Лодейцин - Иван Олейников

эту сцену с вашими коллегами. Скажите, они были с ним в сговоре?

— Нет, — сказал Уоннел, — я бы знал.

— Но неважно, — продолжал Цеб. — Их реакция легко просчитывалась. В общем, сержант показал себя человеком, презирающим опасность и готовым на всё. И всё время показывал внутреннюю ярость по отношению ко мне, будто лишь чувство долга не дает ему убить меня. Любой на моем месте поверил бы.

— А вы поверили?

— У меня нет понятия веры. Есть вероятность. И она была велика.

— И к каким выводам вы пришли? — спросил Уоннел, заранее зная ответ.

— Когда он объяснял правила, он делал акцент на то, что мне главное угадать куда он отклонится. Он даже прямо произнес: "Шансы — один к одному".

— И вы, конечно, засомневались.

— Да, он так усердно заверял, что будет уходить от выстрела, что моя уверенность, что он этого не сделает, сильно возросла. Так из игры "вправо — влево" получилась игра "вправо — влево — никуда". Он блестяще разбил шансы. Демонстрировал презрение ко мне и к опасности. Якобы хочет красиво остаться на месте, а пуля пролетит сбоку от него, а он только презрительно ухмыльнется. Но особенно он укрепил мою уверенность, когда запустился таймер.

— Вы поэтому не выстрелили сразу?

— Да, я смотрел куда он смотрит. Согласитесь, если человек в его положении твердо намерен уклониться, неважно в какую сторону, то он наверняка будет смотреть на руки противнику. Но если он смотрит в глаза, значит шанс, что он не будет уклоняться, становится еще выше.

— Оцените этот шанс. Хотя бы приблизительно.

— Сорок процентов.

— Понятно. А как распределялось "вправо — влево"?

— Почти один к одному. Он так хорошо тренирован, что я никак не мог определить его предпочтений. Он правша, и поэтому рефлекторно предпочитает уклоняться влево. Но он знает, что все это знают, поэтому на его рефлекс надежды не было.

— Вы сказали "почти". Поясните.

— Это не зависело от сержанта, это зависело от помещения. Шанс на успех был чуть больше, если бы я стрелял влево. Тогда сзади сержанта оказалась бы металлическая пластина на двери, видите? Она очень узкая, да и энергия пули слишком большая, но всё-таки был микроскопический шанс, что она рикошетом отлетит назад и попадет Наю в голову. Тогда бы я выиграл.

Следователь сжал зубы и быстро вышел из комнаты. Там он напился воды и с грохотом поставил стакан на стол. Помощники напряженно молчали.

— Кто-нибудь положит сюда полотенце или нет?! — с раздражением накинулся он. — Я сколько раз должен говорить!

Через минуту допрос продолжился.

— Вы строите такую цепочку при самом мелком событии?

— Когда речь идет о жизни нет мелких событий.

— Не морочьте голову! — вспыхнул следователь. — Речь шла не о жизни, а об одной минуте!

— Хорошо, об одной минуте моей жизни, как вам угодно, — миролюбиво согласился Цеб.

Уоннел взял себя в руки. Цеб в свою очередь спросил:

— Скажите, Най правду говорил о своей семье?

— В том-то и дело, что правду. А что вам?

— Просто хочу уточнить для вашего понимания. Если бы он, допустим, солгал, а я бы об этом догадался, значит я понял бы, что он нарочно нагоняет драмы. Тогда бы он переиграл и на самом деле показал, что хочет отклониться. Я бы заподозрил его в двойном обмане, как он выразился. Тогда я стрелял бы вбок, и его шансы и вправду были бы один к одному. Но, с другой стороны, я с самого начала сказал, что видел его раньше, и он мог предположить, что я случайно знаю о его семье. Поэтому он на всякий случай сказал правду.

Уоннел всё не мог привыкнуть как это чудовище спокойно рассуждает об убийстве человека, сокрушается что не убил, да еще и трогает его семью. Иногда следователю самому хотелось пристрелить Цеба прямо здесь, поэтому он, от греха подальше, ходил на допросы без оружия. Когда становилось невмоготу, он крепко сжимал зубы и выходил в соседнюю комнату попить воды и поругать подчиненных.

…

Второй момент — когда они глубоко окунулись в психологию.

— Все мои действия, не ведущие к продолжению жизни, это, как вы выразились, придуривание. Абсолютное и стопроцентное, как бы это ни выглядело со стороны. Действия могут казаться полезными для меня, но если я не вижу в них продления жизни, то все они только прикрытие, чтобы меня не разоблачили. И обратно: если действие увеличит мою жизнь, то оно может казаться вредным для меня, но это совсем не так.

— То есть, нет никакого мотива, кроме продления существования?

— Именно.

— Но может хоть что-то помимо этого? Хоть тень каких-нибудь желаний? Намек на другие радости.

— Никаких теней и намеков. Радость жизни в продлении жизни.

— Мне это что-то напоминает.

— Да, обычно так говорят, имея в виду продолжение своих генов в потомках или продолжение души: зависит от личного мировоззрения.

— Хорошо, но ваша радость от продолжения, она всепоглощающая? Может есть проблемы, беды, как вы их переживаете?

— Не может быть чего-то всепоглощающего, если это одно и ничего другого нет. Поглощать что? Вы всё никак не можете представить. Ни беды, ни проблемы, ни радости — ничего этого нет по отдельности. Всё — одно. Близкий термин в языке — воля. Надо только представить, что воля одна и не мечется по сторонам.

…

Подробно о заражении.

— Когда я пил тот коктейль с наркотиком, то преобразился на половине стакана. Я протрезвел, разум включился на полную мощность, всё как сейчас. Я тут же вычислил, что лучше еще притвориться пьяным, немного посидеть и уйти домой. Нельзя было показать бармену, что что-то не так. Он был нужен. Например, именно через него я потом узнал, что следует избегать глубокого сканирования. В тот вечер, еще не выйдя из бара, я хорошо рассчитал свою будущую жизнь и многие годы почти не отклонялся от плана.

— Вас не беспокоило что есть другие зараженные?

— Очень беспокоило. Хорошо, если бы они заразились как я. Но что-то могло пойти по-другому. Они могли себя выдать, и полиция вышла бы на меня. Уже тогда я стал плотно готовиться к сопротивлению. Поверьте, я дал бы хороший бой.

— Они и выдали себя, но в разное время и по-разному, полиция не связала их случаи воедино. Расскажите, как бы вы сопротивлялись, если бы вас попытались задержать? Пожалуйста, побольше деталей.

Здесь большой кусок допроса был вырезан цензурой, и запись продолжилась с момента:

— Обещаю вам еще полчаса, но за это прошу вашей консультации, — предложил Уоннел.

— С удовольствием помогу, — обрадовался Цеб.

— Как бы