Журнал «День и ночь» 2011–03 (83) - Анатолий Аврутин

— А иного способа дать почитать книгу у неё не было? Почему бы просто не предложить близкому человеку: «Светка, прочти — не пожалеешь!»

— А вдруг у неё нет такого близкого человека! — доказывал папа. — Мы-то с тобой любим друг друга, нам, можно сказать, повезло. А ей каково?.

— Ну ладно, — сдалась наконец мама. — Я не возражаю. Пусть твоя добрая девушка оставляет на скамейке книжки. Глядишь, и ей повезёт.

Этот папин с мамой разговор никак не шёл у меня из головы. Было интересно, что за книгу девушка оставила в пакете. И какую получила взамен. Наверное, тоже хорошую. Она её прочитает, положит в пакет и опять уйдёт. А кто-то увидит надпись «Дай почитать другому» и вскоре тоже станет участником этого странного книгообмена. Странного и, по-моему, замечательного!

Вот если б я обнаружил на скамейке книжку, я бы её себе не оставил. Честно! Даже самую интересную. Потому что я бы подумал о других людях, живущих со мной в одном городе. И мне бы тоже захотелось их обрадовать. Раньше не хотелось, а теперь очень даже захотелось!

Тут ещё что важно! Ты ведь не знаешь, кому твоя книжка достанется. Может, вон той толстой тётеньке, а, может, тому лысому парню, какому-нибудь пенсионеру или иностранному туристу. Но они уже для тебя не просто случайные люди. Ты как-то лучше о них начинаешь думать. И чем дольше книжка ходит по рукам, тем больше людей начинают лучше друг к другу относиться.

Вот это открытие! Мирового масштаба! Кончатся обиды и ссоры. Войн больше не будет. Планета станет садом, а математичка Любовь Мефодьевна перестанет на нас орать.

Нет, я просто не мог оставаться в стороне, когда происходят такие грандиозные события!

И тут мой взгляд наткнулся на утюг. Он стоял на подоконнике за занавеской, и в голове моей сами собой родились слова: «Дай погладить другому».

Идея с книжкой хорошая, подумал я, но та незнакомая девушка эту идею уже использовала. Зачем же я буду ей подражать? Утюг — тоже вещь полезная. Ведь столько вокруг народу в мятой одежде! Особенно у магазина…

Конечно, и телевизор бы сгодился — «Дай посмотреть другому». Но телевизор тяжёлый, и я бы его не дотащил. Пусть постоит пока.

Я завернул утюг в газету и приклеил скотчем записку «Дай погладить другому». Минут пять на неё потратил, выводя слова большими буквами.

Парк совсем близко от нашего дома, и ещё через пять минут я уже был там. Выбрал скамейку почище, пристроил тяжёлый газетный свёрток с запиской и сам сел рядом. Посидел немного ради приличия, встал и пошёл домой. Очень хотелось оглянуться — увидеть того, кто наклонится над утюгом и прочтёт: «Дай погладить другому». Но я сжал волю в кулак и топал вперёд с каменным лицом, как робот. Так что на меня самого вскоре начали оглядываться.

Вот такая вышла история, которую я маме с папой и рассказал.

Папа нахмурился и постарался сделать строгое лицо. А мама сказала:

— Вот ведь как интересно получилось! Ты мечтал осчастливить человечество, но огорчил родную мать. Так всегда бывает, к сожалению. У всех мечтателей в первую очередь страдают мамы.

— Но утюг ведь вернётся, — попытался я возразить. — Может быть, он будет даже лучше, чем наш старый.

— Может быть, — кивнула мама. — Но я опять его тут же должна буду отдать. Ведь при нём записка «Погладь и передай другому», разве нет? А затем, чтобы погладить тебе рубашку, я опять должна буду идти в парк? Так, что ли?

— А в парке такие же бедолаги в поисках утюга рыщут от скамейки к скамейке, — усмехнулся папа. — Наконец — удача! Вот он, утюг! Но он один, а желающих много. Ругань, само собой, потасовка, милиция приехала.

Я стоял как в воду опущенный. В горле пересохло. Моя мечта о цветущей планете разбилась вдребезги. И тут папа добил меня окончательно.

— Та девушка, — сказал он, — оставила на скамейке какую-то действительно хорошую книгу. А ты — старый утюг.

— Старый-то он старый, — вздохнула мама, — но худо-бедно работал. А теперь и такого нет. Между прочим, кто-то давно обещал мне новый купить.

— Будет тебе завтра новый утюг, — пообещал папа. Мама улыбнулась:

— Нет худа без добра! Тогда пошли ужинать, неглаженные вы мои!

— Пошли, — согласился папа. — Неглаженным быть лучше, чем голодным. Правда, Вадька?

Я кивнул. А что мне ещё оставалось делать?

После этого случая я ещё несколько раз приходил в парк, чтобы проверить, не вернулся ли наш утюг обратно. Или какой-то другой. Но на пустых скамейках никто ничего не оставлял.

Правда, на одной скамейке я увидел однажды симпатичную кошку. Но она почему-то не захотела, чтобы я её погладил. Тем более, передал потом другому.

В гостях у «Жёлтой гусеницы»

Александр Кушнер[74]

Баснописец Крылов и другие

Баснописец Крылов

Баснописец Крылов, баснописец Крылов,Он в саду среди клёнов сидит и дубов,А вокруг него звери и птицы:Волки, цапли, медведи, лисицы.

Что за памятник чудный поставлен ему!Было б грустно Крылову сидеть одномуДнём и ночью с раскрытою книжкой,Но не скучно — с козой и мартышкой!

Мы из сада уйдём, а лиса и медведьТанцевать будут, прыгать вокруг него, петь,На плечо к нему голубь присядет,И Крылов его тихо погладит.

Домашний кот

Кот уселся, как серая глыба,Глаз не сводит с хозяйки в тоске.Он уверен, что водится рыбаВ холодильнике, а не в реке.

В холодильнике — вечная стужа,В холодильнике — иней и лёд.Холодильник прекрасен и нужен:В холодильнике рыбка живёт.

Как ему растолкуешь ошибку?Ведь не дикий — домашний же кот,Вот нагнулась хозяйка — и рыбкуС нижней полки ему достаёт.

Дядя Коля принёс нам игрушку —Заводную лягушку.Чем-то эта игрушка похожаНа простую подушку.

Покосился на нас дядя Коля,Молвил: «Скучно живёте!»«Вот, — сказал он, — поскачет как в поле».Сунул ключик в животик.

Затряслась, задрожала лягушка.Он пустил её на пол.С жутким грохотом, как погремушка,Поскакала на лапах.

Дядя Коля вытягивал шеюИ заглядывал сбоку.На коленях он ползал за нею,Удивлялся подскоку.

Он казался, сгибаясь гармошкой,Нам то ниже, то выше.Мы ещё посмотрели немножкоИ тихонечко вышли.

Пенье

Мы сказали дяде Коле:«Дядя Коля, спойте, что ли,Спойте, что ли, что-нибудь,Хоть немного, хоть чуть-чуть».

«Что ж вам спеть?» — ответил дядя.Стал он петь, на нас не глядя.То, что дядя спел для нас,Называется «романс».

В нём слова такие были —Жаль, что мы их позабыли:Про вскипающую кровь,про несчастную любовь.

«Вот, — сказала Таня с чувством, —Настоящее искусство,А не песни для детей!»Мы согласны были с ней.

Неприятности

— Вы печальны и сердиты.Может быть, мечты разбиты?Может быть, у вас большиеНеприятности, печаль?Вы глядите, как чужие,Мимо всех, куда-то вдаль.Может быть, страданья вашиМожно чем-то облегчить?Не хотите ль простокваши,Лимонада, может быть?Если горе, то какое?— Ах, оставьте нас в покое.Ничего мы не хотим.Нас постригли! — говорим.

Кто разбил большую вазу?Я признался, но не сразу.Пусть подумают немножко,

Пусть на кошку поглядят:Может быть, разбила кошка?Может, я не виноват?

Кошка, ты разбила вазу?Жалко серую проказу.Кошка жмурится в ответ,А сказать не может «нет».

В гостях у «Жёлтой гусеницы»

Павел Калмыков[75]

Чучеловечело

Димка с отцом весь день самоотверженно трудились на бабушкиной даче. Первым делом объели малину, готовую вот-вот осыпаться. Потом взялись мастерить пугало, потому что какой это огород без пугала. Димка предложил сделать пугало не одноногое, как видел на картинках, а двуногое. Папа, рассудив, согласился. Для надёжной остойчивости лучше бы даже и три ноги, но три ноги — это в самый раз для марсианского пугала, марсианских птиц пугать, а здесь требуется человеческое чучело.