Подсечное хозяйство, или Земство строит железную дорогу - М. Забелло

Глава III

Помѣщикъ Дмитрій Ивановичъ Рымнинъ и ею семейство. — Парламентъ за чайнымъ столомъ подъ предсѣдательствомъ Софіи Михайловны, конецъ котораго происходитъ въ залѣ

Кожуховъ возвращался отъ губернатора, составляя въ умѣ планъ записки объ усиленіи губернаторской власти. Онъ такъ углубленъ былъ въ обдумываніе записки, что только по привычкѣ пришелъ къ своей квартирѣ.

— Прямо домой, и за работу, подумалъ онъ, когда остановился у своей квартиры и, какъ всегда, прежде чѣмъ позвонить, окинулъ взглядомъ большой двухъ-этажный домъ, стоявшій визави съ тѣмъ, въ которомъ онъ жилъ. — А у Софіи Михайловны во всѣхъ окнахъ огонь…. Зайду на самое короткое время, сказалъ Кожуховъ и началъ переходить чрезъ улицу къ большому дому, освѣщенному во всѣхъ окнахъ верхняго этажа и принадлежавшему Дмитрію Ивановичу Рымнину.

Дмитрій Ивановичъ Рымнинъ былъ богатый помѣщикъ: его имѣнія были во всѣхъ почти уѣздахъ С-нской губерніи, а въ городѣ онъ имѣлъ прекрасный домъ, въ которомъ жилъ самъ, и другой громадный домъ на главной улицѣ, въ которомъ помѣщалась лучшая въ городѣ гостинница. Самъ Рымнинъ былъ настоящій русскій баринъ въ лучшемъ смыслѣ этого слова: честный, искренній, хорошо образованъ, разговорчивъ, пользовавшійся почти всеобщею любовью за гостепріимство и доброту. Окончивъ курсъ въ кадетскомъ корпусѣ, онъ прослужилъ въ гвардіи десять лѣтъ и въ чинѣ полковника вышелъ въ отставку, потому что ему не позволено было хозяйничать въ полку, какъ онъ хотѣлъ, а онъ не хотѣлъ хозяйничать, какъ приказывалось. Послѣ отставки онъ провелъ три года за границей и потомъ, безвыѣздно, зажилъ въ городѣ, навѣдываясь разъ-два въ годъ въ свои имѣнія. До рожденія земства, онъ былъ одно трехъ-лѣтіе губернскимъ предводителемъ, и, какъ его не просили, не захотѣлъ баллотироваться на второе трехъ-лѣтіе, потому что и предводитель, по его словамъ, не можетъ вести дворянскія дѣла, какъ повелѣваютъ долгъ и честь, а согласовать дѣятельность предводителя съ отжившими, по его словамъ, постановленіями о дворянствѣ — онъ не хотѣлъ. Теперь онъ членъ губернской управы, гласный, почетный мировой судья и сочинитель, какъ называетъ его жена: онъ пишетъ громадный трудъ «объ образахъ правленія въ Европѣ и Америкѣ и о причинахъ, способствующихъ прогрессивному измѣненію оныхъ». Онъ высокаго роста, хорошо сложенный старикъ, ему далеко за пятьдесятъ, съ длинной сѣдой бородой, живыми темными глазами и такими же движеніями, голосъ его громкій и порядочно сиплый. Первую свою жену онъ схоронилъ лѣтъ шесть назадъ, и отъ нея осталась ему дочь, которой теперь 17–18 лѣтъ. Звали ее Катериной Дмитріевной, но отецъ всегда звалъ ее Екатериной. Она была очень похожа на отца высокимъ ростомъ и хорошимъ сложеніемъ.

