Эндшпиль - Дэн Симмонс

Да и самого Сола поразили и даже испугали тени, вставшие с ним рядом, поднявшиеся, чтобы защитить его, перед тем как они будут унесены обратно во тьму. Некоторых из них он даже не мог вспомнить – откуда они? Одни – с фотографий, другие – из досье... Зато Сол хорошо помнил других – молодого венгерского кантора, последнего раввина Варшавы, девочку из Трансильвании, покончившую с собой в день Искупления, дочь Теодора Херцля, умершую от голода в Терезиенштадте, шестилетнюю девочку, убитую женами эсэсовцев в Равенсбруке... Какое-то страшное мгновение Сол метался в бесконечных коридорах собственного сознания, сомневаясь, не попал ли он в какое-то невероятное хранилище национальной памяти, которое не имеет никакого отношения к сотням часов его тщательного самогипноза и месяцам заранее сконструированных кошмаров.

Последней личностью, уничтоженной оберстом, был он сам, четырнадцатилетний Сол Ласки, стоящий в Челмно и беспомощно глядящий вслед отцу и брату Иосифу, уходящим к душевым. Только на этот раз, за мгновение до того, как фон Борхерт рассеял этот образ, Сол вспомнил то, чего он не позволял себе раньше, – его отец обернулся, крепко прижимая к себе Иосифа, и воскликнул на иврите: “Услышь! О Израиль! Мой старший сын будет жить!” И Сол, сорок лет искавший покаяния в этом самом непростительном из грехов, наконец увидел его в лице единственного человека, который мог простить его – четырнадцатилетнего Сола Ласки.

Сол снова споткнулся, восстановил равновесие и, собрав все силы, бросился к оберсту.

Том Рэйнольдс кинулся ему наперерез, протягивая свои длинные пальцы к его горлу. Сол не обратил на него никакого внимания, оттолкнул в сторону со всей силой своих союзников, которые присоединились к нему, и преодолел последние пять футов, отделявшие его от Вилли фон Борхерта.

На мгновение он увидел удивленное лицо оберста, его расширенные от недоумения выцветшие глаза и вцепился в его жилистую шею, опрокидывая кресло и увлекая за собой Рэйнольдса. Все трое рухнули на пол.

Герр генерал Вильгельм фон Борхерт был старым человеком, но его руки все еще сохраняли силу, и он принялся колотить Сола, упираясь ему в грудь и лицо в отчаянной попытке освободиться. Сол не обращал внимания на удары, на колени оберста, молотившие его живот, на сокрушительные кулаки Тома Рэйнольдса, опускавшиеся ему на спину и голову. Используя свою комбинированную силу, Сол сомкнул пальцы на горле оберста и принялся душить его, понимая, что ослабит хватку, только когда эта тварь перестанет дышать.

Вилли брыкался, извивался, царапал руки и лицо Сола, брызжа слюной во все стороны. Его румяное лицо сделалось сначала багрово-красным, потом посинело, он уже задыхался. Чем глубже впивались пальцы Сола в шею проклятого оборота, тем более сверхъестественный прилив сил он ощущал. Каблуками ботинок Вилли барабанил по ножке опрокинутого массивного кресла.

Сол не заметил, как следующей взрывной волной снесло панорамные двери и выбило все окна, осыпав их осколками стекла. Он не заметил, как второй снаряд попал в верхние этажи особняка, тут же наполнив зал дымом, когда занялись старые кипарисовые стропила. Он не заметил, как Рэйнольдс удвоил и утроил свои усилия, царапая, тряся, колотя и пиная Сола, словно какая-то обезумевшая заводная игрушка. Он не заметил, как, хрустя битым стеклом, к ним подошел Тони Хэрод с двумя тяжелыми бутылками “Дом Периньона” и одной из них ударил Рэйнольдса по затылку. Пешка Вилли Бордена, потеряв сознание, отпустила Сола, но продолжала извиваться и вздрагивать от тех лихорадочных нервных импульсов, которые все еще посылал оберст. Хэрод сел на черную клетку, открыл бутылку и стал пить прямо из горлышка. Но Сол и этого не заметил. Он все крепче и крепче сжимал руки на горле фон Борхерта, не обращая внимания даже на кровь, хлещущую из его собственного разодранного горла и капающую на темнеющее лицо и выпученные глаза оберста.

Неизвестно, сколько времени прошло, прежде чем Сол осознал, что оберст мертв. Пальцы Сола так глубоко ушли в горло чудовища, что даже когда он заставил себя разжать их, на шее остались глубокие вмятины, словно отпечатки скульптора в мягкой глине. Голова Вилли была запрокинута, дыхательное горло сжато, как пластмассовая трубка, вылезшие из орбит глаза неподвижно уставились в потолок, распухшее лицо почернело. Том Рэйнольдс лежал мертвый на соседней клетке – его застывшее лицо представляло собой искаженную карикатуру на маску смерти своего хозяина.

Сол почувствовал, что последние силы вытекают из него, как жидкость из разбитого сосуда. Он знал, что где-то здесь, в зале, находится и Хэрод и с ним тоже надо разобраться, но не сейчас. А может, в этом и не возникнет необходимости.

С возвращением сознания вернулась и боль. Правое плечо Сола было сломано и кровоточило, ему казалось, что осколки костей трутся друг о друга. Грудь и шея оберста были залиты кровью Сола, вырисовывая бледные отпечатки его рук.

Тем временем особняк содрогнулся еще от двух взрывов. Дым окутал зал, и десятки тысяч витражей отразили языки бушующего на втором этаже пламени позади Сола. Он уже ощущал жар спиной, понимал, что должен встать и идти, пока не поздно. Но не мог.

Сол приложил щеку к груди оберста и позволил силе тяжести придавить себя. Снаружи снова раздался грохот, но Сол не обратил на него внимания. Испытывая острейшую потребность хотя бы в минутном отдыхе, он закрыл глаза, и теплый мрак объял его со всех сторон.

Глава 40. Остров Долменн.

Вторник, 16 июня 1981 г.

– Ну вот и все, – сказал Микс.

Едва закончился обстрел, пилот начал опускать “Сессну” к посадочной полосе. Сам по себе обстрел оставил лишь несколько глубоких дыр, которые, при сопутствующей удаче и умелом управлении, можно было бы миновать, однако южная часть поля была перекрыта стволами двух поваленных деревьев, а северный конец полыхал от авиационного топлива. На главной взлетной полосе горел реактивный самолет; вдали, рядом с горами пепла и балками, которые еще недавно были ангаром, виднелось несколько дымящихся остовов вертолетов.

– Вот и все, что нам остается, – прорычал Микс.

– Видит Бог, мы старались. Стрелка топлива показывает, что пора поворачивать обратно. Нам и так придется добираться на “честном слове”.

– У меня есть идея, – сказала Натали. – Давайте приземлимся в каком-нибудь другом месте.

– Нет. – Микс покачал головой. – Ты видела пляж на северной оконечности, над которым мы пролетали несколько минут назад? Прилив и шторм перевернули там все к черту. Ни малейшего шанса.

– Он прав, Натали, – устало проговорил Джексон. – В этой ситуации мы вряд ли что-то сможем сделать.