Подсечное хозяйство, или Земство строит железную дорогу - М. Забелло

У Рымниныхъ часто собирались гости и почти исключительно мужчины. Происходило это отъ того, что хозяева были люди разговорчивые, радушные, любили бывать дома, не любили визитовъ, любили вести разговоры дѣльные, чуждые сплетенъ; а это не нравилось городскимъ барышнямъ, но нравилось мужчинамъ, какъ пожилымъ, такъ и молодымъ, послѣднихъ привлекала, кромѣ того, молодая, красивая хозяйка стараго мужа и богатая, оригинальной красоты, дочь — невѣста. Въ этотъ вечеръ въ залѣ за фортепіано сидѣла дочь и бойко и отчетливо играла какую-то пьесу Шопена, а около нея стоялъ и переворачивалъ ноты мужчина лѣтъ за тридцать, Егоръ Осиповичъ Вороновъ, совѣтникъ губернскаго правленія, дальній родственникъ губернатора, кончившій курсъ въ Горигорецкомъ земледѣльческомъ институтѣ и, слѣдовательно, промѣнявшій агрономію на юриспруденцію. Онъ былъ…. о немъ можно сказать одно: былъ-бы красивъ, если-бы не былъ черезчуръ хорошенькимъ, что, какъ говорили барыни и барышни въ городѣ, совершенно нейдетъ мужчинѣ, хотя, не смотря на то, барышни города заглядывались на него и кокетничали съ нимъ, какъ съ выгоднымъ женихомъ, а гимназистки старшихъ классовъ очень сильно влюблялись въ него. Одна маменька говорила своей дочери, когда дочь сказала, что ей всегда съ Вороновымъ очень скучно, такъ какъ онъ, какъ всѣ влюбленные въ себя, или молчитъ, или говоритъ слащавую чепуху, — «такого-то мужа и нужно для полнаго счастія: гладь его по головкѣ, а сама дѣлай, что захочешь».

Не далеко отъ фортепіано сидѣло двое мужчинъ. Одинъ — высокій, темный блондинъ, плотный, некрасивый, съ рѣзкими, угловатыми движеніями; онъ сидѣлъ, не красиво положивъ одну ногу на другую, и одной рукой перебиралъ цѣпочку часовъ, а другой часто ворошилъ волосы на головѣ. Про него говорили, что онъ былъ бы очень и очень солидный молодой человѣкъ, — ему было лѣтъ тридцать пять, — если бы почаще бывалъ въ обществѣ и слѣдилъ за модой. Это князь Гавріилъ Васильевичъ Король-Кречетовъ. Другой — небольшаго роста, симпатичный брюнетъ, лѣтъ подъ тридцать, съ небольшою бородкой и съ большими, мягкими, черными глазами. Звали его всѣ «господинъ Львовъ.»

Напротивъ фортепіано, наиболѣе далеко отъ него, сидѣлъ мужчина средняго роста, худощавый, но съ самоувѣренной осанкой и съ выработаннымъ упрямымъ взглядомъ, въ небольшихъ, всегда глядящихъ впередъ глазахъ. Это Орестъ Ильичъ Лукомскій, — товарищъ прокурора ожидаемаго городомъ со дня на день новаго суда.