Если посмотрѣть на Катерину Дмитріевну въ первый разъ, то ея высокій для дѣвушки ростъ, длинная шея, узкія плечи, маленькое личико и молочный цвѣтъ кожи, при темныхъ волосахъ, бровяхъ и глазахъ, дѣлали впечатлѣніе о ней, какъ о худенькой, сентиментальной барышнѣ; но присмотрѣвшись, мнѣніе о ней мѣнялось. Ея красиво-округленная грудь, ея полненькія щеки и такія-же маленькія руки были именно такими, какими все это должно быть у здоровой дѣвушки ея лѣтъ; шея казалась длинной только потому, что несла она крупную головку, что обтянута она была молочной кожей; лицо казалось маленькимъ только потому, что его размѣры скрадывалъ высокій лобъ, еще болѣе увеличивающійся отъ закинутыхъ назадъ длинныхъ, густыхъ, темныхъ волосъ, всегда или распущенныхъ, или заплетенныхъ въ одну косу, съ вплетенной въ нее красной лентой, и, въ обоихъ случаяхъ, волоса спускались далеко ниже таліи дѣвушки. Черты лица ея были тонки, носъ маленькій, почти прямой и ровный, верхняя линія котораго чуть-чуть короче основанія, отчего носъ казался немного приподнятымъ вверхъ, большіе темные глаза смотрѣли смѣло и молодо, маленькій ротъ съ тонкими, рѣзкими губами, тонкая, блѣдная, молочная кожа — дѣлали ее очень похожей на одушевленную статую Кановы, котораго мраморныя женщины поражаютъ даже глазъ профана своею легкостью, смѣлостью посадки и жизненностью, красивостью лицъ, при ихъ, если можно такъ сказать, миніатюрности при соразмѣрности.

Катерина Дмитріевна не училась ни въ одномъ пансіонѣ, и ея образованіемъ занималась только покойная мать и отецъ. Мать умерла, когда дочери было за одиннадцать лѣтъ, но она успѣла научить ее хорошо говорить по французски и по нѣмецки и, сама отличная піанистка, сообщила и дочери любовь въ музыкѣ и первую правильную и толковую игру на фортепіано. Отецъ ревностно занимался съ дочерью до послѣднихъ двухъ лѣтъ, когда онъ страстно принялся за земское дѣло и за сочиненіе, и у него оставалось мало свободнаго времени, но онъ все-таки ежедневно посвящалъ на ея образованіе, хотя по часу въ день. Дѣвушка, подъ руководствомъ отца, была хорошо знакома съ исторіей всеобщей и русской, знала хорошо математику до дифференціаловъ, имѣла любовь къ чтенію историческихъ и географическихъ сочиненій и мало знакома была съ литературой и жизнью.

Болѣе четырехъ лѣтъ назадъ, Дмитрій Ивановичъ, возвращаясь изъ самаго дальняго своего имѣнія, пріѣхалъ на небольшой вокзалъ О.-В. желѣзной дороги. Поѣздъ въ С-нскъ долженъ былъ придти чрезъ полчаса; въ вокзалѣ уже дожидались поѣзда, и за буфетомъ кипѣлъ самоваръ, на столѣ разставлены были закуски и стаканы на блюдцахъ, съ ложечкою и двумя кусками сахара въ каждомъ. Рымнинъ вручилъ деньги каммердинеру на билетъ, а самъ сѣлъ у стола и разсматривалъ публику. Знакомыхъ ни кого не было, и онъ перевелъ свои наблюденія на буфетъ. — Какъ это они ухитряются размѣстить на такомъ маломъ пространствѣ такое множество всякой всячины и такъ удобно и красиво? думалъ онъ, смотря на столъ предъ буфетомъ и на буфетный шкафъ, на которомъ и въ которомъ, дѣйствительно, размѣщено было много «всякой всячины», не тѣсня, и не закрывая одно другимъ. Каммердинеръ принесъ ему билетъ.

