Панихида по создателю. Остановите печать! (сборник) - Майкл Иннес

Эплби молча слушал с отстраненным видом, пока все новые загадочные события обрушивались на него, и делал вид, что ему все ясно. Хотя он до поры ничего не понимал, но не торопил Боулза вопросами, сознавая, что дворецкий привык к определенному темпу как в жизни, так и в разговорах. Вскоре ключ к пониманию его сбивчивых речей обнаружился сам собой. Дело было в том, что Ренуар нашелся. Джозеф проснулся утром и обнаружил картину чуть ли не рядом с собой в постели.

– Это, конечно, преувеличение, – пояснил Боулз. – Бедный мальчик – такой чистый, настолько хорошо воспитанный, насколько это вообще возможно для юноши его поколения, – проснулся и увидел картину в раме, стоявшую в изножье его кровати, а изображенная на ней не совсем одетая дама как бы вполоборота на него смотрела. Насколько я догадываюсь, Джозеф едва ли вообще обращал на полотно внимание, пока оно висело на стене, поскольку слугам не положено засматриваться на вещи хозяев, а потому находка до такой степени его испугала. Вы бы, должно быть, и сами сильно удивились на его месте, мистер Эплби, хотя для вас подобное положение, вероятно, более привычно.

Не совсем поняв, что имел в виду дворецкий, произнося последнюю фразу, Эплби лишь осторожно признал свой интерес к Ренуару, проявленный ранее и заставивший его внимательно всмотреться в сюжет картины.

– Но при чем здесь мисс Кейви? – все же спросил он.

– Вот тут-то и заключается самое забавное, сэр. То есть я должен употребить выражение «самое прискорбное», чтобы избежать недопонимания своего отношения к данной проблеме, – поправился дворецкий. – Когда это произошло, а мисс Кейви пришла к завтраку, Джозефом завладела навязчивая идея по поводу картины. Как мы с вами, мистер Эплби, отчетливо понимаем, на полотне изображена женщина, одетая, скажем так, несколько легкомысленно, но мы-то знаем, что, по всей видимости, кто-то позировал этому художнику примерно в таком же виде. При всем том натура и ее изображение никогда не бывают полностью идентичны друг другу. Живая женщина и нарисованная обладают совершенно разной степенью притягательности, если вы следите за моей мыслью. Но поверхностное сходство всегда присутствует. Вот Джозефа и поразили до глубины души некоторые особенности внешности мисс Кейви. Причем в такой степени, что он едва ли был способен отвести от нее глаза. Парня никак не отнесешь к числу мыслителей, мистер Эплби, но он внезапно столкнулся с философской загадкой. Разумеется, – завершил свою тираду Боулз с совершенно неуместным самодовольством, – все обитатели этого дома обладают философским складом ума, поскольку и хозяин, и мисс Белинда – люди весьма ученые. Я иной раз даже жалею, что мистер Элиот уделяет философическим наукам не столь уж много времени.

Эплби мимоходом заметил, что даже Боулз отчасти разделяет общее неодобрение того, чем занимался в Раст-Холле мистер Элиот. Но, главное, теперь ему стала понятна суть разговора, подслушанного чуть раньше.

– Думаю, – сказал он, – нам следует только порадоваться, что Джозеф открыл для себя нечто из мира прекрасного. Но при этом он стал жертвой чьей-то нечистоплотной шутки, а потому заслуживает и нашего сочувствия тоже.

– Мне отрадно слышать ваше мнение, сэр. И, насколько я понял, та леди никогда не набросилась бы на несчастного молодого человека, если бы ее не ввел в заблуждение сэр Арчибальд.

Эплби рассеянно кивнул.

– Использовать подобный шедевр живописи для такого рода шутки, – заметил он, – настолько оскорбительно, что на это не пошли бы даже мои друзья из криминальных кругов.

– Я улавливаю общий смысл, сэр. Я бы, наверное, и сам испытывал схожие чувства, будь они мне доступны. Но подлинное понимание в этой сфере приходит к людям с деньгами, мистер Эплби. Да еще при условии, что деньги водились в вашей семье уже несколько поколений. Например, сэр Руперт просто вне себя от негодования. Он считает, что подлого шутника следует непременно найти и наказать.

– Ах, да, сэр Руперт! А что мистер Элиот?

– С ним происходит нечто не совсем обычное. Как вы, надеюсь, имели возможность убедиться своими глазами, мистер Эплби, я сам крайне расстроен. Ничего подобного в Раст-Холле никогда прежде не происходило, спешу вас заверить. И можно было бы ожидать, что и нашего хозяина неприятно поразят происшедшие события, поскольку, как вам, несомненно, известно, он человек чувствительный и поводов для волнений в последнее время имел более чем достаточно. Но, представьте себе, он выглядит вполне довольным самим по себе фактом находки картины, не придавая значения, как именно она нашлась. Могу в точности передать вам его слова, сэр. «Боулз, – сказал он мне, – все это – вульгарное шутовство, на которое нам вообще не стоит обращать внимания. Передайте мисс Белинде, чтобы развлекала гостей и хозяйничала в доме до обеда, поскольку я собираюсь отправиться к Ласлету, чтобы поговорить с ним о молодых бычках». На этом он меня оставил и удалился, спокойнее, чем даже в самое обычное и безмятежное время. Он уже спустился по подъездной дорожке, мистер Эплби, – это было буквально пять минут назад, – а потом все же вернулся, что показывает, до какой степени он неизменно внимателен к людям, и сказал: «Если Джозеф чувствует себя здесь неловко, то может отправляться до конца праздника к своим двоюродным братьям в Уинг». И в таком случае управлюсь ли я один? – спросил он. А для меня это всегда было величайшей привилегией, и я мог только порадоваться такому доверию к себе со стороны мистера Элиота.

На столь откровенно выраженное восхищение Эплби мог ответить только кратковременным почтительным молчанием. В эти несколько секунд он успел понять, что реакция на события мистера Элиота была не столько удивительна, сколько вполне естественна и последовательна. Этому человеку, используя выражение Кермода, все было как с гуся вода, и Эплби уже начал подозревать, что так будет всегда. А потому, если, как появились основания полагать, неведомый враг наметил себе целью душевное здоровье мистера Элиота, то он выбрал не ту точку для удара, поддавшись обманчивому поверхностному впечатлению. Его жертва легко приходила в замешательство, но обладала необычайно мощными внутренними ресурсами для восстановления психического равновесия. Собственное творение мистера Элиота заставили ожить, вытворять загадочные и пугающие трюки, зачастую успешно проникая в глубины сознания собственного создателя. Но мистер Элиот, вообще говоря, личность возбудимая, столкнувшись с таким феноменом, повел себя несколько странно, но и с восхитительным здравым смыслом, призвав свой разум воздвигнуть между собой и событиями барьер из метафизических рассуждений. И нашел в них для себя превосходное временное укрытие, но прошлой ночью этот барьер попытались разрушить. Похищение принадлежавшей Белинде картины стало происшествием, никак не объяснимым с точки зрения философской метафизики. Паук – банальное творение мистера Элиота для продажи на литературном рынке – совершил акт вандализма против личных эмоциональных отношений автора. Причем это было сделано как раз в тот момент, когда мистер Элиот уже почти убедил себя, что в странных событиях, происходивших в его доме, неким метафизическим образом виноват он сам. И если прежде его враг вел себя исключительно тонко и продуманно, то тут он неожиданно допустил грубую ошибку, перестаравшись в своем рвении.

Проказа с Ренуаром распадалась на две части: кражу и обнаружение украденного. Первая увенчалась полнейшим успехом, заставив мистера Элиота лечь спать человеком не только обескураженным, но и почти сломленным. Зато вторая обернулась фиаско. Замысел состоял в том, чтобы повергнуть мистера Элиота в еще более глубокое смятение, нанеся оскорбление Белинде. Этого эффекта пытались добиться, небрежно подбросив купальщицу Ренуара в спальню простого лакея. Ничего вульгарнее придумать невозможно, но как раз из самой вульгарности этого акта мистер Элиот, как теперь выяснилось, почерпнул новые силы для возвращения к устойчивому душевному состоянию. Подобные выходки находились так далеко от сферы его собственных интересов, оставались настолько чуждыми его сознанию, что он не мог взять на себя хотя бы часть ответственности за них. Отсюда следовала ошибочность всех его недавних метафизических экзерсисов, которые, что ни говори, служили источником для тревог. Любые творившиеся вокруг странные вещи оказались всего лишь дурацкими шутками, имевшими вполне рациональные объяснения. Мистер Элиот, хотя и не самым прямым путем, пришел к выводу, напрашивавшемуся изначально: его кто-то пытался разыгрывать и высмеивать. Поразительная устойчивость к стрессам восторжествовала, и сейчас он отмел все посторонние мысли и страхи, сосредоточившись на прозаических бычках Ласлета. По совершенно верному замечанию Кермода, все вернулось к исходной позиции.