Сквозь всю блокаду - Павел Лукницкий

Зайти к соседке — договорились ли о доставке дров?.. У каждой домашней хозяйки обилие подобных обязанностей. А потом у себя в квартире подстругать осевшую дверь, исправить громкоговоритель (не пропустишь же сводки Информбюро!), заделать войлоком щели, дело к осени, скоро зима!..

Население готовится к зиме не так, как прежде, а именно как к зимовке. Запасти дров, керосина, засолить капусту, заготовить мел для замазки окон, связать заранее варежки себе, да и другим — двум-трем знакомым на фронте…

Мало ли что еще? И не только надо быть готовым к зиме. Надо держать свою квартиру в постоянной боевой готовности. Светит электричество, но у всех есть керосиновые лампы, свечи, коптилки. Действует водопровод, но в ваннах, в ведрах, в корытах всегда есть запас воды. День спокоен, но проверенные противогазы под рукой, чтоб не искать их в случае надобности. Стелешь на кровать чистые простыни, но на стул кладешь портфель или сумку с карманным фонариком, спичками, индивидуальным пакетом; всё в порядке, теперь можно об этом забыть, запустить патефон, почитать книгу, зайти поговорить о чем-либо веселом к соседям… Именно — о веселом, приятном: о наших победах на брянском направлении, о том спектакле, который в театре вместе смотрели вчера, о любви, о дружбе…

Точно так живут бойцы в полку на передовых позициях: всегда в боевой готовности, всегда — полные жизни, спокойные, уравновешенные!

В тихий день в прибранной чистой квартире иной раз удается представить себе, что сейчас мирное время. Никто, однако, не обманывает себя: тишина может нарушиться в любую минуту. Вот и сейчас: загрохотал очередной обстрел, радиорепродуктор объявляет свое неизменное: «…движение транспорта прекратить, населению укрыться…» За окном поплыли бурые облачка от разрывов шрапнели, где-то неподалеку трещат и ломаются крыши, дом колеблется и дрожит…

Рвутся и рвутся снаряды. Но горожанин знает: все пункты ПВО работают напряженно. Все наблюдатели артиллерийских контрбатарейных дивизионов засекают гулы и вспышки, с математической точностью определяя координаты фашистских проклятых орудий; по всем проводам Ленинградского фронта бежит короткое слово — пароль, по которому наши тяжелые батареи, форты Кронштадта и крупные калибры кораблей Балтфлота открывают огонь, а летчики уже взмыли с аэродромов на своих самолетах, — вот они гудя проносятся над городом, чтоб обрушить груз бомб на батареи немцев, на их кочующие по лесным чащобам орудия. Обстрел города прекратится, когда нащупанный, найденный враг будет подавлен или уничтожен. И пока защитники Ленинграда всей громадой огневых и бомбардирующих средств обрушиваются на неистовствующих под стенами города фашистских преступников, наши пожарные команды, городская милиция, дежурные ПВО, санитарки больниц и госпиталей совершают свои каждодневные подвиги.

10 августа

Слатино, Никитовка, Рубежное — наши войска все ближе подходят к Харькову и, не сомневаюсь, в ближайшие дни возьмут его, на этот раз крепко, чтоб уж больше не отдавать его гитлеровцам. После Орла и Белгорода, взятых 5 августа, это будет следующее крупнейшего значения событие в войне. 5 августа, вернувшись домой в девятом часу вечера с неистовым желанием спать, но услышав по радио, что между одиннадцатью и одиннадцатью тридцатью будет передаваться важное сообщение, я, преодолевая сонливость, ждал, ложился, засыпал и будил себя, потому что это предупреждение все повторялось по радио. Дожидался торжественного приказа Верховного главнокомандующего. Я, как и все, предполагал, что будет сообщение о взятии Орла, но взятие также и Белгорода оказалось для меня неожиданностью. Слова приказа о салюте Москвы заставили меня ждать еще и полуночи; думалось, эти двенадцать залпов из ста двадцати орудий будут транслироваться по радио.

Более пяти тысяч танков взято и уничтожено нами в боях под Орлом и Белгородом, больше двух тысяч пятисот самолетов. Масштабы ведущегося сражения шире, чем когда-либо в мире, во всей его обильно насыщенной войнами истории.

Наступление наше продолжается и поныне, а теперь к нему прибавилось харьковское. Это — первое наше прекрасное летнее наступление, и все то, что происходит в Италии, — крах Муссолини, почти полное занятие Сицилии союзниками, усилившаяся борьба с оккупантами в воспрянувших духом странах Европы, — бесспорное доказательство слабости Германии. Крушение каких бы то ни было надежд Гитлера на победу, близость полного поражения фашистских полчищ, близость полной нашей победы! Где она, победа наша? В этой наступающей осени? В зиме ли? Или еще только в будущем году?.. Союзники со вторым фронтом по-прежнему тянут. На днях в «Правде» была помещена статья «О втором фронте», — статья, открыто и резко осуждающая медлителей, требующая быстрейшего открытия второго фронта, — первая столь резкая и прямая статья. После блестящего успеха нашего на линии Орел — Белгород[47] такая статья звучит гордо, она — суровый укор, высказанный с достоинством. В этой статье союзникам напоминается и срок открытия второго фронта: «…и не позже чем через 9 месяцев» после обещания, — то есть сентябрь 1943 года.

Позавчера, 8 августа, примерно с трех часов и до шести дня продолжался неистовый обстрел центра города. Я сидел в своей комнате перед окном, работал — писал очерк «Летучий голландец»: о голландце-перебежчике и немке-садистке, любовнице артиллерийского офицера, дергавшей шнур дальнобойного, обстреливавшего Ленинград, орудия. Внезапный шквал снарядов обрушился вокруг моего дома. Я смотрел в открытое окно со своего четвертого этажа. Дом дрожал и колебался. Я видел: побежали люди по Невскому, побежали по каналу. Иные продолжали идти как ни в чем не бывало. Иные стояли в подворотнях. Новый шквал. Я увидел огромное взлетевшее над крышами желтое облако — впереди и одновременно другое — справа, на углу Невского и канала… Донеслись треск, грохот; осколки снарядов застучали вокруг и по крыше моего дома. Я отпрянул от окна, но минуту спустя стал смотреть снова, высунувшись, сев на подоконник. По пешеходному мостику торопливо шли девушки-санитарки в плоских касках, с носилками — спеша к площади Лассаля, где разорвался снаряд. Бежали люди, другие же шли спокойно, как ходят всегда.

Обстрел продолжался. Снаряды рвались то ближе, то дальше. Позднее я узнал: на площади Лассаля снаряд попал в трамвайную остановку, в самую гущу ожидавших здесь людей. Одна из жилиц нашего дома, возвращавшаяся сразу после обстрела из радиокомитета, и другие, с которыми я разговаривал позже, рассказали мне, что видели там огромные лужи крови, десятка полтора — два трупов, изуродованных и окровавленных; огромная лужа крови была у входа в Филармонию. Раненых разнесли по госпиталям — в Европейскую гостиницу, в соседнюю с моим домом больницу Софьи Перовской…