Ловушка для ангела. Тайны дома на Берсеневской набережной - Диана Трубецкая

Обласкав длинную шею, мужчина спустился к круглым ягодкам сосков, отчётливо выделявшимся на белой полной груди. Он так защекотал грудь своей окладистой бородой и так нежно и страстно впился в её вершинки, полностью всасывая соски в рот, слегка покусывая их зубами и щекоча языком, что чувствительная к ласкам девушка пришла в полное изнеможение.

– О-о-о-о… застонала она, и, подчиняясь неведомому зову, наконец, преодолела застенчивость и обхватила шею мужчины руками. – Ох, как хорошо, как сладко… О, батюшка, как же ты искусен, я словно в раю теперь.

– Сладко, моя голубушка? Правда сладко? Погоди, моя сизокрылая, ещё не то будет!

И под страстные стоны девы продолжал ласкать её тело. Вот мужчина добрался до её живота, поласкал языком пупок и, наконец, спустился к её бёдрам. Опытными пальцами он, раздвинув ножки обласканной девушки, нашёл заветную горошинку и стал ласкать её столь искусно, что дева начала извиваться, ещё сильнее стонать и, наконец, заметавшись в сладких судорогах, замерла, достигнув пика наслаждения.

Мужчина довольно рассмеялся, удивившись чувствительности и страстности своей наложницы.

– Ох, ты, голубушка, знойная какая! Не успел дотронуться, а ты уж и удовольствие получить успела?! Ну а теперь, милая, уж постарайся и ты для старика, я научу тебя как.

И, заставив деву приподняться над ним и спуститься к его чреслам, показал ей, как ласкать руками и губами его царское достоинство. Любуясь гибким телом и длинными чёрными, распущенными, словно волна, волосами, мужчина изогнулся от изощрённого удовольствия, наблюдая, как дева, нагнувшись над ним, прикоснулась прекрасными чувственными губами к его восставшей плоти, а затем и полностью поглотила его ртом, словно сладкий плод. Мужчина наслаждался видом прекрасной райской девы, склонившейся над ним, её прекрасными полными персями, нависшими над его бёдрами. Он вновь начал ласкать её груди, поглаживая и сдавливая их, теребя соски. Дева не препятствовала ему и стонала от наслаждения. Она действовала так нежно и искусно, словно талант наложницы был у неё в крови. И через несколько минут мужчина воспламенился. Он захотел пойти дальше в изощрённом искусстве наслаждения и приказал деве удовлетворить его самой.

– Садись, милая, сверху на старика. Вот так, вот так. А теперь двигайся на мне вверх-вниз, вот так, у тебя отлично получается. А теперь быстрей, быстрей, так быстро, как только можешь!

И дева, не смея прекословить, задвигалась на мужчине так быстро и энергично, как только могла. А он с удовольствием любовался, как скачут её груди, дрожит живот, колышутся волосы и тем страстным, и одновременно томным наслаждением, которое озарило её прекрасное лицо. И, дойдя до вершины наслаждения, мужчина ещё несколько бесконечных мгновений любовался, как его страстная вакханка не отпускает его стебель, выжимая из него все соки, и, наконец, валится ему на грудь в сладких судорогах, ещё раз дойдя до пика и крича от небывалого, никогда ранее не испытанного ею наслаждения.

После любовных утех, слившись в последнем нежном поцелуе, любовники крепко прижались друг к другу, и уснули так сладко, словно ночь будет длиться вечно, и всю эту вечность они будут вот так неразлучно обнимать друг друга.

Проснувшись рано утром и открыв глаза, Мария сладко потянулась. Светильники уже погасли, и в палате было светло. Мария вспомнила прошедшую ночь, полную такого наслаждения, и стыдливо потупилась, ожидая, когда же венценосный супруг вновь её обнимет и приласкает. Но так и не дождалась. Государь уже встал и ходил по палате взад-вперёд. И лик его был тёмен и хмур. Мария, увидев мужа в таком состоянии, взметнулась с ложа к нему.

– Что-то случилось государь-батюшка? Иль нездоровится с утра?! – заметалась она вокруг, словно встревоженная голубка.

Но царь, подняв хмурый и злобный взгляд на ночью столь любимую наложницу, вдруг оттолкнул её, да так сильно, что Мария зашаталась и чуть не упала навзничь.

– Срам хоть прикрой, негодная! – страшным голосом вскрикнул царь. – Я-то думал, что она дева младая да невинная, а она, смотри-ка, словно гетера какая на мне скакала да бесстыдными ласками утешала! Откуда всему научилась, – говори! И кто научил?! Кто любовник, кто хахаль твой бесстыжий, что незамужнюю деву в срамотницу обернул, а?!

