Фенрир. Рожденный волком - Марк Даниэль Лахлан

Хугин сделал ей из дощечки и веревки щиток для глаз, однако она никак не могла отыскать ту женщину, в которой живет воющая руна — руна, призывающая Волка. Он умолял сестру не делать то­го, что, как он знал, она задумала. Он занимал ее место, страдая и крича от боли под клювами воронов, но толку не было. Мертвый бог хотел еще больше, и тогда Мунин отдала глаза и нашла девуш­ку. Девушка будет в Париже, когда город охватит огонь. Они отпра­вились в путь, чтобы сообщить Зигфриду о его судьбе: ему пред­стоит осадить город на Сене. И король счел за благо поверить им.

А потом им пришлось поторапливаться из-за волкодлака. Он оказался невосприимчив к магии Мунин, хотя ни Ворону, ни его сестре ни разу не пришло в голову, что он носит Волчий Камень, осколок скалы, названной Криком, против которого бессильны лю­бые чары. Однако волкодлак оказался вполне уязвимым для меча Хугина. Дважды Ворон был уверен, что убил волкодлака, но дваж­ды тот возвращался, чтобы снова сражаться с ним.

В последний раз он столкнулся с человеком-волком на речном берегу, когда нагнал Элис. Разве он знал тогда, что ему предстоит особенно трудная битва — с самим собой, с тем, каким он был и ка­ким хотел бы стать. Когда он увидел Элис, что-то внутри него ше­вельнулось, как будто он — Хугин, слуга смерти — был глиняным болваном, который треснул при виде девушки, и внутри оказалось нечто совершенно иное. Когда он надел на себя Волчий Камень, Во­рон рассыпался в прах, а он, Луи, остался в залитом предвечерним светом лесу рядом с маленьким купцом, понимая, что вся его жизнь была грандиозным обманом. Теперь в голове прояснилось. Тогда, в детстве, не было у его сестры никакой лихорадки. Она сама уби­ла родителей своими чарами, а его привязала к себе. Он ведь ей да­же не брат, он был простым послушником в монастыре, и его использовала для своих целей старая ведьма.

Старая ведьма, которая потребовала убить аббата ради исцеле­ния его сестры, хотя в том не было никакой нужды. Девочка, ма­ленькая девочка, вошла в его сознание, заставила его любить ее, подчиняться ее воле. И ведьма была ее прислужницей, а не настав­ницей. Девочка уже знала, что несет в себе — смерть, страдания, ужасные испытания, — и знала, как все это пробудить. И она пове­ла его за собой в это путешествие. Для чего же?

Изабелла — Мунин — вошла в его сновидения и заменила собой Элис из Парижа и ту девушку, которой она была в прежних жиз­нях. Однако наваждение разрушилось, и теперь Хугин ясно пони­мал, что именно видел во время визитов к мертвому богу. Элис бы­ла той женщиной, ради которой он умирал в прежних жизнях. А та, которая называла себя его сестрой, заняла ее место, украла его лю­бовь. И он сам помогал ей в этом, по доброй воле шел вслед за ней в темноту, лежал рядом и бродил по закоулкам своего разума, что­бы она могла усилить действие своего заклятия. Все это теперь оста­лось в прошлом.

Он знал, что уже жил раньше, что умирал раньше — умирал за ту девушку, которую искал и преследовал, терзал и едва не убил. Под действием ведьминого заклятия он предал те узы, которые бы­ли крепче смерти.

Ворон чувствовал истинную природу своей сестры и той старой ведьмы. Он подозревал, что стоит мыслям еще немного прояснить­ся, и он даже назовет их имена. Но мысли никак не прояснялись. Он знал наверняка только то, что, когда распалось заклятие Мунин, в его сердце вместо любви хлынула ненависть к ней. Она действо­вала совсем по иным причинам, ее мотивы были непостижимы для него. Может, она стремилась к смерти? Что ж, она получила то, чего хотела.

