Канун - Игнатий Потапенко

Въ тотъ день, когда онъ получилъ отъ Ножанскаго срочную телеграмму, онъ едва успѣлъ обмѣняться съ Натальей Валентиновной нѣсколькими словами. Онъ только сообщилъ ей о фактѣ и просилъ ее подумать.

Очень рано пришелъ Корещенскій, а затѣмъ явился и еще кой-кто.

И Наталья Валентиновна была очень удивлена, когда дня черезъ четыре послѣ этого, послѣ раздавшагося въ ея квартирѣ звонка, часа въ три дня, вошелъ Левъ Александровичъ. Въ этотъ часъ онъ всегда бывалъ занятъ въ управленіи и никуда оттуда не выѣзжалъ.

Она взглянула на него и сразу поняла, почему и для чего онъ сдѣлалъ это отступленіе.

Въ квартирѣ не было никого, кромѣ ихъ. Вася отправился гулять съ горничной. Кажется, Левъ Александровичъ зналъ это, выбирая именно этотъ часъ, и принималъ это въ расчетъ.

— Вы одна? спросилъ Левъ Александровичъ, — мнѣ нужно, чтобы вы были одна.

— Пойдемте въ гостиную, я совершенно одна. Важное.

— О да, самое важное.

Они сѣли другъ противъ друга и Наталья Валентиновна смотрѣла на него, какъ на нѣчто новое. Онъ сильно волновался. Это ему совсѣмъ не было свойственно, и она никогда не видѣла его такимъ. — Разсказывайте!

— Разсказъ недологъ. Я говорилъ вамъ о телеграммѣ Ножанскаго. Теперь — письмо. Сообщаетъ, что надо только получитъ мое согласіе и сейчасъ же послѣдуетъ мое назначеніе.

— Куда?

— На первое время во главѣ одного изъ департаментовъ министерства. Это на нѣсколько недѣль. Маршрутъ довольно обыкновенный и давно извѣстный. Это необходимая стадія, чтобы сдѣлаться товарищемъ министра. Я еще не знаю вашего мнѣнія объ этомъ.

— Я много думала объ этомъ, Левъ Александровичъ. Чѣмъ можетъ удовлетворитъ васъ пребываніе при Ножанскомъ въ качествѣ товарища? Я думаю такъ, что товарищъ, это — отголосокъ. Развѣ вы можете быть отголоскомъ Ножанскаго?

— Я никогда имъ не буду.

— Развѣ можно иначе?

— Еслибъ я не былъ увѣренъ въ этомъ, я не говорилъ бы объ этомъ серьезно. А серъезно я говорю вотъ почему: я съ виду человѣкъ спокойный и уравновѣшенный, но это потому, что важные душевные процессы происходятъ у меня внутри. По натурѣ я борецъ, борецъ не въ какомъ-нибудь героическомъ смыслѣ, я борецъ для себя. Мнѣ хочется вѣчно завоевыватъ… Здѣсь я завоевалъ все, что могъ, и мнѣ давно уже скучно. Вѣдь это вѣчное, почти ненарушимое Status quo…

— А тамъ вы надѣетесь завоевать?

— Непремѣнно.

— А Ножанскій? Развѣ онъ посторонится?

— Да вѣдь онъ уже пустой. Онъ вывѣтрился. А я вѣдь поѣду туда не съ пустыми руками. Словомъ сказать, я въ себѣ увѣренъ.

— Тогда мнѣ остается посовѣтовать вамъ это. Я знаю, что ваша увѣренность, это значитъ — совершившійся фактъ.

— Вы совѣтуете мнѣ ѣхать туда… Это совпадаетъ съ моимъ желаніемъ. Но я не могу, если вы останетесь здѣсь.

— Какъ вы это просто говорите, Левъ Александровичъ!

— Да вѣдь это и есть просто. Неужели мнѣ надо объясняться вамъ въ чувствахъ?.. Для васъ это ясно. Развѣ не правда?

— Да, ясно. А для васъ?

— Мнѣ кажется, что вы въ этомъ уже давно не должны были сомнѣваться.

— Да, ясно. Мы другъ для друга. Мы должны быть вмѣстѣ. Я думаю, что помимо моего личнаго желанія жить близко около васъ, я безъ васъ ничего не сдѣлаю, ничего не добьюсь. Что же вы на все это скажете?

— Вы, конечно, не сомнѣваетесь, Левъ Александровичъ, что я обо всемъ этомъ думала гораздо раньше этого разговора. Надо спросить: что я могу дать вамъ? Ваше будущее положеніе исключаетъ возможность такихъ отношеній, какія были бы доступны простому смертному. Если бы вы отправлялись въ кругосвѣтное плаваніе или на сѣверный полюсъ для научныхъ изслѣдованій, я не остановилась бы ни на минуту и послѣдовала за вами. Но вамъ нужна жена… законная жена. А ни вы, ни я не обратимся къ господину Мигурскому за разводомъ.

— Я обратился бы къ самому дьяволу, если бы это было цѣлесообразно, — сказалъ Левъ Александровичъ, — но вы знаете, что это только потѣшило бы его.

— Да, только. Значитъ, Левъ Александровичъ, поѣзжайте одинъ.

— А вы, дорогой мой другъ, все таки мало знаете меня. — сказалъ онъ съ улыбкой:- вы думаете, что я способенъ перемѣнить свое положеніе на что бы то ни было, что потребовало бы отъ меня жертвы? Нѣтъ. Вы читали письмо: приняты всѣ мои условія. Я не поступился соломенкой. А это — благо, которое я цѣню выше всѣхъ остальныхъ, — и вы думаете, что его я способенъ отдать имъ? Никогда. И я пріѣхалъ говорить съ вами не о себѣ, а о васъ. Мы не можемъ быть обвѣнчаны и единственное, что я могу предложить вамъ — быть моей женой безъ вѣнчанія. Я не смѣлъ предложить вамъ этого здѣсь. Вы хорошо понимаете, почему.

