1829-1841 годов - Александр Герцен

Терентьич – приставленный к Герцену старый солдат Филимонов, рассказ о котором см. в XI главе «Былого и дум».

«Per me si va nella citta dolente» – цитата из III песни Ада» Данте.

«И колокольчик, дар Валдая…» – Из песни «Тройка» («Вот мчится тройка удалая»), слова Федора Глинки, музыка певца-композитора из крепостных Ивана Рупина.

…я зашел проститься с соседом.. – Речь идет об Иване Афанасьевиче Оболенском, университетском товарище Герцена, осужденном по тому же делу, по которому был арестован и сам Герцен.

«За несколько часов до отъезда, я еще пишу… ~ Не забуду никогда своей прелестной кузины». – Этот текст с некоторыми изменениями и неполно воспроизводит подлинное письмо Герцена к Н. А. Захарьиной от 10 апреля 1835 г.

На лестнице встретился с Лахтиным… – А. К. Лахтин не был арестован, и для него ссылка в Саратов явилась полной неожиданностью. Об этом и о просьбах Лахтина об отсрочке отъезда Герцен рассказывает в XII главе «Былого и дум».

…мой человек…– Петр Федорович, камердинер.

…губернский город – Владимир.

«N. O-off, exilé de Moscou le 9 avril 1835». – Огарев был сослан в пензенское имение своего отца – Старое Акшено.

…ею… – «Владимиркой», главным путем для ссыльных, которых отправляли на Восток, преимущественно в Сибирь.

…многочисленная партия арестантов, полуобритых, окружила коляску. – Об этой встрече с партией арестантов Герцен говорит в письме к Н. А. Захарьиной от 6 – 12 июня 1835 г.

…медведь, на медведе евангелие и крест – герб Пермской губернии.

В Перми я пробыл около месяца. – Герцен приехал в Пермь 28 апреля 1835 г., а 30 апреля он был зачислен в штат пермского губернского правления. Однако уже через две недели Герцен и сосланный в Вятку И. А. Оболенский поменялись местами. Об этом хлопотал отец Оболенского, у которого в Перми были родственники. 13 мая Герцен выехал из Перми и 19-го прибыл в Вятку.

Губернатор… – Гавриил Корнеевич Селастенник.

Записки одного молодого человека*

Печатается по тексту, включенному Герценом в т. III «Былого и дум», Лондон, 1862, стр. 7-95. Впервые опубликовано в 03, 1840, № 12, отд. III, стр. 267–288 (ценз. разр. ок. 14 декабря) и 1841, № 8, отд. III, стр. 161–188 (ценз. разр. ок. 30 июля). Подпись: Искандер, рукопись неизвестна. В тексте 03 ряда подстрочных авторских примечаний не было. Эти примечания, сделанные в 1862 г., сопровождены в настоящем издании редакционной пометой: <примеч. 1862 г.>. Другие разночтения текста 0З с изданием 1862 г. см. в разделе «Варианты», стр. 471. В предисловиях к «Былому и думам» Герцен указывал, что «Записки одного молодого человека» написаны в 1838 г. (см. комментарии к отрывку повести «О себе»). Указания эти не точны. Авторская датировка опровергается уже тем обстоятельством, что в тексте «Записок…» содержится ссылка на повесть В. И. Даля «Бедовик», напечатанную в № 3 «Отеч. записок» за 1839 г. (ценз. разр. ок. 14 апреля). Отправляясь от этого наблюдения, Я. Е. Эльсберг доказал, что вторая – «малиновская» – часть «Записок…», напечатанная в августовской книжке 1841 г., является «результатом литературной работы Герцена, относящейся не к 1838 г. а к 1840–1841 годам» (см. А. И. Герцен. Повести и рассказы. М., 1934, стр. 488).

«Записки одного молодого человека» – первое художественное произведение Герцена, появившееся в печати. «Записки…» подводили итоги автобиографическим опытам молодого Герцена. Однако это можно сказать только о полной рукописи этого произведения, которая утрачена (об истории текста «Записок…» см. в комментарии к отрывку повести «О себе»). До нас дошли только два «отрывка», к тому же, как указывает сам Герцен, «искаженные цензурой».

Для «Записок…» в том виде, в каком они нам известны, характерны не только внешняя композиционная фрагментарность и неслаженность, но также существенные тематические и стилистические различия между первыми двумя частями произведения («Ребячество», «Юность») и «малиновской» частью («Годы странствования»), которая в публикации 0З носила название «Еще из записок одного молодого человека». Первые главы – это прямой автобиографический рассказ (с некоторой только маскировкой имен для печати); «Годы странствования» – это уже беллетристика, с условным дневником, с введением «издателя», «нашедшего тетрадь» и т. д.; автобиография в этой части только основа, на которой разрастаются бытоописание и сатира.