Кромѣ этихъ мужчинъ, не далеко отъ Лукомскаго, у окна, стоялъ еще адъютантъ начальника штаба 401 дивизіи, капитанъ генеральнаго штаба, Романъ Юрьевичъ Орѣцкій. Онъ высокъ, худощавъ, лѣтъ за тридцать, съ томными свинцоваго цвѣта глазами, свинцовый блескъ которыхъ еще болѣе казался такимъ потому, что Орѣцкій имѣлъ блѣдный цвѣтъ лица, рыжеватые волосы на головѣ и такого же цвѣта усы, сильно закрученные вверхъ на концахъ. Въ городѣ его очень любили мужчины за то, что онъ каждаго изъ нихъ охотно выслушивалъ и отвѣчалъ на все: «о, да!», произнося его такимъ тономъ, что подъ нимъ можно было понимать и согласіе, и несогласіе, но тотъ, къ кому относилось: «о, да!» всегда понималъ его за согласіе. Женщины не долюбливали Орѣцкаго, такъ какъ онъ, мастеръ слушать, говорилъ мало и коротко и, при не совсѣмъ красивой наружности, держитъ себя гордо, отвѣчая на ухаживаніе за нимъ, какъ за выгоднымъ женихомъ, одно «о, да!» Этотъ отвѣтъ въ первое время нравился барынямъ и барышнямъ, но когда и чрезъ мѣсяцъ послѣ перваго «о, да!», Орѣцкій все также произноситъ «о, да!» — они стали недолюбливать его.

Всѣ эти мужчины были холостые. Хозяина не было дома, а хозяйка въ гостиной разсматривала, съ карандашомъ въ одной рукѣ и съ большими костяными счетами возлѣ другой, — какія-то книги.

Когда Кожуховъ снималъ въ прихожей пальто, и лакей отправился доложить о немъ, въ залѣ раздавались послѣдніе аккорды шопеновской пьесы, а когда Кожуховъ вошелъ въ залъ, дѣвушка встала изъ-за фортепіано.

— Добрый вечеръ, Катерина Дмитріевна! стройно подходя въ дѣвушкѣ и кланяясь только головой, говорилъ Кожуховъ гортаннымъ голосомъ, при которомъ слова и фразы слышатся отчетливо, который такъ нравится молодымъ дамамъ за солидность и внушительность и который не очень нравится молодымъ дѣвушкамъ, такъ какъ ихъ чуткое ухо слышитъ въ подобномъ говорѣ искусственность, самоувѣренность, насмѣшку. — Извините, если помѣшалъ, но вы позвольте мнѣ сѣсть, слушать и восхищаться вашей прекрасной игрой. Какъ ваше здоровье?

— Благодарю! Я здорова, подавая руку, отвѣчала дѣвушка.

— Дмитрій Ивановичъ и Софія Михайловна, надѣюсь, тоже здоровы? пожавъ слегка руку дѣвушки, сказалъ Кожуховъ и потомъ подходилъ къ мужчинамъ и безъ словъ и поклоновъ подавалъ имъ руку. Господину Львову онъ только едва кивнулъ головою.

— Благодарю, папа и мама здоровы! Папа нѣтъ дома, но онъ скоро придетъ, а….

— А хозяйка оставила скучную провѣрку счетовъ и въ полномъ здоровья выходитъ къ гостямъ, громко прервала Софія Михайловна рѣчь падчерицы, плавно выходя изъ гостиной. — Здравствуйте, Петръ Ивановичъ! подавая руку подошедшему къ ней Кожухову, продолжала хозяйка. — Выскажется, знакомы не со всѣми молодыми кавалерами?

— Со всѣми, кромѣ…. пожимая руку хозяйки, и пожимая болѣе крѣпко, чѣмъ онъ жалъ руку дочери, сказалъ Кожуховъ.

— Кромѣ нашего новаго педагога, — правда? Господинъ Львовъ! Хотите познакомиться съ Петромъ Ивановичемъ Кожуховымъ, правою рукой нашего губернатора?

Господинъ Львовъ въ это время высказывалъ дѣвушкѣ свое восхищеніе отъ ея игры, но услышавъ зовъ хозяйки, быстро подошелъ къ ней.

— Очень пріятно будетъ, сказалъ онъ ей въ отвѣтъ и кланялся, съ шарканьемъ ногами, Кожухову, который молча и безъ поклона, подалъ ему руку.

— Я васъ, господинъ Львовъ, должна немного подробнѣе познакомить съ Петромъ Ивановичемъ, также громко продолжала хозяйка. — Вы, вѣроятно, уже слышали, а если не слышали, та скоро услышите, что Петръ Ивановичъ влюбленъ въ меня, а я въ него, и что мы…. впрочемъ, довольно съ васъ; подробности вамъ не замедлятъ сообщить.

