Переписка П. И. Чайковского с Н. Ф. фон Мекк - Чайковский Петр Ильич

Мне очень бы хотелось здесь немного заняться, а именно, докончить эскизы начатой в Браилове сюиты и решить выбор сюжета для моей следующей оперы. К сожалению, случилось обстоятельство, которое покамест препятствует мне приступить к работе. У одного моего друга, товарища по Училищу, с которым я сохранил дружеские отношения до сих пор, случилось большое семейное несчастье, повергшее его в глубокое горе. Это случилось в день моего приезда. Большую часть времени я провожу теперь у него. Не скрою, что эта катастрофа и на меня влияет настолько сильно, что омрачает радость свидания с близкими сердцу и сладкое ощущение свободы. Судьба любит отравлять всякие мои радости. Хотя я ни у кого, кроме близких, не был, но на улице встретил уже множество людей с неделикатными расспросами, с завываньями и т. д. Скажу, чтобы не распространяться, что я рад буду очутиться далеко и в одиночестве.

В Москве до самого моего отъезда держалась чудная летняя погода. Петербург я нашел уже погруженным в осеннюю слякоть, туман и сырость. Как город, Петербург всегда был 'и всегда будет мне несимпатичен.

Через дней пять приедет Модест. Писал ли я Вам из Москвы, что еще раз был и провел чудных два часа в Вашем доме?

До свиданья, милый друг. Думаю, что письмо это уже не застанет Вас в San Remo.

Ваш П. Чайковский.

203. Мекк - Чайковскому

Флоренция,

13 октября 1878 г.

Милый мой, несравненный друг! Благодарю Вас очень, очень за ваши дорогие письма, которые я получаю в полной исправности и которые всегда доставляют мне несказанное удовольствие. Я очень рада, что Вы не остались долго томиться в Москве бесцельным пребыванием: Вы опять утомлены душою, и Вам надо скорее отдохнуть. Огорчает меня только вот что, мой милый, дорогой, - это способ успокоения, к которому Вы прибегаете в последнее время. Я очень хорошо знаю то состояние, в котором это становится почти необходимым, но я также хорошо знаю и тот страшный вред, который это приноносит всему организму человека; вся его физическая и психическая стороны платят впоследствии жестоко. Поэтому, дорогой мой, хороший, если вы меня хоть немножко любите, если хотите что-нибудь для меня сделать, удержитесь от этого разрушительного паллиатива, поберегите Ваш талант, поберегите себя для других людей. Ваше назначение на земле так высоко, что стоит для него отказаться от минутного облегчения гнетущей тоски, тем более, что против этой же самой тоски лучшим средством было бы то же самое занятие, которым Вы выполняете это избранное назначение. Послушайтесь, бесценный мой.

Очень, очень Вас благодарю за исполнение моей просьбы побывать у меня в доме, но мне очень жаль, что Вы не были тогда, когда он совсем готов, - от этого он много терял. Ваше замечание о мелодраматичности сюжета картины “Amore e ingano” вполне совпадает и с моим отношением к нему. Этот сюжет так пуст, что я затруднялась покупать картину, но прелесть работы подкупила меня; я купила ее в Милане, в Galleria la Brera. Мое отделение во флигеле было приготовлено для Вас, мой милый друг; это мои любимые комнаты.

Я очень рада, что Вы теперь в Петербурге: туда письма идут скорее, а в Москву ужасно долго. Но еще больше я буду рада, когда Вы приедете за границу; я с большим удовольствием буду жить там. Да, Вы спрашивали, друг мой, для чего готовится дом в Москве, - то на всякий случай, если бы я уж очень стосковалась по Москве, то чтобы могла в каждую минуту вернуться и найти все готовым. Я за границею чувствую всегда ужаснейшую тоску по родине. Здесь погода не такова, как в Сан-Ремо: хотя температура так же высока, как и там, но дождей много. Я наняла здесь дачу, Villa Oppenheim, a la Viale dei Colli. Я не знаю, друг мой, знаете ли Вы эту дорогу, на которой расположены дачи по обе стороны. Это прелестная платановая аллея с красивыми скверами, эспланадами и т. п., по обе стороны которой, в начале ее от города, расположены дачи. Villa, которую я наняла, великолепна, т. е. самая вилла, потому что сад небольшой и не особенный, но помещение - верх роскоши. Я предполагаю пробыть здесь до начала декабря, а потом в Вену, чтобы успеть также приготовить квартиру и устроить хозяйство к нашим праздникам и приезду моих из Петербурга.

