Междуцарствие в головах - Галина Мурсалиева

С моргом – это вообще-то не мое сравнение, а кандидата психологических наук Владимира Трипольского. Когда я с ним говорила, он только-только вернулся из Лиссабона и оживленно рассказывал о том, что там кошки, собаки – даже бродячие – трутся об ноги совершенно незнакомых им людей. У нас топнешь ногой, и они в панике отскакивают, у них, даже если замахнешься, ни на шаг не отойдут, наоборот, приблизятся и, доверчиво глядя в глаза, завиляют хвостом. Потому что они никогда не испытывали на себе агрессию людей. «Это, если иметь в виду как показатель отношения к слабому, очень знаменательно», – сказал мне Трипольский.

– Но почему не тошнит? – безжалостно вернула я психолога к теме морга. – И почему, когда в одном блоке новостей говорят, что погибли 29 человек, а талибы расстреливают памятники, нас больше впечатляет последнее? Расстрел памятников больнее, чем расстрел людей? Почему так странно мы воспринимаем информацию?

– Это запредельное охранительное торможение на информацию, которая перестала отличаться новизной, – объяснил он. – Наша психика так защищается от разрушения, краха. Всякий новый раздражитель с новой силой пробуждает, а потом гаснет новизна и вступает охранительное торможение…

И как-то незаметно так на непуганую лиссабонскую живность опять перешел. Там, мол, сидишь на бульваре, а на руку тебе синичка садится.

Я полагаю, из этого ясно: там личность, права синички не уничтожаются. Из логики момента теперь бы надо сказать, что у нас уничтожаются права человека. Но это-то как раз та самая информация, которая давно перестала отличаться новизной.

– Когда ситуация с правами человека была более тягостной – сегодня или в советские годы?

Известная правозащитница Людмила Алексеева, отвечая мне на этот вопрос, сказала, что тягостнее ситуация была, безусловно, в годы советские, потому что сегодня правозащитники выигрывают 50 % всех дел. То есть помогают каждому второму.

– Это не значит, что ситуация сегодня хорошая. Она лучше только тем, что можно бороться, можно противостоять, а не тем, что нарушений прав меньше.

Я-то не думаю, что поколение правозащитников, к которым принадлежит Людмила Алексеева, стремилось к тому, что есть сегодня. Рискуя, стоически выдерживая стены непонимания, мечтая: вот зачеркнем шестую статью и тогда расслабимся, – разве могли они тогда предположить, что, зачеркнув, будут радоваться тому, что в силах помочь каждому второму?

Дело в том, что те 50 % дел, которые они проигрывают, обесценивают выигрыш другой половины. Если в лоб сказать – те самые 50 %, которым помочь невозможно, и создают для другой половины фон морга. Ощущение нереальности, деперсонализации, зависимости от общего большого зонта, под которым можно спрятаться. Страшно попасть в другую половину – под осадки. А в этой самодеградация неизбежна: что-то такое выигрывая, некую иллюзию безопасности, мы проигрываем себя.

Вот и был такой момент, когда выпрыгнули люди в дождливый митинг НТВ – неважно как: морально ли, физически. И парашюты – не общий зонт, а личные маленькие разноцветные зонтики – у них раскрылись. Для тех же, кто не прыгнул, наступил момент замешательства и очень даже искреннего недоумения: да ради чего? «Ведь не стоит предмет, да и тема не та…»

– Киселев! Да неужели он вам действительно нравится? Такой пафосный, да и деньги там крутятся, а не принципы, разве не понятно? Разве это все действительно можно защищать с чистым сердцем?

Не понимая, что дело вовсе не в Киселеве… А в том, что игроки их могут менять, как пешки.

Мы, живя на 50 %, устали от «идей, сужающих сердце». От перевернутых прописных истин: лежачего бьют, чужие письма читать хорошо, судите погромче и несудимы будете. Устали все сдавать, все терять… Но крепились: ну да, война, но ведь не железный занавес. Ну да, подлодка – «она утонула» и потопила что-то человеческое в цинизме властей, но ведь у нас выборная система… Ну да, фальсификации, но ведь на 50 % мы что-то защищаем…

Люди с маленькими зонтиками, защищающими только от дождя, «выбросились» не из-за Киселева. И не из-за НТВ. Просто самолет, в который они вошли, когда только-только отменили шестую статью Конституции, летел все время не туда. И они устали себя успокаивать. И устали терять в одиночку…

В «Опытах» Монтеня есть такой эпизод: идет война, и некий граф теряет одного за другим своих близких родственников и друзей. Гибнут его сыновья, братья, товарищи, с которыми он рос, а он как будто не меняется в лице. Он присутствует на всех похоронах, но никто не может похвастать тем, что видел хотя бы раз слезинку на его мужественном и суровом лице. И вот после уже 15 или, может быть, 20 таких смертей убивают его оруженосца – человека для него нового, чужого. И на его похоронах граф неожиданно громко разрыдался. Люди вокруг поражены и шокированы, им кажется просто неприличным так скорбеть о неблизком человеке, когда погибло столько близких. Но плакал он не оттого, что оруженосец оказался ему дороже, а только потому, что устал от потерь. Потому что это оказалось последней каплей.

