Шаман - Ной Гордон

Роб Джей хотел остаться в стороне от этого безумного мира, но понимал, что ему вряд ли это удастся. Война длилась уже шесть недель, когда в Холден-Кроссинг примчался Стивен Хьюм, чтобы увидеться с ним. Бывший конгрессмен честно признался, что использовал свое политическое влияние для того, чтобы его взяли в юнионистскую армию полковником. Сейчас он служил на железной дороге Рок-Айленда стряпчим и организовывал сто второй иллинойсский полк добровольцев; собственно, он прибыл в Холден-Кроссинг для того, чтобы предложить доктору Коулу стать полковым хирургом.

— Это не для меня, Стивен.

— Док, чисто теоретически ваше неприятие войны вполне естественно. Но если ближе к делу, то сегодня у нас с вами появились довольно веские причины для участия в этой войне.

— Не думаю, что убийство множества людей изменит чье-то мнение о рабстве или свободной торговле. Кроме того, вам нужен кто-то помоложе и посильнее. А я — сорокачетырехлетний мужчина с брюшком, — возразил Роб Джей.

Он действительно набрал вес. В те времена, когда беглые рабы прятались в его тайнике, Роб Джей привык захватывать с собой немного еды, проходя мимо кухни: несколько печеных сладких картофелин, кусочек жареной курицы, пару сладких булочек, — чтобы накормить беглецов. Он по-прежнему брал с собой еду из кухни, но теперь съедал ее сам, в тишине и покое.

— Что вы, все в порядке, вы нужны мне хоть худым, хоть толстым, хоть сильным, хоть слабым, — усмехнулся Хьюм. — Более того, у нас сейчас всего девяносто офицеров медицинской службы на всю эту чертову армию. Это ведь великолепная перспектива! Начнете с капитана, а там глазом моргнуть не успеете — и уже майор. Такие врачи, как вы, легко повышаются по службе.

Роб Джей покачал головой. Но Стивен Хьюм ему нравился, а потому он просто протянул ему на прощание руку.

— Желаю счастливого пути, полковник.

Хьюм криво ухмыльнулся и пожал руку Роба Джея. Через пару дней доктор услышал в главной лавке, что хирургом в сто второй полк взяли Тома Беккермана.

Три месяца обе стороны не предпринимали серьезных действий, но в июле стало очевидно, что назревает большая битва. Многие все еще считали, что совсем скоро все закончится, однако первый бой стал прозрением для всей нации. Как противники, так и сторонники войны жадно перечитывали все сводки с фронта.

В Манассасе, штат Виргиния — городке в двадцати пяти милях к югу от Вашингтона — более тридцати тысяч солдат Союза под началом генерала Ирвина Макдауэлла вступили в бой с двадцатью тысячами конфедератов, которыми командовал генерал Пьер Борегар. Еще около одиннадцати тысяч конфедератов с генералом Джозефом Джонстоном во главе расположились в долине Шенандоа, где грудью встретили юнионистские войска — четырнадцать тысяч солдат под командованием генерала Роберта Паттерсона.

Двадцать первого июля 1861 года, рассчитывая на то, что Паттерсон сумеет задержать Джонстона в долине, Макдауэлл повел свою армию на южан. Противостоящие силы столкнулись у Садли-Форда, что на реке Бул-Ран.

Однако эта атака едва ли стала неожиданной для неприятеля. Не успел Макдауэлл дать первый залп, как Джонстон увел свои войска из-под огня Паттерсона и объединил свои силы с армией Борегара. План действий северян был известен всем и каждому. На холмах в Манассасе заранее расположились «зрители» — это конгрессмены и гражданские служащие привезли из Вашингтона в экипажах и двуколках своих жен и детей. Семьи расположились на пикник, ожидая начала «представления», словно бой был обычным развлечением. Десятки кучеров из гражданских ушли служить в ту или иную армию, где в их обязанности входило сопровождать отряды на поле боя, чтобы доставлять раненых в полевой госпиталь, если возникнет такая потребность. Важной обязанностью кучеров было подвозить виски на пикники.

Пока зрители предвкушали грядущее зрелище, солдаты Макдауэлла начали наступать на объединенные силы Конфедерации. Большинство бойцов с обеих сторон были зелеными новобранцами и брали скорее яростью, нежели умением. Конфедераты вначале продвинулись на несколько миль вперед, а затем укрепили свои позиции и позволили северянам совершить несколько яростных атак. После этого войска Борегара перешли в контратаку. Измотанные боем отряды Союза замедлили нападение и отошли. Вскоре их отступление превратилось в разгромное бегство.

Битва не оправдала ожиданий зрителей из Вашингтона. Грохот оружейных выстрелов, пушечных залпов и криков раненых был невыносимым для их слуха, а зрелище, разворачивающееся перед ними, было ужасным. Вместо атлетических экзерсисов они видели, как на поле боя живые люди лишаются голов, конечностей, как их разрывает на части. В том бою пало несметное количество людей. Кое-кто из гражданских лишился чувств, остальные рыдали, как дети. Все они хотели было сбежать, но один снаряд угодил в повозку и убил лошадь, перекрыв тем самым главную дорогу для отступления. Большинство из охваченных ужасом гражданских кучеров — и пьяные, и трезвые — стремительно покидали поле боя налегке, забыв о раненых. Те немногие, кто пытался помочь пострадавшим в битве, терялись среди посторонних колясок и обезумевших лошадей. Бойцы, получившие смертельные ранения, оставались на поле боя и, крича от боли, умирали. Раненые, способные самостоятельно ходить, через пару дней добрались до Вашингтона пешком.

В Холден-Кроссинге по причине победы конфедератов у приверженцев южан открылось второе дыхание. Роб Джей больше переживал из-за преступного пренебрежения по отношению к жертвам, чем из-за поражения как такового. В начале осени стало известно, что в битве при Бул-Ране погибли, получили ранения или же пропали без вести около пяти тысяч солдат. Сражение унесло множество жизней лишь потому, что о пострадавших некому было позаботиться.

Однажды вечером они с Джеем Гайгером сидели на кухне в доме Коулов; мужчины пытались избегать разговоров о войне. Они обсуждали новость о том, что кузен Лилиан Гайгер, Иуда Бенджамин, стал военным министром у конфедератов. Чувствовали они себя при этом как-то неловко. Они полностью согласились друг с другом в том, что обе армии проявили преступную недальновидность, забыв о спасении собственных раненых.

— Как бы трудно нам ни пришлось, — предложил Джей, — мы не должны позволить этой войне разрушить нашу дружбу.

— Нет, что ты, конечно, не позволим!

Разрушить дружбу она, конечно, не могла, подумал Роб Джей, но их отношения и так уже стали не такими близкими и добрыми. Он вздрогнул от неожиданности, когда Гайгер сердечно обнял его на прощание.

— Я присмотрю за твоими близкими, как за родными, — пообещал Джей. — Ничего не пожалею для того, чтобы они были счастливы.