Стихотворения - Николай Рубцов

Но дело не столько в многообразии, сколько в подвижности, гибкости этой световой гаммы, создающей живую жизнь света. Свет создает глубину поэтического мира. Цвет, например, предстает как поверхность, плоскость, которая непроницаема; между тем световой образ ведет взгляд вглубь, у него есть третье измерение. Наконец, свет в поэзии Николая Рубцова воспринимается не только в зрительном плане; он воспринимается как бы всем существом.

Все это определяет непосредственную эстетическую ценность стихии света в поэтическом мире Николая Рубцова. Кстати сказать, свет прямо осознается как ценность во многих стихах – ценность одновременно и эстетическая, и нравственная.

Стихи о старике – своего рода носителе идеи добра – заканчиваются так:

…Идет себе в простой одеждеС душою светлою, как луч.

Той же нотой завершаются стихи о «русском огоньке», чей «тихий свет» является как спасение:

…С доброй верою дружа,Среди тревог великих и разбояГоришь, горишь, как добрая душа,Горишь во мгле, и нет тебе покоя.

Характерны и строки о том времени, когда

…Чингисхана сумрачная теньНад целым миром солнце затмевала,И черный дым летел за перевалы,К стоянкам светлых русских деревень…

Или такие строки:

…И страшно немногоБез света, без друга…

И, наконец, особенно содержательный образ:

…Когда душе моейЗемная веет святостьИ полная рекаНесет небесный свет…

Свет в поэзии Николая Рубцова – это душа мира и в то же время истинное содержание человеческой души, «святое» в ней. В стихии света мир и человеческая душа обретают единство, говорят на одном «языке».

Мне могут возразить, что контраст света и тьмы и их ценностное соотношение извечно существует в народном сознании, и Николай Рубцов, так сказать, не открыл здесь ничего нового. Да, поэт действительно исходит из народного мироощущения. Но он дал древней идее света новое и вполне своеобразное, глубоко личностное бытие.

Стихия света в его поэзии предстает как поэтическая реальность, в которой совершается сложная, многогранная и в то же время единая жизнь. Эта жизнь воспринимается не только, так сказать, зрительно, но и всей целостностью нашего восприятия, ибо в стихии света преодолевается граница мира и души, свет непосредственно переходит, переливается из мира в душу и обратно.

Стихия света создает ту внутреннюю, глубинную музыкальность рубцовской поэзии, которая, как уже говорилось, по-настоящему роднит ее с искусством музыки. Стихотворный ритм и звуковая стройность лишь подкрепляют, поддерживают живущую в глубине музыку поэзии Николая Рубцова, музыку, которая отчетливо слышна, скажем, в этих вот просквоженных стихией света строфах:

Летят журавли высо́коПод куполом светлых небес,И лодка, шурша осокой,Плывет по каналу в лес.

И холодно так, и чисто,И светлый канал волнист,И с дерева с легким свистомСлетает прохладный лист…

И словно душа простаяПроносится в мире чудес,Как птиц одиноких стаяПод куполом светлых небес…

Слово «светлый», вспыхивающее в каждой строфе, – это только открытые проявления световой стихии, которые побуждают «светиться» все остальное (так, несомненный оттенок светового смысла получают здесь не только дважды повторенные слова «купол небес», но и «высоко», «чисто», «душа простая» и даже «холодно», «волнист», «легкий», «прохладный», «проносится», «птиц одиноких стая» и т. д.).

Мы говорим об эстетической (и вместе с тем, конечно, нравственной) ценности света в поэзии Николая Рубцова. Но стихия света имеет в ней еще и художественно-образную ценность. Из света созидается своеобразный предметно-чувственный мир рубцовской поэзии.

Поэзия Рубцова сравнима не с живописью, а с графикой. Она, так сказать, «черно-белая», и не случайно слова «черный» и «белый» употребляются в ней значительно чаще, чем обозначения других красок («синий», «красный», «зеленый» и т. п.). Это, собственно, и не краски, а крайние точки светотеневой гаммы. Ту же роль играет и слово «серый», встречающееся, впрочем, редко:

Много серой воды, много серого неба…

…Дождик знобящий и серый…

…И в затерянном сером краю…

Поэтическая графика Николая Рубцова чаще всего воплощает такие тонкие переливы светотени, что отсутствие цвета как бы полностью возмещается.