Мария смотрела на Ивана широко открытыми глазами и не верила своим ушам. Неужто это он, её страстный и нежный любовник, который ночью наговорил ей столько ласковых и нежных слов, сейчас так буйствует и говорит такие страшные речи?! Она пыталась что-то возразить, сказать в свою защиту, но царь не слушал её.

Он подошёл к ложу и резким движением сдёрнул покрывало. Тончайшая простынь была бела, как снег.

– Где кровь?! – заорал Иван благим голосом. – Где доказательства того, что девица, которую я взял себе в супруги, девственна и невинна?! Где? – отвечай, срамотница! Или решила посмеяться надо мной и рога навесить мне – государю всея Руси?!

Царь подскочил к Марии, ставшей белее снега, и замахнулся, чтобы ударить. Но не успел. Мария повалилась на пол в глубоком обмороке, очень похожем на смерть.

Почувствовав, что её окатили ледяной водой, Мария моментально очнулась. И застыла от ещё большего ужаса. Она была уже не в царских палатах, а в каком-то тёмном и сыром подвале, брошенная на охапку прелой соломы. А рядом стояла дыба, и были вывешены жуткие инструменты. «В этом подвале пытают узников», – застонав от ужаса, поняла Мария.

Палач не заставил себя долго ждать. В мрачных стенах раздался громкий сальный хохот. К Марии подошёл невысокий плотный мужчина и плотоядно уставился на неё.

– Хороша-а, – насмешливо протянул он, оглядев девушку с ног до головы. Недаром сам государь-батюшка на тебя позарился. А ты, бесстыдница, осрамила его, отплатила позором за его доброту!

Мария обомлела, узнав в этом сальном коротышке главного царского палача – Малюту Скуратова. Да и не было, верно, на Руси человека, который бы его не знал. О его жестокости, садистских наклонностях и любви к пыткам ходили легенды и слагались песни. Самый жестокий царский опричник, убивавший и пытавший как по приказу царя, так и для собственного удовольствия, Малюта Скуратов был хорошо известен народу, и каждый замирал от ужаса, услышав это страшное имя. И вот теперь Мария осталась с ним наедине, полностью отданная ему во власть. Сердце девушки закатилось куда-то в пятки и замерло там от ужаса.

Малюта не спеша подошёл к Марии и властным жестом сдёрнул с неё накидку, прикрывавшую её наготу.

– Хороша-а, – ещё раз протянул палач и по-господски огладил её тело, словно круп норовистой кобылки. – А хошь сделаю, что вовсе будешь не хороша? – с издёвкой спросил он. Отрежу вот сейчас нос, уши, исполосую эти беленькие щёчки ножом? Хошь, подвешу на костёр, и сожгу эти розовые пяточки? Хошь, так отстегаю кнутом, с металлическими лезвиями на концах хлыстов, что полгода ходить не сможешь и истечёшь здесь кровью?

От перечисленных палачом ужасов Мария внутренне впадала во всё большую истерику, а Малюта всё более возбуждался и входил во всё больший раж. Перечисляя все возможные пытки, он начал ласкать замершую от панического страха девушку.

– Я государю пожалуюсь, наконец, прошептала Мария, – он не допустит, он защитит меня…

– Ха-ха-ха… – раздался хохот палача. Да это ж государь-батюшка мне тебя и отдал. Приказал, делай, мол, с ней что хошь, а только допытай, кто её растлил да девства лишил. Он с тобой вишь сколько сраму натерпелся! Так сама скажешь иль пытать прикажешь? – издевательски закончил он.

И, вконец возбудившись и не ожидая ответа окаменевшей девушки, повалил её на охапку соломы и силой удовлетворил своё желание. Мария лежала неподвижно, ужас лишил её последних сил.

– Ну, вот видишь! – довольно осклабился Малюта, удовлетворившись, как легко тебя можно взять. Так что уж не притворяйся святой невинностью. Говори, кто любовником был?! – внезапно гаркнул он, наливаясь злобой. А может и вообще было их несколько? Может с целым табуном успела поскакать?! А не то ты знаешь – я шутить не буду!

– Федька Косой, – вдруг призналась Мария, не выдержав свалившегося на её голову ужаса. Я не виновата – он сам снасильничал, я противилась, как могла, – и девушка зашлась в горьких рыданиях.

– Ага, противилась! – торжествующе закричал Малюта. – Вот как счас со мной небось противилась! Ну, держись, голуба, ибо гнев царя-батюшки страшен!

Зрителей на Москве-реке не было. Царь решил не подымать шума вокруг этой не льстившей ему истории и наказать Марию по-тихому. С ним был он, несколько человек свиты да верный Малюта Скуратов, которому государь уже привык поручать самые неприглядные дела.