Журнал «Вокруг Света» №08 за 1978 год - Вокруг Света

Именно там пошел я с Лидой в первый маршрут. Сначала двигались по болотистой трясине вдоль столбов телефонной линии Магадан — Хабаровск, потом начали забираться вверх. Шли по валежнику, лишайнику, бурелому, каменной осыпи. Лида как бы решила испытать меня на выносливость, гнала будто на стометровке. По боку била меня тяжелая коробка радиометра, путалась труба уловителя, шею сдавливали наушники, моталось ружье... Словно нарочно, Лида залезла еще в кедровник, и там мы ползли на карачках, задыхаясь от жары, тяжелого запаха багульника. Весь день она собирала базальты и граниты, складывала мне в рюкзак. Вечером она хотела сбегать еще на одну гору с плоской вершиной, но я уже не мог сделать и шага. Ноги в болотных бахилах горели, будто их поджаривали, изодранные о ветки и колючки руки кровоточили, голова гудела колоколом. Позднее выяснилось: хорошо, что мы не пошли на ту плоскую гору. В это время там шли медвежьи свадьбы, и нам бы не поздоровилось.

...А вот шлих из другого маршрута. В эту камералку он напомнил о дне, когда к побережью подошла первая рыба — мойва, по-здешнему уёк. К обрыдшим макаронам со свиной тушенкой рыба оказалась прекрасной добавкой. Мойва прочно держалась у берега. Боря Тараскин, житель прибрежного поселка Кекра, черпал ее обыкновенным сачком. Чайки до того объелись, что не могли взлетать. Уёк мы жарили, парили, варили, из него делали котлеты и брали с собой в маршруты.

...Этот шлих мы брали в низовьях Кивангры, где в петлю из стального троса, поставленную кем-то из местных линейщиков, попала огромная медведица. Пытаясь освободиться, она вырыла целый котлован, повалила окружающие деревья, изгрызла стволы, пока не погибла от истощения. Тот линейщик-браконьер, очевидно, забыл об этой петле, и мы на медведицу натолкнулись случайно. Боря захотел взять на память клыки и когти, похожие на прокаленные железные крючья. Он, примериваясь, лазил возле медведицы, но вдруг остановился, словно поразившись, и опустил топор. «Эх, найти бы хозяина этой петли...» И мы, не оглядываясь, пошли прочь.

...Еще один шлих навел на воспоминания о реке Унчи. Она громыхала камнями, будто кто-то ехал на телеге по булыжной мостовой. Лагерь был в тесной долине, где ветер дул с такой силой, что ожесточенно хлопал тент, натянутый над кухней, звенела посуда, собранная в стопку, гремели кружки, которые висели на прибитых к стойке гвоздях.

В седловине лежал длинный снежник. Возвращаясь с маршрута и решив сократить путь, мы рискнули спуститься по нему. Я первым ступил на снег и, пытаясь тормозить прикладом ружья, заскользил вниз. Приклад сорвался, и я мешком покатился по крутому склону. Снежник сдавливали скалы, свернуть было нельзя. Внизу, я это знал, снежник обрывался трамплином метров на пять, и я мог бы приземлиться прямо на валуны в реке. Правда, сбоку остался узкий снежный мостик над речкой, но попасть на него было почти невозможно. Я отчаянно упирался пятками, снег тучей летел в глаза. Склон становился все круче, скорость скольжения нарастала. Не помню, о чем я подумал тогда. Знал, что шансов на спасение уже не оставалось. Ничем нельзя было зацепиться на плотном, отполированном солнцем снегу. Мелькнула, кажется, одна мысль: «Все, отбегался...» Но с отчетливым «черт с тобой!» судьба выбросила меня на трамплин, вынесла на снежный мостик и более или менее удачно швырнула в прибрежный кустарник.

Об этом скоростном спуске скоро стало известно в других отрядах. Начальник партии Миша Шлоссберг издал приказ о категорическом соблюдении всех правил техники безопасности. Шутник и любитель розыгрышей, Боря Любимов откопал где-то в экспедиционном грузе книгу по технике безопасности при геологоразведочных работах и не преминул послать мне, жирно подчеркнув слова: «Передвигаться по фирновым и ледниковым склонам и откосам необходимо с помощью ледоруба и страхующей веревки. Спуск по наклонным поверхностям ледников и фирновых полей способом скольжения запрещается...»

Так мы и разбирали весь день шлихи. Позднее, в лаборатории, их сравнят с образцами, собранными в этих же точках Лидой и Колей, сделают анализы — и высветится еще один уголок геологической карты.

Ночью сеял дождик. Шурша, ползали по палатке ручейники — безобидные, но неприятные твари, рыхлые, скользкие, с длинными коричневыми крылышками. Мы с Борей при свечке читали старые журналы. Коля Дементьев лежал, закинув руки за голову, и, не мигая, смотрел в одну точку. Думал.

Вообще Коле крупно не везло. Он расшибался, тонул, падал, находил на ровном месте кочку. Сугубо городской житель, Коля никак не мог приладиться к жизни среди дикой природы. Начнет сушить на костре брюки или рубашку, обязательно сожжет. Разряжая ружье, выстрелит и пробьет пулей палатку. Станет рубить дрова, разобьет лоб или скулу. Он с трудом привыкал к незнакомым ему словам. Первое время лабаз называл паласом, чехол от спальника — закладушкой, вместо «укрылся» говорил «окухтался».