Он догадался, что произошло. Мунин стремилась обрести власть над рунами, уверенная, что через страдания и целеустремленность сумеет овладеть ими так, чтобы они не уничтожили ее, сумеет най­ти способ, чтобы остаться в живых. Он был уверен, что сначала она вовсе не хотела умирать. Однако те восемь рун, которые она полу­чила от бога, засветились, взывая к своим сестрам, и вот они-то как раз стремились не к жизни, а к смерти. Мунин потеряла свою личность в череде ритуалов и пробудила кого-то еще — частицу бога, который желал сделаться цельным и умереть, принести себя в жертву самому себе, погибнуть в мире людей, чтобы затем ожить в мире богов.

Но для чего же ей понадобился он, Луи? Зачем держать его при себе? Он знал, что погибнет страшной смертью, она это предвиде­ла. Но в чем смысл его смерти? Мунин хотела, чтобы бог воплотил­ся в ней и умер, познав земную смерть. Но какова его роль? Впро­чем, это неважно. Она хотела смерти Элис. И это значит, что он должен постараться и сохранить Элис жизнь.

Хугин стоял на коленях у кромки воды, глядя, как Офети возвра­щается из монастыря с двумя лошадьми, нагруженными оружием и доспехами. На викинге был длинный норманнский плащ, а по­верх него — короткий франкский, богатый, некогда принадлежав­ший благородному господину. Прочая одежда на нем тоже была франкской: синяя шелковая туника, кожаная куртка. На поясе ви­сел отличный меч. Офети был наряжен как настоящий франк, вот только франки никогда не бывают такими рослыми и рыжими. По­этому он казался именно тем, кем был: разбойником в украденной одежде. Купец шел за ним, тоже разодетый, и вел за собой шесть навьюченных лошадей.

Офети помахал Ворону и крикнул:

— Я готов исполнить клятву, данную госпоже.

Освобожденный от заклятий Мунин, разум Ворона возвращал­ся через магические ворота, открывшиеся в пещере рядом с телом мертвого бога. Перед его мысленным взором возник образ. Он был в горах, он держал за руки юную женщину, не в силах взглянуть ей в глаза из страха, что она увидит его любовь и отвергнет ее. Он мыс­ленно услышал собственный голос, эхо из другой жизни: «Я всегда буду тебя защищать».

Он кивнул рослому викингу:

— А я готов исполнить свою.

— Что ж, тогда отправимся добывать Волка, — сказал Офети.

Он в последний раз взглянул на стоявший у берега корабль, по­качал головой и двинулся в лес по следам оборотня, оставленным на мокром песке, а Ворон с Лешим отправились за ним.

Глава шестьдесят первая

НЕНАСЫТНОЕ НАСТОЯЩЕЕ

Элис сидела рядом с Жеаном в свете вечернего солнца, которое не спешило заходить, превращая ее светлые волосы в нимб вокруг го­ловы. Вокруг них играли все краски осени, но Жеану не было хо­лодно. На его плечах был толстый ломбардский плащ, а еще на нем была добротная шерстяная рубаха, штаны из прекрасно выделан­ной ткани и хорошие сапоги. Они оказались не первыми, на кого напала та шайка, зато стали последними.

К нему приходили обрывки воспоминаний: слабый отголосок далеких колоколов, пение молитв, бесконечный кашель брата Гий­ома во время мессы, ощущение скованности, когда хочешь поше­велить руками и ногами, но не можешь. Некоторые воспомина­ния казались отчетливее: блестящая река, зеленый берег, девушка с длинными и почти белыми волосами, которая смеется и плещет­ся в воде. Он любит ее бесконечно давно, знал Жеан, и он так дав­но скучает по ней. Только теперь это не имеет значения. Он же здесь, рядом с ней, прошлое и будущее поглотило ненасытное на­стоящее: чувственный миг, дрожь от ее прикосновения, ее голу­бые глаза на фоне осеннего багрянца, лес, усыпанный миллиона­ми капель, похожих на драгоценные камни.