— Теперь ты мнѣ болѣе не нуженъ, придетъ поѣздъ, забирай вещи и садись, а я самъ найду дорогу до вагона, сказалъ ему Рымнинъ и сталъ опять разсматривать буфетъ. Глаза его остановились на женщинѣ за буфетомъ. — Чисто русская красавица! думалъ онъ. — И это, навѣрно, она такъ красиво разставляетъ и такой образцовый порядокъ поддерживаетъ, и онъ спросилъ стаканъ чаю, началъ медленно пить его и продолжалъ смотрѣть на женщину за буфетомъ. Ей было лѣтъ двадцать съ небольшимъ, она томная блондинка, средняго роста, просто, но чисто и изящно одѣта, съ разсудительно-подвижнымъ лицомъ, но съ плавными, покойными, скорыми безъ торопливости движеніями. Ее нельзя было назвать красавицей, но только хорошенькой, симпатичной: чистое, округленное лицо, немного неправильный, но посаженный бойко, носъ, живые каріе глаза, тонкія брови, румяныя щеки съ ямочками, небольшой ротъ съ сочными розовыми губами, верхняя съ хорошенькимъ желобкомъ отъ носа и до средины, полныя и небольшія руки, — вотъ и все, но на всемъ разлито здоровье, сила, увѣренность, и довольная, симпатичная улыбка не сходитъ съ лица. Эта улыбка не покидала ея, когда она быстро наливала чай, получала деньги, наливала водку, подавала пиво толпившимся пассажирамъ, когда пришелъ поѣздъ; не покидала ея и тогда, когда поѣздъ ушелъ, вокзалъ опустѣлъ, и она приводила въ порядокъ буфетъ и, окончивъ уборку, начала пить чай. Рымнинъ все время не спускалъ съ нея глазъ. Онъ любовался ея разсудительной, съ любовью и лаской, поспѣшностью при публикѣ, ея болѣе плавной уборкой буфета и такимъ же чаепитіемъ; ему нравилось, что она не обращаетъ на него вниманія, хотя и замѣчаетъ его пристальный взглядъ на нее, — и онъ не досадуетъ, что, засмотрѣвшись на нее, пропустилъ поѣздъ, что ему придется двѣнадцать часовъ дожидать слѣдующаго поѣзда безъ вещей и каммердинера. Онъ подошелъ къ буфету.

— Могу-ли я имѣть обѣдъ? спросилъ онъ у женщины.

— Можете. Вамъ что угодно? спокойно спросила она.

— А что можно?

— Есть говядина, птица, яйца, масло, фрукты, — можно приготовить по вашему выбору.

— Прекрасно, усмѣхаясь, отвѣчалъ онъ. — Я-бы попросилъ супъ à la votre santé, цыпленка подъ соусомъ à la votre sourire и жаркое à la votre rouge.

— Постараемся приготовить все хорошо и болѣе похожимъ на супъ, соусъ и жаркое, чѣмъ на меня, улыбнувшись, отвѣтила она.

Онъ разсыпался въ извиненіяхъ: онъ не зналъ, что она знаетъ французскій языкъ, что она извинитъ его, такъ какъ, благодаря только ей, онъ прозѣвалъ поѣздъ и имѣетъ счастье разговаривать съ ней…. Къ приходу слѣдующаго поѣзда, онъ уже зналъ, что она дочь сосѣдней помѣщицы, что она кончила одинъ изъ сиротскихъ институтовъ въ Петербургѣ четыре года назадъ, занималась сперва хозяйствомъ небольшаго имѣнія своей матери, а не такъ давно, когда имѣніе было продано за долги и мать поселилась въ бѣдной усадьбѣ бывшей сосѣдки помѣщицы, открыла буфетъ на станціи, и, только благодаря ему, она и ея мать ведутъ сносную жизнь…. Чрезъ мѣсяцъ была свадьба его съ ней, и теперь Рымнинъ еще болѣе, чѣмъ до свадьбы, любитъ и уважаетъ свою жену. Онъ теперь совершенно отдался сочиненію, земству и занятію съ дочерью, а она взяла въ свои руки управленіе всѣми его имѣніями. И громадныя имѣнія Рымнина начали приносить значительный доходъ, и выстроилъ онъ въ городѣ громадный домъ, въ которомъ помѣщалась лучшая гостинница города, и все это дѣлалось безъ всякихъ съ его стороны хлопотъ и трудовъ. Все это дѣлалось его красивой, ласковой, дѣятельной женой, Соней, какъ онъ называлъ ее, Софіей Михайловной, какъ называли ее всѣ въ глаза, и Безсонной Скупирдяевной, какъ называли ее за глаза. Съ женитьбой отношенія отца къ дочери не измѣнились: дочь уважала въ мачихѣ дѣятельность, практическій умъ и всегда ласковый и ровный характеръ; а мачиха уважала въ дочери ея уваженіе къ себѣ, ея хорошую игру на фортепіано, ея совершенное незнаніе хозяйства и жизни, — не гостиныхъ и баловъ, а той, которая требуетъ хитрости, энергіи, знанія людей и обстоятельствъ. Словомъ, между мужемъ и женой были любовь и уваженіе, между дочерью и мачихой были тоже любовь и уваженіе, и мудрено было сказать, въ комъ было болѣе одного или другаго.