Белинский в статье «Русская литература в 1841 году» высоко оценил «Записки одного молодого человека». Первый отрывок он считает исполненным «ума, чувства, оригинальности и остроумия»; «о втором, – пишет Белинский, – можно сказать, что он еще лучше первого» (Белинский. Полн. собр. соч., т. VII, стр. 59. См. также отзыв о «Записках…» в письме к Кетчеру от 3 августа 1841 г. Белинский. Письма, т. II, стр. 258). Герцен сам относился к этому своему произведению с особой теплотой и заинтересованностью, протягивая от него нити к «Былому и думам». В этом плане он говорит о «Записках…» в предисловии 1852 г. к «Былому и думам» («Братьям на Руси»), в предисловии 1860 г. к тому же произведению, в предисловии 1862 г. к III тому лондонского издания «Былого и дум». «Записки…» подготовлялись к печати в условиях жестокого цензурного режима, тем не менее они насыщены политическими намеками. Так, Герцен говорит о своем учителе-французе Бушо, участнике событий французской революции: «Бушо не любил меня и с скверным мнением обо мне уехал в Мец. Досадно! Когда поеду во Францию, заверну к старику. Чем же мне убедить его?<…> Есть у меня доказательство, – ну, уж это мой секрет, а старик сдастся…» (стр. 265–266). Это намек на ссылку Герцена по политическому делу. «…Во всем, у всех была бездна надежд, упований, верований горячих и сердечных» (стр. 268) говорится в «Записках…» о первой половине 20-х гг., и, конечно, здесь подразумевается декабристский подъем. Когда Герцен говорит о том, что рукописью «Записок…» давали играть «черной quasi-датской собаке» (стр. 280) то речь идет о цензуре. «…Мы откровенно клялись пожертвовать наше существование во благо человечеству…» (стр. 282) – это тема клятвы на Воробьевых горах, которая несколько раз вступает в повествование, всякий раз привнося с собой острые политические ассоциации. В «Записках…» Герцен не мог говорить о воздействиях декабризма, столь важных в его идейном становлении. И все же «Записки…» показывают это становление; с особенной полнотой они характеризуют круг чтения юного Герцена. Имя Рылеева поневоле пропущено, но и Пушкин, и Шиллер, и Плутарх воспитывают будущего борца за свободу. Для заострения политического подтекста Герцен использовал распространенную в 30-х годах литературную форму: автор раздваивается на «рассказчика» и «издателя», нашедшего рукопись (ср. в «Герое нашего времени»). Введение «издателя», нашедшего тетради с вырванными листами, давало Герцену возможность намекать на цензурные пропуски.

Журнальная редакция «Записок…» создавалась в тот важный для Герцена переломный период, когда он преодолевал романтически-идеалистические увлечения юности и решительно переходил к материалистическому мировоззрению. В «Записках…» Герцен подводит итоги юношескому периоду своего развития. Критически пересматривая этот «шиллеровский период», Герцен отдает должное юношеской героике, благородным, свободолюбивым мечтаниям, но в то же время считает его уже пройденным этапом. Эта идейная установка находит свое стилистическое выражение в той светлой лирической иронии, которая так характерна для «Записок…», тогда как в творчестве Герцена начала и середины 30-х годов преобладала романтическая патетика. В части «Записок…», озаглавленной «Патриархальные нравы города Малинова», наряду с иронией развертывается общественное обличение, сатира. Обед у Малиновского «аристократа» – это развернутый эпизод обеда из «Второй встречи» (сохранилось изображение дворецкого, прислуги и проч.), но античиновничья сатира Герцена стала здесь несравненно шире и сильнее. Годы ссылки, непосредственное соприкосновение с крепостнической действительностью углубили революционный протест Герцена. Не следует также забывать, что «Вторая встреча» была написана еще до знакомства Герцена с «Ревизором» (она датирована мартом 1836 г., а «Ревизор» появился в апреле), «малиновские» же главы созданы после того, как произошло это важное событие в писательской жизни Герцена.

Заключительный эпизод «Записок…» является переработкой очерка «Первая встреча» (1836), или – по первоначальному заглавию – «Германский путешественник» (1834). Об отношении Герцена к Гёте и связанной с этим проблематике см. комментарий к «Первой встрече». Перерабатывая «Первую встречу», Герцен заменил «германского путешественника» поляком Трензинским. В творчестве Герцена Трензинский – скептик и «лишний человек», до известной степени предшественник Бельтова; но Трензинский прежде всего практическая натура, сломленная объективной невозможностью деятельности. Знаменательно, что Огарев увидел в скептицизме, иронии, горькой резиньяции Трензинского форму перехода от романтического к реалистическому мировоззрению, о чем писал в 1842 г. Герцену («Русская мысль», 1889, № 11, стр. 6). Одним из основных, исходных положений материалистической философии зрелого Герцена является требование перехода теории в практику, «одействотворение». Это требование намечается уже в раннем творчестве Герцена; в «Первой встрече» его высказывал «германский путешественник». В «Записках…» оно уже передано «нашедшему тетрадь», чьи суждения воспринимаются читателем как авторские суждения. В последних строках «Записок…» автор даст критическую оценку скептицизму Трензинского и осуждает немецкое идеалистическое мышление за отрыв от практической жизни, от конкретной действительности. В 1864 г. в четвертом из «Писем к будущему другу» Герцен, вспоминая работу над «Малиновскими» главами «Записок…», отметил, что он в Трензинском «не думая, не гадая, сделал портрет Чаадаева». Однако в том же 1864 г. в письме к дочери Герцен разъяснил, что сходство между Трензинским и Чаадаевым не следует понимать буквально, что Трензинский не портрет, но художественное обобщение.