Что Анатолий Ильич, как его нервы? Возьмите-ка его с собой в Clarens; это будет для него очень полезно и Вам очень приятно. А куда же теперь приедет Модест Ильич? Что милые обитатели Каменки? Здоровы ли все? Какова свекловица у Льва Васильевича? А у меня в Браилове опять неудача по хозяйству: свекловица в поле была великолепная, ожидали огромного урожая, а теперь, когда приступили к копке, то оказалось очень мало, а это самый важный продукт в имении. В настоящее время в Браилове гостит Лида со своим семейством, а оттуда она также едет за границу, где мы и увидимся. Меня очень радует это ожидание. Как жаль, что я не могу Вам показать виллу, которую мы наняли, - она очень хороша. Если бы я была богаче, то купила бы ее, а теперь не могу, потому что хотят 650 тысяч lire; это очень большая сумма. В настоящее время мы еще живем в городе, в Hotel d' Italie, потому что на даче не все еще устроено для принятия нас. Прошу Вас адресовать, друг мой, на. Viale dei Colli, Villa Oppenheim.

Здесь развелось очень много певцов: в один день по несколько хоров приходят, а того мальчика с его “Pimpinell,eй” нет. Я получила из Москвы ноты Вашего скрипичного вальса и теперь выписываю оттуда концерт скрипичный. На дачу я абонирую великолепный рояль Эрара. До свидания, мой милый, бесценный друг. Жму Вам руку. Всем сердцем любящая Вас

Н. ф.-Мекк.

204. Чайковский - Мекк

С.-Петербург,

14 октября 1878 г.

Получил вчера письмо Ваше, дорогой друг мой. Я очень рад, что Вы поселяетесь во Флоренции. Город этот оставил во мне самое поэтическое и милое воспоминание. Я, с своей стороны, тоже мечтаю пожить там, но предварительно все-таки поеду в Clarens, в милую виллу Ришелье, которая соединяет в себе все условия для тихой и благоприятной работе жизни. На Соmо я надеюсь все-таки побывать весною, перед отъездом в Россию. Таким образом, планы мои следующие: месяц. или полтора в Clarens, месяц-два во Флоренции, поездка на Сотой возвращение в Россию. Как бы я этого ни желал, но ни один из братьев со мной ехать не может. Очень может быть, что я несколько поскучаю после разлуки с ними, но в виду свободы и возможности во всякую данную минуту переменить местопребывание, грусть по ним не может быть. такой жгучей и острой, как была в прошедшем году, когда я находился в ненормальном состоянии и когда обстоятельства, а не собственная воля, принуждали меня жить вдали от них. Зато какое благо для меня жизнь свободная от обязательных сношений с посторонними! К числу посторонних я отношу родных. Имеете ли Вы многочисленную родню, друг мой? Кажется, нет. У меня родство огромное, и все мои родные живут в Петербурге. Это очень тяжелое иго. Несмотря на узы крови, люди эти по большей-части мне совершенно чужды, и сообщество их, кроме тягостной необходимости казаться довольным в. то время, как никакого удовольствия не испытываешь, мне ничего не приносит. Я завален просьбами и приглашениями этих родных. И так как весьма неприятно огорчать людей без причины, то поневоле приходится ежедневно платить тяжелую дань скуке. Всего невыносимее то, что все они считают долгом говорить со мной о музыке и просить меня что-нибудь новенького сыграть. Между тем, тех, кого хотелось бы видеть часто, видишь мало. Моего чудного по ангельской доброте отца я вижу только урывками. Милый старичок каждый раз плачет от радости, когда посещаешь его. Он очень утешает нас. Здоровье его хорошо, и вчера он провел вечер в театре, что нисколько его не утомило.

Модест приехал. Нечего и говорить, что свидание с ним и с Колей доставило мне большую радость. Повесть его близится к концу. Коля сделал огромные успехи в выговоре и в понимании чужой речи. Он теперь свободно говорит со всеми.