Записки еврея - Григорий Исаакович Богров

откуповъ на западѣ и югѣ. Фирма ихъ была общая. Нѣкоторыми откупами распоряжался молодой, а нѣкоторыми старикъ. Къ послѣднему попалъ въ управляющіе мой старый другъ Рановъ, а по его протекціи, былъ выписанъ туда въ бухгалтеры и я.

При первомъ свиданіи Рановъ озадачилъ меня.

— Я выписалъ тебя. Старикъ благоволитъ нѣсколько ко мнѣ и отчасти вѣритъ моей рекомендаціи. Но дѣло далеко еще не кончено.

— Какъ такъ?

— Я не могу еще утвердительно опредѣлить, принятъ ли ты, или нѣтъ. Дѣло въ томъ, что старикъ престранный человѣкъ. Онъ почти безграмотенъ. Онъ служащихъ не оцѣниваетъ по ихъ служебнымъ достоинствамъ, а по ихъ физіономіи и рѣчи. Необходимо ему лично поправиться. И этого еще мало: нужно понравиться его молодой, длинноносой супругѣ, но и этого недовольно: нужно понравиться и его фавориту кучеру. Отъ послѣдняго зависитъ все.

Я оторопѣлъ отъ подобныхъ курьезныхъ обстоятельствъ.

— Ты не пугайся однакожъ, понравиться имъ не такъ трудно. Я изучилъ этотъ тріумвиратъ, узналъ ихъ слабости. Я помогу тебѣ совѣтомъ и, надѣюсь, все уладится къ лучшему.

Въ эту минуту открылась дверь и на порогѣ явился человѣкъ въ нахлобученной шапкѣ, съ краснобагровой, пьяной рожей, въ синей поддевкѣ, съ коротенькой, дымящейся трубкою въ зубахъ. Не снимая шапки, онъ лѣниво вынулъ чубочекъ изо рта, чиркнулъ въ сторону полнымъ плевкомъ и грубо-повелительно обратился къ Рапову.

— Идите. Баринъ требуетъ. Сію минуту.

Рановъ какъ будто и не замѣтилъ грубости человѣка, звавшаго его.

— Иду, Сенька, иду. А вотъ, посмотри, Сенька! Это нашъ новый бухгалтеръ, представилъ меня Рановъ. Я догадался, что это самъ фатальный кучеръ. Я съ любопытствомъ посмотрѣлъ на него.

Кучеръ окинулъ меня бѣглымъ взглядомъ съ головы до ногъ, и вперилъ въ меня такой дерзко-наглый взоръ, что я покраснѣлъ отъ злости и опустилъ глаза.

— Изъ далеча прикатилъ? спросилъ Сенька Ранова, небрежно указавъ на меня пальцемъ. Чиркнувъ въ другой разъ, онъ вышелъ, переваливаясь, вмѣстѣ съ Рановымъ.

Я забѣгалъ по комнатѣ въ ожиданіи возвращенія Ранова. Скверныя, унизительныя думы поднимались въ головѣ.

Черезъ нѣсколько минутъ пришелъ Рановъ, улыбающійся насмѣшливо.

— Ты право счастливецъ, въ галошахъ видно родился.

— А что?

— Представь, пресловутый физіономистъ Сенька съ перваго раза одобрилъ тебя! каково?

Рановъ повелъ меня къ старику.

— Ты съ старикомъ держись вѣжливо, но совершенно свободно. Онъ нѣсколько побаивается смѣльчаковъ, и оцѣниваетъ ихъ высшей нормой. Онъ болтливъ, любитъ общество, хлѣбосольно принимаетъ и обращается за просто, безъ величавыхъ откупщичьихъ замашекъ. Но если онъ кого-нибудь не возлюбитъ то дѣлается неукротимъ и страшенъ.

Съ трепетомъ сердечнымъ переступилъ я порогъ пріемной старика. Онъ полулежалъ на мягкой софѣ. Я поклонился ему. Онъ ласково подозвалъ меня, подалъ руку и усадилъ.

Мой новый принципалъ былъ человѣкъ лѣтъ шестидесяти, замѣчательной красоты. Его прекрасное лицо, обрамленное бѣлою какъ снѣгъ бородою, черпая бархатная феска съ громадною кистью, широкій бѣлый воротъ рубахи, черный шелковый халатъ, низпадавшій широкими, тяжелыми складками, изящныя туфли, вышитыя золотомъ, на красивой, стройной ногѣ, придавали старику видъ патріарха. Только одно вредило полному эффекту: яркій румянецъ во всю щеку, красныя, чувственныя губы и маслинные, хотя и красивые глаза, съ перваго взгляда, обнаруживали бонвивана. Впрочемъ, послѣднее обстоятельство ему нисколько не мѣшало быть похожимъ на любаго непогрѣшимаго папу.

