Чернышевский - Лев Борисович Каменев

в противном — монарх, тем более абсолютный монарх, только завершение аристократической иерархии, душой и телом принадлежащий к ней. Это все равно, что вершина конуса аристократии, то есть когда самая верхушка у конуса отнята, не все ли равно, низшие слои изнемогают под высшим, будет ли у конуса верхушка или нет только самая верхушка еще порядком давит на них и давят чрезвычайно порядочно; это, во-первых, стоит народу много денег, и слез, и крови, во-вторых — как замок в своде сдерживает, образует и развивает аристократию. Итак, теперь я говорю: погибни, чем скорее, тем лучше, пусть народ не приготовленный вступит в свои права, во время борьбы он скорее приготовится; пока ты не падешь, он не может приготовиться потому, что ты причина слишком большого препятствия развитию умственному даже и в средних классах; низшим, которых ты предоставил на решительное угнетение, на решительное иссосание средних, нет никакой возможности понять себя людьми, имеющими человеческие права. Пусть начнется угнетение одного класса другим, тогда будет борьба, тогда угнетенные сознают, что их угнетает не бог, а люди; что нет им надежды ни на правосудие, ни на что, потому что между угнетающими их нет людей, стоящих за них; а теперь самого главного из этих угнетателей считают своим защитником; считают святым. Тогда не будет святых: ты подлец, взяточник, грабитель, жестокий притеснитель, пиявка, развратник, и ты тоже, и он тоже, и нет между вами никого, кто променяет свой класс на наш класс, кто стал бы за нас против вас… Вот мой образ мысли о России: ожидание близкой революции и моя надежда ее, хотя я и знаю, что долго, может быть весьма долго, из этого ничего не выйдет почти, так что, может быть, надолго только увеличатся угнетение и т. д. — что нужды — человек, не ослепленный идеализациею, умеющий судить о (будущем по прошедшему и благословляющий известные дикости прошедшего, несмотря на все зло, какое сначала принесли они, не может устрашаться этого, он знает, что иного нельзя ожидать от людей, что мирное, тихое развитие невозможно. Пусть будут со мною конвульсии, — я знаю, что без конвульсии нет никогда ни одного шага вперед в истории».

15 мая 1850 г. «Думал о тайном печатном станке… Если напечатать манифест, в котором провозгласить свободу крестьян, свободу от рекрутчины… И когда думал, что тотчас это поведет за собой ужаснейшее волнение, которое везде может быть подавлено и, может быть, сделает многих несчастными на время, но разовьет так и так расколышет народ, что нельзя будет и на несколько лет удержать его, и даст широкую опору всем восстаниям, — когда подумал об этом, почувствовал в себе какую-то силу решиться на это и не пожалеть об этом, когда стану погибать за это дело… Почувствовал себя личным врагом…так, как чувствует себя заговорщик, как чувствует себя генерал в отношении к неприятельскому генералу, с которым должен вступить завтра в бой, внутренне почувствовал, что я способен на поступки самые отчаянные, самые смелые, самые безумные».

Вскоре произошла такая же ревизия старых взглядов в области религии.

Гак упорной работой над собой, над итогами человеческой мысли, над фактами развертывающейся перед ним борьбы русских крестьян и европейских рабочих выковал в себе Николай Чернышевский — мыслителя и революционера.

«С ним нельзя было шутить идеями». Раз воспринятая, продуманная, принятая идея заставляла его пересматривать, перестраивать весь свой идейный багаж. Он любил держать его в порядке, не терпел в нем двусмысленностей, недоговоренности, противоречий. Из своего мировоззрения он беспощадно изгнал все остатки старых верований и понятий, выжег из него наследие веков рабства человеческой мысли и воли.

Для этого нужна была не только беспощадная сила мысли и логики. Для этого нужен был особый закал личности. Много лет спустя, в Сибири Чернышевский написал автобиографический роман. В нем он Вкладывает в уста своей жены следующую характеристику самого себя.

«Все думали, что он пролежит весь свой век на диване с книгой в руках, вялый, сонный. Но я поняла, какая у него голова, какой у него характер, потому что без его характера даже и при его уме нельзя было бы так понимать все эти ученые вещи». «Так понимать», то есть понимать не только в смысле философского созерцания мира, но и в смысле претворения его познания в революционную практику его изменения.

Нехватало только толчка и благоприятных внешних обстоятельств, чтобы накопленная Чернышевским умственная и нравственная энергия перешла в действие. Толчок пришел из глубины страны.

В конце мая 1850 года Чернышевский сдал выпускные университетские экзамены и в начале следующего года уехал в Саратов на место преподавателя местной гимназии.

III. В ГЛУБИНЕ РОССИИ

А там, во глубине России,

Там вековая тишина…

Некрасов (1857)

Несчастная Русь! сколько страдальческой крови пролито на пажитях твоих. Твои нивы — поля битвы, битвы свирепой, в которой все злодейство с одной стороны. Сколько уст замкнулось на веки веков под позорной розгой твоих палачей, — помещиков, воров-чиновников и пьяной полиции.

Герцен (1858)

ПРАКТИЧЕСКОЕ единство этих двух формально противоречивых характеристик России 50-х годов устанавливается из отчетов главноуправляющего III отделением собственной его императорского величества канцелярии и шефа корпуса жандармов, князя А. Ф. Орлова императору Николаю I. Заключительные абзацы отчета за 1849 год гласят: «Состояние империи в 1849 году благоприятствовало сохранению повсюду в низших классах спокойствия… Поводом же происходивших между помещичьим крестьянами в разных местах беспорядков большею частью было стремление их к свободе, по неблагонамеренным наущениям… Вообще случаев неповиновения крестьян в 1849 году было 42, против 1848 года менее 8-ью: кроме того, было шесть возмущений рабочих людей на заводах и фабриках — всего 48». Отчет за 1850 год сообщал: «Состояние народного духа было самое удовлетворительное. Возмущения крестьян некоторых имений, возникавшие от беспорядочного ими управления или от желания избавиться от крепостного состояния, не имели на нарушение общественного спокойствия прочих жителей никакого влияния… Случаев неповиновения крестьян было 34. Крестьяне лишили жизни своих помещиков 10, управителей и сельских старшин 6; кроме того, безуспешных посягательств было 17». В 1851 году Орлов докладывал:

«Случаев неповиновения крестьян было 44. Возмущения происходили наиболее от стремления крестьян освободиться от крепостного состояния… Крестьяне лишили жизни своих помещиков 12, управителей и сельских старшин 10; кроме того, безуспешных посягательств было 14»{22}.

О Саратовской губернии за 1850