Искусствовед Н.А. Дмитриева метко писала о графике Михаила Врубеля: «Глаз Врубеля был настолько зорким и изощренным, что улавливал плоскости, на которые членится форма… даже в таких предметах, как, скажем, скомканная вуаль, или пелена снега с плавными перетеканиями поверхности, или внутренность перламутровой раковины… Ему удавалось графически, без помощи цвета, передавать переливы перламутра. «Эта удивительная игра переливов, – говорил художник, – заключается не в красках, а в сложности структуры раковины и в соотношениях светотени»[40].

Нечто подобное можно сказать и о поэзии Николая Рубцова. Вот его стихи «Наступление ночи»:

Когда заряСмеркается и брезжит,Как будто тонетВ омутной ночи,И в гробовомЗатишье побережийСкользят ееПоследние лучи,

Мне жаль ее…Вот-вот… еще немножко…И, поднимаясьВ гаснущей дали,Весь ужас ночиПрямо за окошкомКак будто встанетВдруг из-под земли!

И так тревожноВ час перед набегомКромешной тьмыБез жизни и следа,Как будто солнцеКрасное над снегом,Огромное,Погасло навсегда…

За исключением традиционного «солнца красного» здесь нет ни одной цветовой детали, но сложность и глубина световой реальности воссозданы так пластично, что мы видим это «наступление ночи» словно во всей его красочности.

Но это, строго говоря, вовсе не пейзаж, не «картина». Здесь воссоздан не некий «предмет», но движение, течение, или, уж совсем точно, – изменяющееся свечение. И цвет здесь не только был бы излишним; он, безусловно, помешал бы воссозданию изменчивого и уводящего в глубину движения света. Сейчас есть немало поэтов, которые в тех или иных отношениях близки к Николаю Рубцову, – либо в силу прямого воздействия его поэзии (а это воздействие очень властно), либо потому, что сложились в то же самое время, в той же художественной атмосфере. Однако в подавляющем большинстве случаев это чисто внешняя близость. Стихи почти всех «спутников» Рубцова – в сравнении с его стихами – внутренне статичны и плоски. Они лишены того глубинного струящегося свечения, той живой светящейся музыки, которая составляет самую суть рубцовской поэзии.

Мы сосредоточились на стихии света, но, как уже отмечалось, это только одно из воплощений существа поэзии Николая Рубцова (хотя, может быть, и самое основное). Большую роль играет в творчестве поэта и стихия ветра (так называется, между прочим, упомянутая в начале этой книжки превосходная статья Михаила Лобанова).

Вот «ветровые» зачины ряда стихотворений поэта (а зачины имеют особенно существенное значение):

Был вечер и зловещ и ветрен…

Cтихи из дома гонят нас,Как будто вьюга воет, воет…

Лошадь белая в поле темном.Воет ветер, бурлит овраг…

Осень кончилась. Сильный ветерЗаметает ее следы…

Когда в окно осенний ветер свищетИ вносит в жизнь смятенье и тоску…

В который раз меня приветилУютный древний Липин Бор,Где только ветер, снежный ветерЗаводит с хвоей вечный спор…

Грустные мысли наводит порывистый ветер…

Наслаждаясь ветром резким,Допоздна по вечерамЯ брожу, брожу по сельскимБелым в сумраке холмам…

Люблю ветер. Больше всего на свете.Как воет ветер! Как стонет ветер!..[41]

Ветер, не ветер —Иду из дома!..

Утром проснешься на чердаке,Выглянешь – ветры свистят!..

Итак, дюжина стихотворений, у «истока» которых – ветер. Отмечу сразу же, что ветер, а также его «братья» – буря, вьюга, метель, пурга, буран и т. п. – присутствуют во множестве стихотворений поэта, хотя и не столь повсеместно, как свет.

Движение ветра, то есть воздуха, воплощается в поэзии Рубцова столь же живо и пластично, как свет и его движение:

…Вихревыми холодными струямиВетер движется, ходит вокруг…

…Незримый ветер, словно в невода,Со всех сторон затягивает листья…

…Стоит береза старая, как Русь, —И вся она как огненная буря,Когда по ветру вытянутся ветвиИ зашумят, охваченные дрожью…

Вот он и кончился, покой!Взрывая снег, завыла вьюга…

Где вьюга полночным набегомПоля заметает кругом…

Нередко слово «ветер» вообще не называется: