Одно дыхание на двоих - Ника Никалео

– У нас есть какой-то повод? – Виола подошла к мужу с полупустой бутылкой «Хеннесси».

– Я начал новый большой проект. Госзаказ, – ответил тот, оттопырив один наушник. – Там торт в холодильнике и фрукты.

– Рада за тебя, – искренне сказала Виола.

Сначала она хотела поинтересоваться, почему он не дождался ее, но передумала. Давно чувствовала его отстраненность и дискомфорт в ее присутствии. Развернулась и пошла наводить порядок на кухне.

– У твоей Катерины все хорошо? – вдруг поинтересовался Андриан.

– Да. Она приглашала нас в гости. Завтра, когда будем забирать малую, – бросила в ответ Виола, но он сделал вид, что не услышал. Реакции не было.

Виола завершила уборку и, умостившись на диване перед телевизором в квадратной прихожей, которая служила им залом, начала переключать каналы, выискивая что-то интересное.

Она редко имела возможность спокойно посмотреть кино. Ужасно любила мелодрамы за их близость театральному искусству и глубину чувств. Но, к сожалению, транслировались лишь одни триллеры и фантастика с традиционным мордобоем, когда лужи крови вытекали из продырявленных человеческих и совсем нечеловеческих тел. Она нашла канал «Культура» и погрузилась в старое черно-белое советское кино. Показывали «Девчат». Хороший, наивный фильм, где даже зловредная антигероиня выглядела неуклюжей добрячкой на фоне нынешних льстиво-хитрых соблазнительниц-убийц.

Виола не заметила, как быстро наступила ночь. Андриан все еще сидел за монитором. Рядом на столе стояла та же бутылка с кухни, но уже почти пустая. Она даже не помнила, когда он за ней ходил.

– Идешь спать? – поинтересовался он.

– Да, уже поздно.

– Я тоже сейчас приду.

Она знала, что означают эти слова. Была мужней женой, как говорила ей мать. Все было закономерно. Раз ему так нужно, следовательно, и ей тоже. Должна покориться, все нормально. Разве это важно, что ей это безразлично? Разве ее об этом спрашивают? Разве кого-то интересует, что ей это не нужно? Уставшая, огорченная…

Андриан приходит в их «женскую» спальню и ложится рядом под розовое одеяло. От него разит коньяком и какими-то духами.

– А хорошо вам здесь обеим спится, правда? Я уж и забыл там, на холодной твердой коже дивана, – говорит так, будто просто пришел сюда ночевать.

Она вся натягивается как струна, руки и ноги леденеют и не слушаются, душа сжимается в маленький бутон и вся дрожит, дрожит, настроившись против вторжения извне.

– Хороший фильм посмотрела? – Муж сухо целует ее в ложбинку между грудей, сжав их руками вместе.

– М-гу, – сомкнув веки, отвечает она тихонько.

Он одной рукой стягивает с нее тоненькие кружевные трусики. Проводит рукой по ноге и отводит ее в сторону.

– Ну, что ты как деревянная? – нетерпеливо спрашивает.

– Я… нет, я просто устала. – Она неохотно обвивает его худощавый торс руками.

Должна, потому что иначе будет ссора, возмущенное громыхание дверями и «немецкий язык»-молчанка целую неделю.

Это быстро заканчивается. Андриан тут же засыпает, натянув на себя одеяло. Она идет в ванную комнату. Смотрит в зеркало и не узнает в нем себя. Будто чужая, совсем незнакомая растрепанная чувиха… Кто она? Бледная кожа, уставший угасший взгляд. Полпервого ночи? Так и что?! Разве впервые так поздно она ложится спать, разве впервые уступает мужу невзирая на собственную волю? Разве она такая единственная? А что делать-то?!

Пар от мощной струи горячей воды клубится, поднимаясь, и оседает на холодную блестящую поверхность зеркала. Виола задумчиво рисует на нем завитки сердечек. «И чего ей недостает?» – словно спрашивает сама себя о той незнакомке за вспотевшим зазеркальем. «И что собой такого представляет?..» Вдруг у нее темнеет в глазах, кружится голова. Она хватается руками за кран и приседает на край ванны.

Мгновенно видит незнакомку рядом с Орысей, та ей что-то бормочет на кухне. Незнакомка, озабоченная приготовлением еды, что-то кидает в ответ ее доченьке, малая опечаленно выходит из кухни. В маленькой комнате рядом сидит за компьютером Андриан. На его лицо падает зеленая тень. На мониторе – покер. Рыська жалуется уже ему. Он отмахивается, даже не дослушав. Ребенок начинает плакать и опять идет к незнакомке.

