Фенрир. Рожденный волком - Марк Даниэль Лахлан

Леший потер уши, как будто не в силах поверить тому, что слы­шит.

— Мы будем сидеть здесь и ждать встречи с тем, кто оставил по­сле себя сорок трупов?

— Нам необходимо найти Элис. Если где-то здесь обитает ведь­ма, нам нужно с ней поговорить, — сказал Хугин.

— А если она нас убьет?

Офети покачал головой.

— Почему ты так боишься смерти, торговец?

— Разве тут нужны объяснения? Лучше скажи, почему ты не бо­ишься?

— Я буду вечно жить в чертогах Всеобщего Отца, сражаться це­лый день, по ночам пировать. Неправильно, когда человек слиш­ком сильно любит жизнь, ведь однажды нам все равно суждено ее лишиться. Страх смерти отравляет жизнь. Смерть — это даже ве­село, если посмотреть с правильной стороны.

— Я не боюсь смерти, — возразил Леший, — но я же купец, а ты воин, и я не хочу умереть раньше, чем совершу какое-нибудь вели­кое дело, набью сундуки золотом или построю прекрасные здания. Я живу как маленький человек, но я не хочу и умереть маленьким человеком.

— Хорошо сказано, — произнес Офети, — но неверно. Даже ве­личайший торговец, у которого денег куры не клюют, у которого полно женщин и скота, ничто по сравнению с воином. Золото пре­восходит сталь во всех случаях, кроме одного — когда она в руке. Вот тогда сталь превосходит золото во сто крат.

— Ты учился науке стали, — сказал Леший, — поэтому я прекло­няюсь перед твоими познаниями и объявляю тебя победителем в споре.

Леший был знаком с северянами, он знал, как они ведут подоб­ные беседы. Офети заговорил возвышенными словами, едва ли не поэтическими, как делали все его сородичи, когда считали, что со­стязаются в остроумии. Леший решил, что позволит воину побе­дить и похвалит его за таланты вслух.

— Значит, ты рад, что мы останемся здесь?

— Просто счастлив, — заверил Леший. — Пусть повелитель мол­нии запретит мне бояться того, что я могу погибнуть жестокой и пугающей смертью.

Офети уселся на бревно и почесал затылок.

— А ты умный, купец. Любому, кто умеет, не угрожая оружием, всучить покупателю товар за свою цену, необходимо быть красно­речивым.

— Мое красноречие обычно подкреплялось красноречивыми мечами моих телохранителей, — признался Леший.

— О, они говорят на языке, понятном ка...

— Тихо! — Ворон вскинул руку. — Вы слышите?

— Что?

— Смех, — сказал Хугин.

Леший вертел головой из стороны в сторону, пытаясь уловить какой-нибудь звук.

— Я ничего не слышу.

— Этот смех здесь, — сказал Ворон, — и это ее смех.

— Чей?

— Элис.

— Она с Волком? — спросил Офети.

— Да это просто какой-то древесный дух пытается тебя обма­нуть, — заявил Леший. — Это...

И тут Леший услышал. Просто выдох, не больше, но это был ее выдох, он узнал.

Офети выхватил меч, стараясь смотреть в землю.

— Заклятие? — спросил Леший.

— Сейдр, — ответил Офети. Леший никогда еще не видел, что­бы великан был так обеспокоен, и купец не на шутку перепугался.

— Что такое сейдр?

— Магия. Женская магия.

— Значит, слабая? — Леший задал вопрос, зная ответ. Он знал, что северяне с большим уважением относятся к своим кол­дуньям.

Офети только посмотрел на него так, словно купец все же ли­шился наконец той капли рассудка, какой вроде бы обладал.

А потом они увидели ее. Элис вышла из жидкого вечернего воз­духа, мерцая и то и дело исчезая из виду, подобная игре света. Она пугала своей красотой, слишком совершенной, поэтому неземной. То была Элис, но какая-то другая и странная.

— Госпожа, мы хотим защищать тебя, — произнес Леший, вспом­нив о награде, обещанной Олегом.

Она стала такой красивой, что Олег, пожалуй, посадит его на пре­стол вместо себя, если Леший приведет ему такую женщину. Вне­запно от этой мысли купцу стало тошно. Неужели он не может смо­треть на такую женщину, не подсчитывая при этом выгоду от ее продажи? Он одернул себя. Что это творится с практичным чело­веком, который все меряет прибылью и убытками?

Элис исчезла, и в голове у него прояснилось. Мул остался один, он пасся рядом с драгоценными мечами Лешего.

— Наши лошади, — сказал он, — они пропали.

Глава шестьдесят третья

ВЫБОР ЖЕАНА

Элис положила ладонь на лоб Жеана. Он был холодный, но весь в поту. Жеан непрерывно вращал глазами, как будто стараясь не­утомимым движением восполнить потерю зрения.

— У тебя лихорадка.

— Да.

— Она пройдет.

Однако лихорадка не проходила, и Элис сидела, глядя, как Же­ан на соломенной подстилке слабеет на глазах. Она сидела тут не одна. С ней были руны, они дышали и пели внутри нее, мелькали на краю сознания. Элис протянула руку к одной из них и позволи­ла ей упасть на ладонь, подобно снежинке. Руна была вырезана в форме чаши, и, взяв ее, Элис решила, что такой чашей запросто можно вычерпать море. Она всмотрелась в ее недра и увидела при­чину лихорадки Жеана. Амулет. Она разжала ладони, и руна исчез­ла. Тогда она сняла с шеи Жеана камешек и положила на стол.

Она присела рядом, слушая звон, стоны ветра и грохот океан­ского прилива, которые издавали руны. Она заснула. Когда просну­лась, Жеана не было и наступила ночь.

Элис не ощутила тревоги, однако последовала за Жеаном; она отчетливо видела его следы в лунном свете, посеребрившем лес. Она не разбиралась в следах, просто магия, живущая внутри нее, указывала путь, точнее, делала все другие пути невозможными и не­мыслимыми — так хозяйка, которая каждое утро на протяжении тридцати лет выходит из дома и поворачивает к курятнику напра­во, просто не может повернуть налево.

Жеана она нашла среди мертвецов, гниющих человеческих останков. Элис догадалась, что он пришел на запах, она знала, что волки находят мертвые тела невыразимо притягательными.

Исповедник сидел на земле, его слепые глаза безумно вращались, как будто высматривая неуловимую искру света. На коленях лежа­ла голова одного из разбойников.

— Не ешь это, Жеан. Пусть Волк внутри тебя умрет от голода.

Жеан бормотал что-то себе под нос на латыни, то и дело крестя голову мертвого разбойника.

Элис узнала слова псалма и мысленно перевела их с латыни, как всегда делала в церкви, с самого детства: «Объяли меня болезни смертные, муки адские постигли меня; я встретил тесноту и скорбь. Тогда призвал я имя Господне: Господи! избавь душу мою»[29].

Исповедник разрыдался, прижимая к себе голову покойника, словно голову возлюбленной, словно ее голову.

— Жеан, отступись от этого.

— Ты чародейка. Ты меня околдовала!

В его голосе звучала не столько ненависть, сколько тоска.