Плакал, потому что дошло.

ВТОРЖЕНИЕ,

или «А на ТНТ сейчас макароны дают!»

Как только НТВ из горячей точки превратилось в контролируемое пространство, мое личное пространство нарушилось. Телевизор с тогда еще дециметровым каналом ТНТ был только в комнате моего двенадцатилетнего сына, но он любил СТС. Смотрел всякие фильмы про команду спасателей, про инопланетян и Чарльза, который почему-то всегда за все в ответе. Я вторглась в пространство сына: «Дай послушать НТВ. В смысле ТНТ. Пожалуйста». А что он мог сделать? Согласился, но сквозь зубы.

Мысленно говоря: «Ты же всегда смотрела все в своей комнате!» Его микромир был угнетен.

Я уходила. Сидела, грустила: «А на ТНТ сейчас макароны дают»… В моей комнате есть НТВ, но оно стало одноклеточным. Кто-то за меня решил для меня все упростить. Сквозь бутылку пива, которая закрывает часть разбитой машины (помните, была такая реклама), это «как бы НТВ», может быть, и можно смотреть. Но мешало осознание, что все-таки машина разбилась. Предупреждал же Станислав Ежи Лец: «Не буди в палачах совесть, не то пробудишь их добросовестность». Так нет же, разговаривали с ними, усовещивали, разбудили до суда. И все они нам объяснили про права собственника и долги. Но я – телезритель, и мне неважно, что там как и из-за чего произошло. Мне неинтересны формальные поводы. Я привыкла именно в это время, именно в этой комнате, именно в этой позе слышать и видеть именно этот канал – привыкла на уровне условного рефлекса. Мне ломают привычку, в нее вмешиваются, меня в моей крепости – в доме поразили в правах, достали даже здесь. Нарушили личную границу – ее перешли. Со мной не посчитались. И что? Помощь зала, звонок другу? Но зал разадаптирован, а друзья испытывают примерно те же чувства, что и я. Звоню специалистам, в чьей профессии есть слово «ПСИХО», что скажут?

Алексей КОПЫЛОВ, психиатр, психоаналитик:

– Когда человек ощущает, что кто-то ему установил или убрал рамки или взял и поменял их, – что он может испытывать? Растерянность, разочарование. Ситуация с НТВ для кого-то поменяла все, для кого-то не изменила ничего. Кто-то обезоружен, становится пассивным, кто-то, наоборот, напрягается, перегруппировывается. Нет адекватной замены тому, что у него отобрали, – будет делать что-то, что ему эту недостачу компенсирует. Все это есть реакция на вторжение. Вторжение всегда рождает вторжение. Команда НТВ вынуждена вторгаться в другую среду, телезритель-поклонник – на другие непривычные кнопки… Дискомфортно всем.

Владимир ТРИПОЛЬСКИЙ, кандидат психологических наук:

– В старых учебниках психологии описывается такой эксперимент: человека вводят в специально оборудованную комнату и закрывают за ним дверь. Это обычная комната: круглый стол, на нем скатерть с бахромой, четыре стула, трехрожковая люстра на потолке, занавески на окнах. Все так, но перевернуто на 180 градусов, то есть люстра внизу, бахрома со скатерти не свисает, а поднята вверх, занавеси идут от пола к потолку. В такой непонятной ситуации каждый реагировал по-своему. Кто-то хихикал, кто-то заболевал: у него начиналась рвота, головокружение. Когда резко меняются ориентиры, люди испытывают чисто физический дискомфорт, который может перейти в физиологический: головная боль, раздражение, бессонница, повышенная возбудимость. А причина – в личностном психологическом дискомфорте. Если не один человек, а сразу много людей его испытывают, возникает социальная напряженность. Для общества – это потрясение. Оно – расколото.

Елена КАЗЬМИНА, психоаналитик:

– Случившееся с НТВ увеличило эмоциональную нагрузку на всех. Кто понимает это, кто нет, но чувствуют и реагируют все, потому что это – изменившаяся реальность. И человек задается вопросом: где теперь моя реальность? И какова теперь реальность вообще? НТВ стало линией разлома двух мироощущений. Первое: царь хороший – бояре плохие. Я не выдержу мысли, что царь плохой. Второе: я могу допустить, что реальность плоха, что она такова, и я принимаю эту реальность, буду жить дальше, зная и понимая ее.