Господинъ Львовъ улыбался и слегка кланялся за вниманіе и довѣріе въ нему хозяйки.

— Вы недавно пріѣхали? доставая платокъ изъ кармана позади сюртука, спросилъ Кожуховъ, какъ бы перемѣняя разговоръ и какъ бы давая замѣтить, что рѣчь хозяйки мало его интересуетъ.

— Только недѣлю, и не успѣлъ еще сдѣлать визитовъ всѣмъ, заслуживающимъ глубокаго уваженія. Вы позволите мнѣ завтра обезпокоить васъ своимъ посѣщеніемъ? отвѣчалъ Львовъ, кланяясь и улыбаясь.

— Какъ длинно, господинъ Львовъ! сказала хозяйка, не давая отвѣчать Кожухову, который только въ знакъ согласія кивнулъ головой. — У насъ, господинъ Львовъ, пожалуй, любятъ, когда говорятъ утонченно вѣжливо, но сами привыкли говорить коротко и просто.

— Господа! обращаясь во всѣмъ гостямъ, продолжала хозяйка. — Я явилась въ залъ не потому, что сердце сердцу вѣсть подаетъ, а потому, что готовъ чай и милости просимъ въ столовую.

Гости въ это время благодарили дѣвушку за игру и, каждый по своему, выражали восторгъ отъ ея игры, при чемъ Орѣцкій сказалъ: «о, да!» о, да! и крѣпко пожалъ руку дѣвушки, а Кречетовъ, совершенно молча, только еще болѣе крѣпко пожалъ ея руку. Послѣ словъ хозяйки, вслѣдъ за нею, пропустивъ дѣвушку впередъ, всѣ отправились въ столовую. Въ столовой всѣ усѣлись за большой круглый столъ. Хозяйка сама наливала чай, лакей разносилъ, и за столомъ завязалась оживленная бесѣда. Оживленіе всегда поддерживала хозяйка, давая тему, для разговора и бойкими вопросами вызывая на откровенное высказываніе отвѣтовъ.

— Разскажите, господинъ Львовъ, какъ вы нашли нашъ городъ? спросила Софія Михайловна Львова, который сидѣлъ рядомъ съ дѣвушкой и, слѣдовательно, вторымъ отъ правой руки хозяйки. За Львовымъ сидѣлъ Лукомскій, за нимъ — Орѣцкій, далѣе — Кречетовъ, потомъ — Вороновъ и, наконецъ, Кожуховъ — ближе всѣхъ къ лѣвой рукѣ хозяйки.

— Мнѣ очень понравился городъ, Софія Михайловна, отвѣчалъ Львовъ. — Когда я, подъѣзжая, смотрѣлъ на него изъ окна вагона, то невольно вспомнилъ Швейцарію, какъ рисуютъ ее на картинахъ. Это было утромъ, въ десять часовъ. Все такъ хорошо было видно: большой, старый и древній соборъ и кругомъ его, по холмамъ, разбросаны дома и домики, такіе чистенькіе, веселенькіе, и дымъ изъ ихъ трубъ струился тихой синенькой струйкой… Я долго любовался и думалъ, какъ въ этихъ домикахъ мать занята приготовленіемъ къ обѣду, дочери играютъ на фортепіано, читаютъ, шьютъ…. отецъ на службѣ, а сыновья въ гимназіи, и я самъ не въ вагонѣ, а читаю математику въ классѣ…. Все это такъ хорошо представлялось мнѣ, что я даже, какъ будто, слышалъ стукъ ножей въ кухнѣ домиковъ, игру милой дѣвушки на фортепіано, мелодичное чтеніе стиховъ…. Мнѣ было досадно, когда поѣздъ сталъ и нужно было выходить.