— Но это же невозможно, Левъ Александровичъ. Это невозможно! Явиться въ тотъ кругъ съ такимъ крупнымъ нарушеніемъ его требованій… Это значитъ, съ перваго же шага, самому себѣ броситъ камень подъ ноги.

— Вы ошибаетесь, мой другъ, это значило бы явиться съ вызовомъ и сразу показать, что я желаю остаться самостоятельнымъ отъ головы до ногъ, во всѣхъ мелочахъ моей жизни и не считаться съ чьими бы то ни было требованіями… Нѣтъ, нѣтъ, обо мнѣ нѣтъ рѣчи. Я ѣду работать, а не угождать тому или другому вкусу. поддѣлываться подъ тѣ или иныя предвзятыя требованія.

— Васъ они не впустятъ въ свой кругъ…

— Мнѣ этого не надо. Пусть берутъ мои мысли, мою работу, мои способности, но моя частная жизнь должна быть священна. И я съумѣю отгородить ее отъ поползновеній, я съумѣю защититъ её. Я вамъ сказалъ, что я по натурѣ борецъ и если за что считаю нужнымъ бороться, то на первомъ планѣ за это. И вы, милый другъ, думайте только объ этомъ: можете ли вы сами встать въ такое положеніе? Больше ни о чемъ. Думайте и рѣшайте.

— Это я уже рѣшила, Левъ Александровичъ. На этотъ счетъ у меня нѣтъ колебаній.

— Такъ значитъ — собирайтесь въ дорогу, мой дорогой другъ, моя милая жена… — промолвилъ Левъ Александровичъ и, взявъ ея руку, долго держалъ ее въ своей рукѣ и цѣловалъ. — Теперь я дамъ ясный отвѣтъ Ножанскому, — я въ три дня соберусь и уѣду. А вы вслѣдъ за мной, неправда-ли? Здѣсь мы не дадимъ никакого матеріала для разговоровъ и не доставимъ никакого удовольствія господину Мигурскому. Тамъ я встрѣчу васъ и мы уже поѣдемъ къ себѣ. Послушайте, дорогая Наталья, я чувствую себя очень сильнымъ, иначе я не рѣшился бы на этотъ важный шагъ. Но съ вами я буду богатыремъ. Вотъ когда проснется во мнѣ борецъ, и единственный, кого мнѣ жаль во всемъ этомъ, это Ножанскій, потому что никто не будетъ мнѣ мѣшать въ этомъ такъ, какъ онъ, и его я долженъ буду сокрушить прежде всѣхъ.

Онъ всталъ и, цѣлуя ея руку на прощаніе, сказалъ:- Перерѣшать не будемъ?

— Нѣтъ, — твердо отвѣтила Наталья Валентиновна.

Левъ Александровичъ уѣхалъ.

VII

Появившаяся въ газетахъ телеграмма изъ Петербурга произвела въ городѣ настоящую сенсацію. Краса города, вдохновитель всѣхъ дѣлъ, магъ и волшебникъ, безъ котораго въ городѣ не начиналось ни одно предпріятіе, Левъ Александровичъ Балтовъ былъ назначенъ на постъ директора одного изъ департаментовъ того министерства, во главѣ котораго стоялъ Ножанскій.

Городъ рѣшительно былъ потрясенъ. Даже на улицахъ замѣчалось усиленное движеніе, потому что всякій, прочитавъ извѣстіе, стремился поскорѣе обмѣняться мыслями съ своими знакомыми.

Въ сущности, публика никакъ не могла уразумѣть смысла этого назначенія. Постъ хотя былъ значительный, но не первостепенный и не понимали, какъ такой первостепенный человѣкъ мѣняетъ свое исключительное положеніе въ городѣ на зависимое, хотя бы и тамъ, на верху.

Къ Льву Александровичу полѣзли интервьюеры, и онъ не отвергъ ихъ, а давалъ объясненія.

— Это актъ дружбы, господа, не больше, — сказалъ онъ имъ, — съ Ножанскимъ мы старые друзья, мы работали съ нимъ вмѣстѣ здѣсь, когда основывали общество взаимнаго кредита. Ему понадобилась моя опытность и, если хотите, моя энергія, вотъ онъ и призвалъ меня… Мнѣ очень трудно разстаться съ роднымъ городомъ и съ дѣломъ, которое мнѣ дорого, какъ мое созданіе. Но, господа, когда отъ гражданина требуется служба государству, онъ не имѣетъ права отказаться.

Въ дѣловыхъ сферахъ пошла стремительная агитація объ устройствѣ торжественныхъ проводовъ Льву Александровичу, но онъ ихъ отклонилъ. Онъ сказалъ, что на это у него слишкомъ мало времени.

Въ тотъ-же день, когда появилось извѣстіе, послѣ пяти часовъ, въ квартиру Льва Александровича поднимался Максимъ Павловичъ Зигзаговъ. Онъ былъ очень взволнованъ.

Дома онъ засталъ только Елизавету Александровну. Левъ Александровичъ еще не пріѣхалъ.

Елизавета Александровна была настроена удивительно торжественно. Она какъ то вся выпрямилась и еще ближе къ вискамъ пригладила свои волосы, и въ ея лицѣ была какая-то непроницаемая строгость.

— Какое событіе! сказалъ ей Максимъ Павловичъ. — Весь городъ взволнованъ. Поздравляю васъ… Вамъ, по всей вѣроятности, это доставляетъ большее удовольствіе, чѣмъ даже Льву Александровичу.