Эйзенхауэр. Солдат и Президент - СТИВЕН АМБРОЗ

По мнению Даллеса, точка зрения Ри была разумной, поэтому он предложил: "Надо только не сдавать позиций и стараться делать то, что мы делали в последние два года", то есть продолжать войну. Эйзенхауэр возразил: "Это будет полной капитуляцией, ведь это шантаж". Вильсон сказал, что это и есть другая сторона "восточного склада ума — он не считает это шантажом. В конце концов мы исключили Ри из переговоров о перемирии". Хэмфри высказался, что "единственная возможность для нас — стараться в меру наших сил сохранить лицо". Эйзенхауэр разразился смехом: "Подумайте! Запад, спасающий свое лицо".

Последним слово взял Даллес. С угрюмым видом он информировал Эйзенхауэра, что "подобная ситуация свойственна той политике, которую мы стараемся проводить". Не удалось противодействовать коммунистам в глобальном масштабе, не удалось отбросить их за реку Ялу, не удалось поддержать Чан Кайши в его наступлении на континентальный Китай, не удалось принять меры для достижения полной победы во Вьетнаме; все это вместе с радужными обещаниями, содержавшимися в речи Эйзенхауэра "Шанс для мира", сделало невозможным для Соединенных Штатов проводить ясную и последовательную политику противодействия коммунизму*5. Подтекст замечания Даллеса был очевиден — надо отказаться от перемирия и добиваться победы.

Но Эйзенхауэр не стал рассматривать это предложение. Вместо этого он направил Уолтера Робертсона, заместителя государственного секретаря, в Сеул, чтобы тот попытался убедить Ри. Эйзенхауэр направил также строгое предупреждение Ри. Напомнив южнокорейскому президенту, что корейцы согласились предоставить командованию сил ООН "полномочия осуществлять руководство всеми сухопутными, морскими и военно-воздушными силами Республики Корея на весь период ведущихся в настоящее время военных действий", Эйзенхауэр указал, что освобождение военнопленных "является грубым нарушением этих заверений и создает невыносимую ситуацию". Эйзенхауэр заявил также: "...если вы не готовы немедленно и безоговорочно согласиться с полномочиями командования сил ООН осуществлять руководство ведущимися в настоящее время военными действиями и добиваться прекращения их, то окажетесь перед необходимостью принять другие условия"*6. Робертсон, действуя в соответствии с полученными от Эйзенхауэра директивами, сказал Ри, что "другие условия будут означать вывод американских войск, прекращение военной помощи Республике Корея, невыделение ей средств на восстановление, отказ от заключения договора о взаимной обороне".

Ри сопротивлялся давлению, в чем ему помогали сообщения из США, которые, по всей видимости, указывали на состояние сенаторов-республиканцев, близкое к восстанию против своей собственной Администрации. Ральф Фландерс заявил, что Робертсон ставит "нас в положение угрожающих Республике Корея нападением с тыла, в то время как Республика Корея ведет наступление на коммунистов на фронте". Бриджес и Маккарти считали, что "свободолюбивые люди" должны аплодировать намерениям Ри не принимать перемирия. Один из членов Конгресса, представитель старой гвардии, внес в Палату представителей проект резолюции, одобряющей освобождение пленных. 5 июля исполняющий обязанности лидера большинства в Сенате, сенатор Уильям Кноулэнд (Тафт находился в госпитале на лечении рака бедра), осудил Эйзенхауэра за "разрыв" с Ри и объявил, что, по его мнению, объединение Кореи должно быть проведено до подписания соглашения о перемирии*7.

Несмотря на весь шум, Эйзенхауэр настоял, чтобы Робертсон проявлял твердость в отношениях со стариком. Робертсон последовал указанию Президента и в конце концов убедил Ри, что Южная Корея ничего не добьется, действуя в одиночку. Наконец, 8 июля Ри опубликовал заявление с обещанием сотрудничать.

26 июля в 21 час 30 минут Эйзенхауэр получил сообщение о том, что соглашение о перемирии подписано. Спустя полчаса он выступил по радио и телевидению с обращением к американскому народу. Он сказал, что военные действия прекращены, и это событие он "возблагодарил в молитвах". Однако он счел необходимым напомнить американскому народу: "...мы добились перемирия только на одном участке военных действий, а не мира во всем мире. Поэтому мы не можем ни ослаблять наших усилий по обеспечению безопасности, ни прекращать их в достижении мира". Не было ни празднований по случаю победы, ни восторженных толп на Таймс-сквер, ни чувства торжества. Напротив, республиканские деятели, такие, как Уильям Дженнер, Маккарти и спикер Палаты представителей Джо Мартин, выразили недовольство по поводу нежелания Администрации добиваться победы, а Линдон Джонсон предупредил, что перемирие "просто высвободит агрессивные армии для нападения в других районах мира"*8.

Несмотря на такое отношение к перемирию, оно было одним из самых больших достижений Эйзенхауэра. Он гордился таким достижением. Он обещал посетить Корею, подразумевая, что сможет решить вопрос об окончании войны, и он совершил эту поездку. Несмотря на сильную оппозицию в рядах своей собственной партии, возражения его государственного секретаря и сильного человека — Ри, он закончил войну через шесть месяцев после того, как занял пост президента. Эйзенхауэр был единственным республиканцем, сумевшим найти и закрепить то, что он назвал "приемлемым решением проблемы, которая почти не поддавалась... решению"*9. Приемлемым его решение оказалось только потому, что он поддержал его всем своим громадным авторитетом; он знал, что, если бы Трумэн согласился на такое урегулирование, республиканцы в ярости могли бы сделать попытку импичмента*, что, безусловно, содействовало бы процессу раскола в стране.

[* Импичмент — парламентская процедура смещения президента с должности.]

Что прежде всего выделяло Эйзенхауэра как лидера? Верховный главнокомандующий силами союзников в 1945 году, победитель, который не соглашался ни на что, кроме безоговорочной капитуляции противника, в 1953 году стал миротворцем, человеком, согласившимся на компромиссное урегулирование, не сулившее ему лавров победителя, не говоря уж о каких-либо шансах на безоговорочную капитуляцию противника. Без сомнения, между этими двумя ситуациями было коренное различие, но оно не должно было мешать видеть истину. А истина заключалась в том, что Эйзенхауэр понимал: дальнейшее расширение войны в ядерный век чревато неописуемыми последствиями, а выиграть ограниченную войну было нельзя. Именно это было самым главным в его стратегической интуиции.

Альтернатива этому — продолжать находиться в тупике. Это была именно та политика, которую рекомендовали проводить почти все его советники, коллеги по Республиканской партии и большинство демократов. Против таких рекомендаций он, Эйзенхауэр-человек, и восстал. После того как Ри освободил пленных, накануне успешного завершения переговоров о перемирии, потери американской армии составляли почти тысячу человек в неделю. Мысль о пяти тысячах убитых и раненых американских парней вызывала у Эйзенхауэра чувство боли. Он, приказавший войскам союзников высадиться на континенте, бросивший их в ад наступления, не мог вынести мысли о том, что американские парни умирают ради поддержания тупиковой ситуации. Он хотел прекратить убийства, и он прекратил их.