Онъ долго распрашивалъ меня, гдѣ я служилъ, кто мои родители. Узнавъ, что я по происхожденію, принадлежу къ раввинскому роду, къ теократической еврейской аристократіи, онъ казался очень довольнымъ. Рановъ присутствовалъ тутъ же. По пріятной улыбкѣ, не сходившей съ его умнаго лица, я догадывался, что онъ моими отвѣтами и манерою держаться совершенно доволенъ. Въ заключеніе, старикъ обрадовалъ меня.

— Ты, молодой человѣкъ, можешь считать себя почти принятымъ на службу. Я говорю почти потому, что желаю тебя испытать прежде. Рановъ! поручите ему сочинить то прошеніе, о которомъ мы вчера трактовали. Увидимъ, каковъ онъ.

Я откланялся и направился въ переднюю, какъ вдругъ распахнулась боковая дверь и зашуршало шелковое платье. Я оглянулся. Шелковое платье игриво подбѣжало къ старику, обхватило его красивую шею и напечатлѣло нѣсколько звонкихъ поцѣлуевъ на его лоснившейся плѣши.

— Молодой человѣкъ! позвалъ меня старикъ. Я остановился.

— Дитя мое, обратился старикъ къ шелковому платью — хочешь взглянуть на нашего новаго бухгалтера?

Платье повернулось ко мнѣ лифомъ. Въ этомъ роскошномъ платьѣ сидѣла молодая худая женщина, а въ лифѣ — плоская, впалая грудь. Женщина была высокаго роста, стройная, брюнетка съ черными, какъ смоль, косами, съ смугло-блѣднымъ цвѣтомъ лица, съ длиннымъ крючковатымъ носомъ, съ прекрасными зубами, съ парою черныхъ глазъ. Всѣ черты лица дышали хитростью, пронырствомъ, поддѣльною сладостью. По типу, это было лицо чистокровной еврейки. Будь она красивѣе, свѣжѣе, роскошнѣе, въ своихъ формахъ, художникъ не могъ бы найдти лучшей модели для Юдиѳи.

Я поклонился откупщицѣ. Она подозвала меня, и ласково усадила.

— Имѣете ли вы жену? спросила она меня съ какимъ-то теплымъ участіемъ.

Я отвѣтилъ утвердительно.

— Это очень похвально. Я ненавижу холостыхъ: это развратники, которымъ грѣшно предоставить кусокъ хлѣба! произнесла откупщица съ какимъ-то ханжествомъ. — А дѣтей имѣете?

— Имѣю.

— И много? спросила она, кокетливо посмотрѣвъ на меня.

— Нѣсколькихъ… отвѣтилъ я конфузясь.

— Нѣтъ, сколько именно? продолжала она любопытствовать, наслаждаясь, повидимому, моимъ замѣшательствомъ.

Я удовлетворилъ ея любопытству. Она умильно посмотрѣла на меня, перенесла грустный, задумчивый взоръ на старика и глубоко вздохнула.

Бѣдняжка! Ей, утопающей въ довольствѣ и роскоши, жаждущей прибрать къ рукамъ достояніе стараго мужа послѣ его смерти, Господь не даетъ наслѣдника, а бѣдняки какіе нибудь одарены цѣлой массой этого дешеваго добра!

Я вторично началъ откланиваться.

— Вы хорошій музыкантъ?

— О, совсѣмъ нѣтъ, отперся я, предчувствуя бѣду.

— Не вѣрьте ему, вмѣшался Рановъ.

— Вы, конечно, у насъ часто играть будете, рѣшила за меня откупщица.

— Вы, молодой человѣкъ, приходите къ намъ посидѣть, отобѣдать, чаю выпить, когда вздумаете, безъ церемоній. Я у себя дома не откупщикъ, а радушный хозяинъ, ласково пригласилъ меня старикъ на прощаніи, потрепавъ по плечу.

— Въ первый разъ встрѣчаю я такого простого, не гордаго откупщика, удивился я, когда остался съ Рановымъ на единѣ.

— Пальца въ ротъ однакожь не клади: неровенъ часъ, укуситъ.

— Какое прошеніе долженъ я сочинить? спросилъ я, вспомнивъ о предстоящемъ испытаніи.

— Къ предсѣдателю казенной палаты. Пустяки какіе-то. Возьми готовое, я уже самъ написалъ, перечерни собственною рукою и прочитай старику. Имѣй только въ виду одно, что, черезъ каждыя нѣсколько строкъ, необходимо влѣпить, кстати и не кстати, титулъ превосходительства. Старику надобно читать трогательнымъ, подобострастнымъ голосомъ.

— Ну, врядъ ли я буду на это способенъ.

— Это не трудно. Вотъ такъ!

Рановъ досталъ исписанный сѣрый листъ бумаги, сталъ въ просительную позу, скорчилъ кислую физіономію и началъ читать меланхолическимъ голосомъ:

«Небезъизвѣстно Вашему Превосходительству,