Милые кости - Элис Сиболд

Она затопала по лестнице. Деревянные сабо стукали о каждую сосновую ступеньку, да так, что сотрясался весь дом.

Не отрицаю, мне было завидно, что ей достанется все папино внимание, но я восхищалась ее выдержкой. Из всей нашей семьи она единственная столкнулась с таким отношением, которое Холли называла «синдром ходячего покойника» — это когда люди смотрят на живых, а видят мертвых.

Когда люди (в том числе и мама с папой) смотрели на Линдси, они видели меня. Не избежала этого наваждения и сама Линдси. Она за версту обходила зеркала. Даже мылась под душем в темноте.

В темноте она выбиралась из-под горячих струй, ощупью находила полотенце. Без света ей ничто не угрожало — влажный пар, поднимавшийся от кафельного пола, обволакивал ее с головы до ног. Неважно, стояла ли в доме тишина, или снизу доносились приглушенные голоса, она знала: здесь ее никто не побеспокоит. В такие минуты она мысленно обращалась ко мне, причем делала это двумя способами. Либо молча твердила одно-единственное слово, «Сюзи», и потом не сдерживала слезы, бегущие по мокрым и без того щекам, потому что была скрыта от посторонних глаз, которые могли увидеть в этих предательски соленых ручьях знак скорби; либо воображала, как я спасаюсь бегством, как ее захватывают вместо меня, а уж она дерется что есть сил и вырывается на свободу. Она гнала от себя мучительный вопрос: Где сейчас Сюзи? Папа слушал, что происходит у Линдси в комнате. Грохот — захлопнулась дверь. Глухой удар — на пол брошены книги. Скрип — застонала кровать. Тук-тук — с ног слетели сабо. Через пару минут он уже стоял у нее под дверью.

— Линдси, — позвал папа.

Ответа не было.

— Линдси, можно к тебе?

— Уходи, — отрезал ее голос.

— Прошу тебя, милая, — умолял он.

— Уходи!

— Линдси, — у папы перехватило дыхание, — почему ты меня не впускаешь? — Он осторожно прижался лбом к ее двери. Дерево холодило кожу, и он на мгновение забыл, что у него стучит в висках, а душу бередит неотвязное подозрение: Гарви, Гарви, Гарви.

Линдси бесшумно подкралась к порогу, ступая в одних носках, и отперла дверь — папа едва успел отшатнуться и принять такой вид, который, по его расчетам, говорил: «Не прячься».

— Что? — спросила она. Ее лицо было оскорбительно неподвижным. — Что такое?

— Хотел узнать, как у тебя дела, — сказал папа.

Он не мог забыть, как между ним и мистером Гарви опустилась завеса, как потерялась некая зацепка, ускользнула лежавшая на поверхности вина. Но ведь его родные вынуждены изо дня в день выходить на улицу, отправляться в школу или еще куда — и волей-неволей проходят мимо зеленого дома, обшитого вагонкой. Успокоить обескровленное сердце могли только дети.

— Мне надо побыть одной, — сказала Линдси. —

Неужели непонятно?

— Если что — я рядом.

— Послушай, папа, — моя сестра пошла на единственную уступку, — я способна обходиться без посторонней помощи.

Что тут будешь делать? Он, конечно, мог нарушить неписаный кодекс и сказать: «А я — нет, я не способен, ты меня не отталкивай», но вместо этого чуть помешкал и отступил назад.

— Понимаю, — сказал он, прежде чем уйти, хотя ничего не понимал.

Мне захотелось взять его на руки. В альбомах по искусству я видела такие статуи: женщина держит на руках мужчину. Спасение наоборот. Дочка говорит отцу: «Ничего, ничего. Скоро заживет. Вот подую — и все пройдет».

Но вместо этого я могла только наблюдать, как он звонит Лену Фэнермену.

На первых порах полиция относилась к нашей семье, можно сказать, трепетно. В захолустных городках исчезновение и убийство девочки было в те годы из ряда вон выходящим событием. Но время шло, а следствию так и не удавалось найти мое тело или напасть на след убийцы. Полицейские занервничали. Существует определенный временной промежуток, в пределах которого, как правило, обнаруживаются улики; этот промежуток уменьшался с каждым днем.

— Не сочтите за бред, инспектор Фэнермен…— начал отец.

— Зовите меня просто Лен.

У него в кабинете, под настольным пресс-папье, лежала школьная фотография, полученная от моей мамы. Когда об этом еще никто не заговаривал, Лен уже знал, что меня нет в живых.

— Я уверен: одному соседу что-то известно, — сказал папа, глядя из окна мастерской в сторону кукурузного поля. Землевладелец заявил журналистам, что до поры до времени оставит поле под паром.

— Кто этот сосед и откуда у вас такая уверенность? — спросил Лен Фэнермен, достав из ящика стола карандашный огрызок.