У Виолы от отчаяния влажнеют ступни, холодеет сердце, шевелятся волосы на голове. Она начинает понимать, что видит себя. Видение тут же исчезает. В ужасе она прикрывает рот в безголосом крике. Придя в себя, становится под душ.

Какая-то нелепая фата-моргана: жуткая, пугливая, бездушная. Как и тогда, еще прошлой весной, когда развеялись все иллюзии.

С глазу на глаз

Виола подхватила обе сумки, в которых были упакованы ее и Орысины вещи, и направилась с ребенком по узкой тропинке. От трассы вблизи села, где останавливалось маршрутное такси, змеилась меж трав тропа к Убыням. Там жила двоюродная сестра Виолиного отца, тетка Устина. И когда Виола ехала в село не на их собственной машине, то приходилось пять километров идти пешком. И часть пути проходила через лес. Тогда она и останавливалась на часок-другой у тетки.

Густое высокое разнотравье нежно целовало обнаженные ноги мечтательно улыбавшейся «цокотухи». Так Виолу называли в детстве. Она все время о чем-то болтала, изредка давая возможность взрослым вставить скупое слово в свой монолог. Так теперь и ее дочурка, шлепая позади, непрестанно жаловалась на колоски трав, которые били ей в лицо.

– Беги впереди, Орыся, – предложила мама, – и пригибай их.

– Хорошо, – согласилась девочка и весело запрыгала по высокой траве.

Жутко пекло. Слишком уж жарко для мая. Где-то вдалеке послышался раскат грома. Виола прислушалась.

– Стой, Орыся. Не спеши.

– Что случилось? – удивилась малышка.

– Ты только послушай. Присядь.

Рыська заинтересованно остановилась и упала на коленки.

– Пчела жужжит, – прошептала доченька.

– И мычит теленок. Так звучит село. Это его музыка, его тема, – подняв брови, игриво заметила Виола. – Давай чуть-чуть послушаем.

Размеренный и неторопливый ритм сельской жизни, как будто пьеска в темпе Moderato, навевала приятные воспоминания и легкую, светлую ностальгию по давно прошедшим детским годам.

– У села есть своя музыка?! – удивилась Орыся. – Это как?

– Очень просто! У всего есть своя музыка: и у города, и у села, и у горы, и у моря.

– И у леса тоже есть музыка! – вдруг воскликнула девочка, и аж щеки надула от своей неожиданной догадливости.

– Конечно! Если ты хоть миг помолчишь, то обязательно услышишь тихое пение деревьев.

И Виола поспешила в лесную чащу, сползавшую толстым одеялом с холма в поле.

– Мам, мам! Куда ты?! Подожди!

Но Виола, лишь поощряя, подмигивала, оборачивалась, но не умеряла ход. Потом поставила сумки и упала на благоухающий зеленый ковер, раскинув руки. Закрыла глаза…

Рыська, догнав ее, тоже с увлечением повторила этот трюк.

Здесь, на земле, в травяном лесу бурлила своя жизнь. Все непрестанно шуршало и жужжало. И еле слышно плескалась кристально чистая водица ручейка, который пересекал тропинку. Ветер игриво перебирал листья деревьев, будто струны на арфе.

В детстве Виоле было строго запрещено ходить сюда. Слишком далеко от ее родного Леска. И потому редкие походы к трассе казались тогда почти сказочным путешествием. Влекла своей магией прохлада источника, манил спускавшийся сюда с холма лес, который брал здесь свое начало.

– Мам, может, уже пойдем? – вдруг нависла над Виолой Орыся.

– Еще минуточку… послушаем, – попросила, нежась в приятных воспоминаниях. – Когда я была такой, как ты…

– Тебе тогда было пять лет… или три?

– Да, где-то так. Я очень любила тут гулять, – начала Виола. – Видишь вон то большое разветвленное дерево? Оно возвышается над другими. Это дуб. Так вот, в нем есть очень удобное дупло.

Конец ознакомительного фрагмента.

1

Сихов – крупнейший жилой массив во Львове.

2

Гуцульская сецессия – архитектурный стиль, характерный для некоторых зданий, построенных в Восточной Галиции, прежде всего во Львове, в конце XIX – начале XX века.

3

Бамбетель – софа.