Жертвы времени - Евгения Фёдорова

Я слезал так, будто тело мое было из камня. Нога в распрямленном состоянии практически не болела, но пальцы ног и рук так замерзли, что я их почти не чувствовал. Северный подошел к скале, нависающей над землей и скинул припорошенный снегом кусок грубой ткани, под котором оказалась небольшая кучка сухих дров. Маги подготовили проход заранее.

Под прикрытием скалы через несколько минут уже горел слабенький огонь, Мастер бросил у костра одеяло и предложил мне сесть на него. Вновь было разрешено разговаривать. Похоже, слова могли помешать магам сосредоточиться, когда они удерживали лошадей поверх снега.

— Закатай штанину, — велел мне Мастер, но былая суровость из его голоса улетучилась.

На колене открылась большая ссадина, но болела не она и не синяк, который наливался вокруг ободранной кожи. Я для верности ткнул указательным пальцем в кровавую корку на сгибе колена и сморщился.

Карин присела с другой стороны от огня, и я смог получше разглядеть ее. У нее были узкие, прищуренные глаза и тонкий длинный нос, подчеркнутый высокими скулами. Она казалось хрупкой, но на лице девочки постоянно присутствовало хмурое и настороженное выражение, я ни разу не видел, чтобы она улыбалась, а из-за прищура глаз казалось, что она постоянно замышляет что-то недоброе. Теперь она смотрела на меня либо с любопытством, либо с неприкрытой неприязнью.

Северный ушел вперед по ущелью, но быстро вернулся.

— Что там опять? — спросил маг, присаживаясь рядом. — Я смотрю, стало лучше?

Я кивнул. Действительно, если не гнуть ногу, боль отпускала.

— Защемлен нерв, — Мастер взъерошил волосы.

— Глупо, — тихо сказал я.

— Во всяком случае, необычно, — согласился Северный. — Глотни-ка, — он протянул мне флягу. — И не унывай, сейчас все поправим.

Я и не ожидал от него ничего другого. Маг зачерпнул снега и погрел его в ладонях, растапливая, а потом, разведя руки в стороны, своей магией заставил воду вытянуться в тонкую, похожую на иглу, нить и заледенеть.

Торопливо отвинтив крышку фляги, я глотнул крепкой настойки, от которой по телу прокатилось приятное тепло. Кровь прилила к пальцам, отогревая их.

Я вопросительно посмотрел на Мастера, но тот лишь отрицательно покачал головой.

— Если это тебя впечатляет, то не смотри, — немного насмешливо сказал Северный и ледяная игла под его руками ушла в мой коленный сустав. Я почувствовал легкое покалывание и ноющая, отдающая в бедро боль, разгладилась. Капля воды упала на кожу.

Северный непринужденно хлопнул меня по плечу и широким жестом предложил отдыхать. Этот короткий привал пошел нам всем на пользу, а глоток из фляги Северного заставил меня повеселеть. То, что ждало впереди, не казалось уже таким зловещим.

Из еды у нас был подсушенный хлеб, сыр, вяленые мясо и рыба. Завернутое в два слоя ткани в отдельной сумке было сырое мясо, которое на морозе превратилось в спекшийся с кровью кусок льда. На луке седла северного крепился короткий лук, который он натянул в первый же вечер и, пока мы отдыхали, подстрели разжиревшую к зиме дикую индейку. Хорошая сытная, жирная еда помогала нам согреться и восполнить силы, потому что путь и вправду был нелегким. Привалы были коротки, ночь частенько проходила в седле. Утром мы останавливались, чтобы размяться и поесть, и я все чаще замечал отвращение к еде во взгляде Мастера. Еще мы останавливались под вечер, пережидая сумерки, когда сила обоих магов, словно сталкиваясь между собой, ослабевала. Тогда Северный разжигал огонь, а Карин устраивалась спать. Я неплохо приноровился дремать в седле, хотя этот нездоровый сон не давал чувства полного восстановления. Вечерние привалы, как и те, что мы делали под утро, различались по времени и составляли от двух до шести часов.

Ночами наш маленький отряд вел Мастер, днем впереди ехал Северный. Снег не давал темноте быть по-настоящему густой, и все же ночами я не видел ничего, кроме серых, плохо очерченных силуэтов. Мы двигались в основном по ущельям и по пологим склонам, пробираясь все глубже между корнями гор, такие маленькие, словно тараканы, мы бежали по лабиринту между горными хребтами.

На пятый день пути разыгралась снежная буря. Буран окутывал нас мглой, стараясь увести с призрачных троп, и лишь силой магов мы не разбредались в разные стороны, гонясь за серыми тенями, обманутые гулом ветра, за которым не слышишь даже собственных слов.

Мы не останавливались. Лошади шли цепочкой, теряясь в белой снежной мути, и я не видел даже хвоста идущего впереди коня. Животные сами знали, куда идти — маги не давали им сбиться с пути.

Казалось, я немного привык к холоду, но этот снежный омут, наполненный воем и ветром, сильно ударил по моему здоровью. К середине ночи я начал кашлять, чувствуя былую боль в груди. Я боялся, что снова захвораю, но старался об этом не думать.

Спустя некоторое время мы остановились под прикрытием скального выступа, с подветренной его стороны. Буран, бушевавший вокруг, стих, превратившись в занавес из порхающего снега — ветер удивительным образом обтекал эти скалы стороной. Уже через четверть часа я согрелся крепкой настойкой из фляги Северного, а через полчаса уже пил чай и ел мясо. Боль в груди утихла, кашель отступил, и я мог лишь радоваться этому…

Был седьмой день пути, когда мы наконец остановились на отдых в более или менее приличном месте — в небольшой пещере, где, как только был разведен костер, тут же стало тепло и даже как-то уютно. Заготовленные заранее дрова лежали в углу аккуратной поленницей, почти достававшей до потолка. На полу виднелись следы давних стоянок. Мы вскипятили чай, поели, Мастер, как всегда занялся моей спиной. В эти моменты я лови на себе еще более враждебные, чем обычно, взгляды Карин. Наверное, ей казалось, что Мастер нянчится со мной. Впрочем, так и было.

На этот раз маги объявили, что мы останемся здесь до утра. Усталость, накопившаяся за прошедшую неделю, была столь велика, что это в большей степени была вынужденная мера. Сам я уже мечтал о том, чтобы все скорее закончилось, а, глядя на Мастера, впадал в состояние уныния. Маг все больше походил на живого мертвеца, худой, с рваными движениями, постоянно мертвенно бледный, с глубоко запавшими глазами.

Я видел на одном из привалов, как он осматривал раны на груди. Все, что я мог сказать: они не заживают. Лишь немного стянулись края, в целом же они выглядели так же, как и раньше.

Да, путь ему давался нелегко, а ведь он должен был еще вести нас, тратить свою собственную силу на то, чтобы горы не поглотили четверых всадников, не сожрали, не похоронили заживо в своих скованных льдом владениях. В эти дни горы были к нам жестоки, как никогда. Они не делали поблажек никому. Уделом слабого была здесь неминуемая смерть.