Мой отец рассказал ему про сооружение шатра, про то, как мистер Гарви его выпроваживал, как реагировал на мое имя, а потом добавил, что в округе все считают этого субъекта странным — на работу не ходит, детей нет.

— Непременно проверю, — сказал Лен Фэнермен, но, скорее, по обязанности. Такая уж ему отводилась роль в этом спектакле. Сведения, которые сообщил мой отец, не давали ни малейшей зацепки.

— Никому об этом ни слова; сами туда больше не ходите, — предостерег Лен.

Когда отец положил трубку, на него нахлынула непонятная пустота. Совершенно выжатый, он переступил порог мастерской и тихо прикрыл за собой дверь, а потом еще раз позвал из коридора:

— Абигайль.

Запершись в нижней ванной, она в это время украдкой поедала миндальное печенье, которое папина фирма неизменно присылала нам к Рождеству. В маминых движениях сквозила жадность; миндальные кругляши, похожие на солнышки, стремительно исчезали у нее во рту. Когда мама была мной беременна, она целое лето ходила в одном и том же просторном клетчатом платье, чтобы не тратить лишние деньги, но зато ела все, что душе угодно, поглаживая живот и приговаривая: «Спасибо, малыш», а на грудь падали шоколадные крошки.

В дверь ванной постучали, только где-то внизу, почти у порога.

— Мамуля!

Торопливо дожевывая печенье, она спрятала пакет в аптечку.

— Мамуля! — сонным голосом повторил Бакли.

— Маму-у-у-ля!

Она терпеть не могла, когда ее так называли.

Стоило ей открыть дверь, как Бакли обвил ручонками ее колени.

Отец поспешил на шум и столкнулся с мамой в кухне. Чтобы отвлечься, они вдвоем захлопотали вокруг Бакли.

— А где Сюзи? — спросил Бакли, когда папа делал бутерброды. Для себя, для мамы и для четырехлетнего сына.

— Игрушки не забыл сложить? — ушел в сторону отец, не понимая, почему надо избегать этой темы в разговоре с единственным человеком, который задает вопросы напрямую.

Что такое с мамулей? — спросил Бакли. Мама тупо смотрела в пустую кухонную раковину. — Давай-ка съездим на этой неделе в зоопарк, — предложил отец, ненавидя себя. За увертки, за подкуп, за обман. Но как объяснить ребенку, что его старшая сестра лежит неизвестно где, разрезанная на части?

Слово «зоопарк» и все, что с ним связано (для моего братишки это значило: «Ура! Обезьяны!»), возымело действие, и Бакли опять ступил на зыбкую дорожку забвения длиной в один день. Темные стороны жизни пока обходили стороной его маленькую фигурку. Он знал, что я сейчас далеко; а кто далеко, тот скоро вернется.

Добросовестно обходя наш квартал, Лен Фэнермен не обнаружил ничего подозрительного в доме Джорджа Гарви. В настоящее время мистер Гарви жил один, но как было сказано, первоначально планировал перебраться сюда с женой. Она умерла незадолго до переезда. Он зарабатывал на жизнь изготовлением архитектурных макетов, которые сдавал в специализированные магазины. Это ни для кого не было секретом. Нельзя сказать, что соседи набивались к нему в друзья, но относились к нему сочувственно. В каждой избушке свои погремушки. Лен Фэнермен знал это, как никто другой. Но, похоже, у Джорджа Гарви погремушки были особенные.

Нет, говорил Гарви, он мало знаком с семейством Сэлмонов. Детей их видел. Сразу заметно, в какой семье есть дети, а в какой нет, продолжал он, слегка понурившись и свесив голову на левый бок. «Во дворе игрушки разбросаны. Дома выглядят более живыми, что ли», — говорил он дрогнувшим голосом.

— Как я понимаю, на днях вы беседовали с мистером Сэлмоном, — сказал ему Лен Фэнермен, вторично явившись в темно-зеленый дом.

— Да, верно, а что случилось? — спросил мистер Гарви. Он прищурился, глядя на детектива, и тут же осекся. — Схожу за очками, — сказал он. — У меня сейчас кропотливая работа, из эпохи Наполеона Третьего.

— Наполеона Третьего? — переспросил Лен.

— Рождественские заказы сдал, теперь экспериментирую для души, — объяснил мистер Гарви.

Лен проследовал за ним в дом и увидел придвинутый к стене обеденный стол. На нем десятками рядов были разложены какие-то мелкие предметы, напоминающие миниатюрные панели для отделки стен.

«И вправду, не от мира сего, — отметил про себя Фэнермен, — но это еще не повод обвинять его в убийстве».

Надев очки, мистер Гарви сразу оживился.

— Действительно, мистер Сэлмон вышел пройтись и помог мне соорудить брачный шатер.