Как-то раз мы пошли ловить мальму. Коле надо было перейти вброд протоку. Он сунулся в одно место, зачерпнул воду сапогами. Вылез, отжал портянки и полез в другое место, погружаясь сначала по грудь, а потом и по горлышко, хотя метрах в десяти дальше была мель, по которой пешком ходили воробьи. Коля чертыхался, стуча от ледяной воды желтыми, прокуренными зубами. «Помяните меня, Коля своей смертью не помрет», — крутил головой наш остряк Боря Любимов.

В полночь мы потушили свечу, стали засыпать, а Коля еще долго ворочался на нарах и тяжело вздыхал.

Рано утром на палатки свалился вертолет. Сильно накренясь на ветер, он завис над косой; спрыгнул механик и руками показал пилоту, куда садиться. Оказывается, за ночь тучи ушли. Стало солнечно, хотя ветер не утих. Прилетевший Миша Шлоссберг ругался, что мы не собрались раньше. Он сам был виноват в этом — не предупредил по рации, и кричал теперь больше для пилотов.

Мы похватали ружья, лоток, лопатку, вчерашний суп в котле и попрыгали в кабину. Вертолет тут же взлетел и, упав чуть ли не на бок, развернулся в теснине. Внизу мелькали петли вспененной реки, завалы от весенних паводков, искалеченные лавинами осины и ветлы. На рыжих скатах темнел кедровник. Ветер швырял машину от скалы к скале, и, казалось, только чудом она не задевала за камни лопастями. Вертолет сбросил нас у очередной бочки с бензином, в верховьях Кекры. Ими, если помнит читатель, был отмечен весь наш маршрут.

Как всегда на новом месте, спалось плохо. То мы слышали дробный перестук оленьих копыт, то тяжелую поступь медведей. Несколько раз с ружьями выскакивали из палатки, рассекали фонариком темноту, но зверей не видели, хотя следы, явно свежие, все тесней и тесней окружали наш лагерь.

Утром Коля Дементьев начал опоясывать бечевой стоянку. Для грома прикреплял пустые консервные банки. Он полагал, что медведь в потемках споткнется о веревку, зазвенят банки и можно будет встретить хищника во всеоружии.

Мы посмеялись, не зная еще, что в тот же вечер Лида нос к носу встретится с медведем. Вышла она на косу, чтобы осмотреть вертолетную площадку, и в кустарнике увидела здоровенного зверя. У нашей бывалой начальницы душа, видно, ушла в пятки. Она пустилась в бег. Медведь того и ждал. Если кто-то убегает, инстинкт подсказывает ему догнать. Несколько раз упав, разбив колено, Лида успела домчаться до палатки, где звенел посудой Коля. Увидев звериную морду, Коля заверещал так пронзительно, так дико, что медведь шарахнулся в сторону, зацепил лапой веревочное ограждение и, звеня пустыми консервными банками, понесся прочь.

Надо ли говорить, что «медвежья» тема присутствовала постоянно в наших разговорах. Особенно усердствовал Боря Доля. Как человек искушенный, тертый, проработавший в экспедициях на Колыме, в Саянах и здесь, на севере Хабаровского края, он видел медведей в разных переделках. Случалось, стрелял в них, иной раз обходил, не надеясь на надежность своей 20-калиберной двустволки.

В голодные годы, когда в тайге случается недород ягод, орехов, шишек и других кормов, звери становятся опасными хищниками, пожирают даже своих более слабых соплеменников. Беда, возникшая из-за бескормицы, волнами прокатывается по самым богатым медведем районам — Хабаровскому и Приморскому краям. Звери в поисках пищи скапливались, бывало, на восточных склонах Сихотэ-Алиня и на побережье Японского и Охотского морей. Они встречались в совершенно не свойственных им угодьях, заходили в поселки, проникали на скотные дворы, разрушали пасеки и таежные избушки, нападали на домашний скот и людей. И мы, зная это, опасались, не такой ли год выпал на нашу долю?

...В последний раз мы встретились с медведем уже в сумерки на завершающей стоянке. Все ушли на другие бочки, а мы возвращались к себе после трехдневного отсутствия. На подходе к лагерю Боря Доля обнаружил крупные медвежьи следы. Учитывая, что шел дождь, он отнес их появление к позавчерашней ночи. Более свежие следы, вчерашние, виднелись уже у самой бровки ручья, где были разбиты палатки и на кухне под брезентом стояли ящики с тушенкой, крупой, сгущенным молоком. Ясно, медведь в первый день осмотрел все дальние подходы. Во второй — приблизился вплотную, перебрался через ручей и топтался на песке, где мы очищали от копоти котлы и кастрюли. С пятнадцати шагов он, разумеется, учуял съестное, которое мы поленились забросить на лабаз, установил, что людей в лагере нет. Что-то помешало ему преодолеть эти пятнадцать шагов и совершить грабеж. Возможно, врожденная осторожность.