Лодейцин - Иван Олейников
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Эта калькуляция происходит в вашей голове сознательно или сама собой?
— Ваше сознательное и бессознательное в переводе на мой язык — это промежуточные стадии между абсолютной волей и абсолютным безволием. Чтобы понять крайние стадии, вообразите начальника, неограниченного ничем, и под ним мириады подчиненных в его полной власти. У вас же совсем не так. Представьте, что ваше сознательное — это шестьдесят процентов от идеальной воли, а бессознательное — сорок.
— Интересная точка зрения. В вашей голове, конечно, либо сто, либо ноль?
— Совершенно верно. Сто — это полная воля, то есть мое нормальное состояние, а ноль — я знать не знаю где он находится и как работает. Понятно, что он существует где-то в мозгу, он работает, я же получаю из него данные. Но он точно и беспрекословно выполняет мои приказы, и этого достаточно.
— Тогда расскажите о полной воле. Как всё-таки принимаются решения?
— Я, как клетка-маршал, помногу раз в секунду приказываю доложить об интересующих меня явлениях, и мне тут же приходит пара чисел: вероятность пользы такая-то, точность знания о нем такая-то. Даю приказ: взять эти числа, принять решение в сторону увеличения пользы. Всё, дальше я ничего не знаю ни о принятом решении, ни о действиях тела, пока не отдам приказ доложить об этом же явлении. Опять приходят два числа: вероятность пользы и точность знания. И я даже не знаю, такие же они, как в прошлый раз или другие.
— Постойте. Как так? То есть обстановка меняется, а вы не видите изменений.
— Это видят те, кто в нуле. Назовите их рядовыми или как хотите. Мне, как маршалу, сама по себе обстановка неинтересна, лишь бы она менялась в лучшую для меня сторону. Я дал приказ, рядовые подчинились — явление улучшилось в мою пользу, если сработала вероятность. Я воля, а не оперативный отдел.
Уоннел долго не задавал вопросов. Он поднял глаза к потолку и пытался как-то уложить описанную схему в голове. Надеюсь у него получилось лучше, чем у меня.
— Хватит, — наконец сказал он. — Мы далеко отошли. Я всего лишь спросил, можете ли вы причинить себе вред, а вы увели меня в такие дебри, что голова кругом.
— Рад помочь, — сказал Цеб.
— Себе? — пошутил Уоннел.
Цеб изобразил легкий смех. Как ни странно, но юмор он понимал.
Следователь долго сидел молча, потянулся было за планшетом, но передумал, снова откинулся на стуле и в раздумье постучал пальцами по столу. Потом он на что-то решился, встал и вышел. В соседней комнате он сполоснул лицо водой и помассировал глаза, было видно что у человека страшный недосып. Уоннел достал из сумки узкий металлический футляр длиной в ладонь и направился назад.
— Сержант… — многозначительно сказал он.
Тот сдержанно кивнул, показывая что всё понимает, и когда Уоннел вошел, снова занял свой пост.
Следователь сел за стол и положил футляр перед собой. Цеб с явным любопытством посмотрел на новый предмет.
— Итак, вы не можете причинить себе вред, — сказал Уоннел. — Может я ошибаюсь, но у меня создалось впечатление, что вы никакой не кровавый маньяк. Вы, на самом деле, воплощенная адекватность. С вами, если вникнуть, легко и приятно работать. Один мотив, ничего лишнего, плюс, минус. Если всё так, то, собственно, можно кончать допрос, отправить вас в камеру и честно выждать срок до операции. А уже после нее поговорить с вами снова. Так ведь?
— Думаю, да, — ответил Цеб.
— Но почему бы всё-таки не пообщаться. Впереди уйма времени, больше недели. Я, знаете, придумал небольшую игру. Уверен, вам понравится. Она может продлить вашу жизнь, но прошу без фанатизма, — он поднял руку. — На час-два, это в наших возможностях. От любых моих предложений вы можете отказаться. При своем времени вы останетесь, мое слово крепко.
— С удовольствием выслушаю, — сказал подследственный.
— Да, — Уоннел помолчал. — Сейчас я отстегну вас от стула, вы будете неограничены в движениях. Браслет, простите, снять не могу, это по другому ведомству.
Цеб посмотрел на левое предплечье, где под рукавом был снотворный ограничитель его возможного сопротивления, и безразлично двинул бровями.
— Я, как вы заметили, невооружен, — продолжал следователь. — Это против устава, но сегодня можно. Заранее должен предупредить вас о некоторых особенностях помещения. Дверь позади вас заперта, и даже я не могу через нее пройти, она меня не пустит. За той дверью надзиратели, они настороже и там еще одна дверь. Надзиратели нас не видят, им не положено, но если вы каким-то чудом окажетесь перед ними, то они вас усыпят или застрелят. Или всё разом.
Цеб смотрел несколько боком и делал заинтересованное лицо. Следователь продолжал:
— Позади меня тоже запертая дверь. Меня она выпустит, а вас нет. Я не знаю никакой уловки, чтобы она пропустила кого-то без допуска, проверено веками. Но даже если предположить… В общем, непосредственно за этой дверью находится от пяти до десяти вооруженных людей. Один из них такой, что может передавить руками человек тридцать таких как мы с вами. Все они прямо сейчас видят и слышат нас. А дальше, за той комнатой, есть еще вооруженные люди, я даже не знаю сколько их.
— Я понял вас, господин следователь, — сказал Цеб. — Если говорить кратко, я не могу покинуть эту комнату.
— Совершенно верно. Добавлю еще. Если вы причините мне вред, то вас, уже на выбор, или застрелят, или скрутят и сделают операцию сегодня же. Ведь тогда это будет отказ от сотрудничества, и наш договор аннулируется.
— Это я тоже понимаю, — согласился Цеб.
— Хорошо. Но я сделаю одну необычную поправку. Речь идет только о том вреде, на который я заранее не давал согласия. Вы сейчас поймете к чему я. Но сперва, как обещал…
Уоннел встал, обошел Цеба, расстегнул все фиксаторы и вернулся на свое место.
— Можете
