Повесть о потерпевшем кораблекрушение - Андрей Колганов

От успеха в этом деле зависело очень многое. И Обер решил привлечь к нему пулагов.

«Я снова пришел к народу паари, как и обещал», — произнес Обер, когда воины схватили его в лесу и поставили перед старейшинами. — «Я приходил к вам два лета назад и оставил двойную трубку, стреляющую огнем, в дар старейшинам».

Один из старейшин, пристально вглядываясь в его лицо, молча кивнул, и крепкие руки воинов, державшие его, разжались.

«Говори» — скупо бросил старейшина.

«Мое слово — ко всему народу паари» — ответил Обер.

«Вот как? И что же тебе за дело до всего народа паари?» — слегка передразнивая слова Обера, надменно произнес другой старейшина.

«Я хочу, чтобы между нашими народами установился мир» — по-прежнему спокойным голосом проговорил Обер.

Через восемь дней пути Обер увидел на склоне горы, покрытой тропическим лесом, участок каменной стены. Ему и прежде приходилось видеть остатки древних каменных крепостей и храмов пулагов (или народа паари, как они сами себя называли). Однако это были жалкие развалины. Теперь же Обер видел мощную ровную каменную кладку. Вскоре в стене показался низенький арочный проем (так и хотелось сказать — ворота, но в том-то и дело, что никаких ворот там не было). Арка охранялась отрядом воинов. Стража была видна и на гребне стены. Узкий проход круто вел наверх и выводил на большую площадь. Там, наверху, стояло несколько больших повозок, доверху нагруженных крупными обломками камней.

«В случае реальной угрозы они просто заваливают проход камнями под самые своды арки!» — догадался Обер.

«…Народ, населяющий острова, больше не может терпеть притеснений нашего верховного вождя и его воинов. Много людей уходит в леса и берется за оружие. Близок день, когда мы поднимемся и сбросим верховного вождя» — говорил Обер перед Советом военных вождей. — «Если мы победим, мы хотим установить мир между нашими народами и народом паари. Мы решили, что мы признаем те земли, на которых сейчас живут паари, неприкосновенными. Мы уберем воинов и прекратим убийства паари. Никому не будет позволено появляться на землях паари, если сами паари не дадут разрешения. Никто не сможет там без разрешения охотится, удить рыбу, рубить деревья, заниматься земледелием, пасти скот, собирать плоды».

«Все земли на островах — наши, а все вы — только пришельцы» — нарочито равнодушным голосом сказал один из вождей.

«Что изменится, если я соглашусь с тобой?» — спросил Обер. — «Люди уже живут на этой земле, и согнать их можно только войной. Хотите ли воевать со всеми народами на Островах?» — Обер пытливо оглядел вождей. Те насупленно молчали. — «Нужна ли вам большая война?» — снова спросил он.

«Паари не затевают войн первыми» — после затянувшегося молчания пробормотал себе под нос первый военный вождь, сидевший прямо напротив Обера.

«И я не хочу войны. Я хочу прочного мира между нами» — отчетливо проговорил Обер.

Гораздо сложнее, чем с военными вождями, было договориться со жрецами паари. Некоторые из них едва ли не порывались объявить поход за освобождение исконных земель паари от проклятых пришельцев, и требовали принести Обера в жертву богам. Обер высмотрел в группе жрецов одного, как ему показалось, самого разумного, и начал вести беседу, обращаясь к нему одному:

«Пока идет война, в народе в почете военные вожди, и даже простой воин ценится подчас выше жреца. Если установится мир, то мудрость жрецов будет цениться выше, чем сила воинов. Разве не вы устанавливаете сроки и правила охоты и рыболовства? Разве не вы храните знание, когда начинать возделывать огороды и когда собирать урожай? Сейчас все споры между людьми решают военные вожди, потому что все подчинено защите народа паари. Если будет мир, к жрецам пойдут люди за мудрым разрешением споров. Будет мир, будет и торговля. А мера и вес, правила и законы — в ваших руках.

Я могу еще долго говорить, но мудрому и этого довольно» — Обер уважительно наклонил голову и прекратил разговор. Жрец молча смотрел на него, потом молча кивнул, неизвестно чему, и пошел прочь от группы беседующих, жестами подзывая к себе остальных жрецов.

Через два дня первый военный вождь снова позвал к себе Обера:

«Скажи, человек с бледной кожей, что ты требуешь в обмен за мир?»

«За мир я не требую ничего. Но если ты хочешь мира, то желаешь и нашей победы. Если ты желаешь нашей победы, то я могу попросить у тебя помощи?» — Обер поднял глаза на первого военного вождя.

«И какой же помощи ты хочешь?» — спросил вождь, сохраняя на лице непроницаемое выражение.

«Нам очень помогли бы четыре десятка твоих воинов» — ответил Обер.

Вождь был заметно удивлен, хотя и пытался скрыть свои чувства:

«Зачем вам четыре десятка воинов, когда вы ведете счет на тысячи?»

«Затем, что мы хотим напасть на противника внезапно и первым делом захватить пушки — большие трубы на колесах, стреляющие огнем. Пока воины верховного вождя имеют их, нам не одержать верх. А воины паари никем не превзойдены в искусстве действовать незаметно для врага. Если они одолеют охрану пушек, так, что та не поднимет тревоги, это будет уже половина победы. Я долго думал, и решил, что никто, кроме воинов паари, не справится лучше с этой задачей» — закончил Обер.

Через два дня случайный охотник, из тех, что изредка рисковали забредать в эти леса, мог бы наблюдать странную картину — четыре десятка воинов-пулагов, предводительствуемых белым человеком. Но случайный охотник им не встретился, и Обер вместе с воинами благополучно вышел к месту встречи с отрядом повстанцев-топеа. Этому отряду, насчитывавшему три сотни человек, предстояло совместно с воинами-паари сыграть главную роль в захвате артиллерии у действующей армии.

Обер провел в лесном лагере три недели. Лишь убедившись, что стена отчуждения между топеа и паари (которая, к сожалению, никуда не исчезла) не помешала им найти общий язык в их воинском деле, он отбыл в Латраиду. Наступала весна. Степи и полупустыни покрылись ковром цветов. Представители крупнейших отрядов повстанцев назначили в один из этих весенних дней срок выступления. Каждому командиру отряда был вручен конверт с его частью плана операции.

…На рассвете 9-го тамиэля весны 1467 года в дверь квартиры Обера, расположенную в Латраиде, в том же здании, где находилась контора телеграфной компании, чуть слышно постучали. До назначенного срока выступления оставалось полтора дня, и Обер почти не смыкал глаз. Он тут же подошел к двери, взводя курок револьвера, и шепотом спросил:

«Кто там?»

Ответа не последовало. Обер задал свой вопрос еще раз, погромче. Ответа не было и на этот раз. Отодвинув засов и решительно дернув дверь на себя, Обер одним движением распахнул ее. В прихожую ввалился человек, который сидел, привалившись к двери боком. На его пропыленном кавалерийском мундире были видны пятна крови. Он был без сознания.