Романески - Ален Роб-Грийе
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Так, существует предание, что в самом начале XIX века, то есть вскоре после смерти императрицы Екатерины Великой, на печальных и диких берегах Байкала или где-то в так называемой Внешней Монголии стал являться холодный и нелюдимый призрак государыни, носившей это двусмысленное прозвание. Народная молва, основанная на пылкой народной же фантазии, представляет призрак в виде женщины, закутанной в огромную шубу из голубых песцов; распахнутые полы от талии разлетаются в стороны при порывистых и властных движениях крупного чувственного тела и открывают взорам высокие белые сапоги. Эти полы порой отворачиваются, и на мгновение становится видна алая шелковая подкладка. От груди и до ног, ступающих по заснеженной земле, призрачная царица таким образом напоминает… обнаженные женские гениталии, огромные, устрашающие, даже наводящие ужас, распахнутые, разорванные в своей жуткой пышности и роскоши, словно в кошмарном сне. Однако на этом сходство с женским полом и кончается, ибо над головой маленькая, закованная в латную рукавицу ручка, высунувшаяся из широкого мягкого рукава, размахивает длинной изогнутой саблей с крестообразной гардой эфеса, явно турецкой, причем само лезвие сабли заканчивается очень тонким, заостренным и удлиненным острием.
Солдаты из отдаленных, глухих гарнизонов, носившиеся во весь опор по безлюдным степям, разнесли весть о призраке по городам и весям, и россказни о том, как выглядит этот призрак, очень быстро, словно пожар, распространяются в Центральной Азии, от Урала и Казахстана до Маньчжурии, и в Северном Китае, и даже в японских владениях на Евразийском континенте. Образ кроваво-красной императрицы вскоре даже начинает возникать и в японской традиционной живописи на территории древнего и бывшего еще совсем недавно абсолютно закрытым для европейцев государства сёгунов, где только-только начинают вдыхать повеявший с Запада легкий и свежий ветерок. В действительности же вполне возможно, что не одна, а даже много молодых властолюбивых и жестоких женщин, наделенных воистину роковым, гибельным очарованием и буйным темпераментом, чувственных и развращенных, появились и действовали в одно и то же время — иногда вместе, а порой и следом друг за другом — и привлекали к себе внимание своими показными эффектными боевыми подвигами, быстро становившимися общеизвестными в различных уголках этой обширной территории, постоянно сотрясаемой народными волнениями, войнами и другими общественными катаклизмами. Таким образом, вроде бы умершая, но воскресшая государыня могла на протяжении многих лет оставаться по-прежнему молодой и красивой. И ей даже, по преданию, доводилось преодолевать в течение одной недели пустынные края, находившиеся один от другого на удалении в добрую тысячу километров, а то и больше.
Итак, легенда гласит, что новая Семирамида скакала во главе всадников-киргизов, доведенных до исступления той сверхъестественной аурой, что окружала их повелительницу, ужасающие подвиги и жуткие выходки которой до крайности усиливали их смелость самцов и в такой же мере возбуждали их кровожадные инстинкты, чувственные и сладострастные, те самые, что проявляются у воинов-завоевателей, движущихся вперед огромной единой неумолимой ордой. Итак, эта новая Семирамида гарцевала на своем белоснежном жеребце-производителе с огненно-рыжей гривой дракона, исполняя в воздухе своей обнаженной саблей какой-то замысловатый танец, сея повсюду неописуемый ужас, поджигая избы, кастрируя мужчин ударами топора и вспарывая животы их низкорослым беременным женам, пригвожденным в позе распятого на кресте Святого Андрея на дверях сараев и риг. А еще она приказывала: для «украшения» треугольных площадок в завоеванных и покоренных деревнях сажать на кол 6–7 девственниц, чтобы они стонали и извивались от боли на заостренных палках, слишком толстых для их узких вульв; да еще приказывала сделать так, чтобы пальцы их босых ног касались земли, чтобы кол пронзал жертву как можно медленнее; она приказывала также хлестать несчастных по бедрам и низу живота плетьми и кнутами, а вечером, насладившись вдосталь этим зрелищем, повелевала зажарить живьем три дюжины младенцев, чтобы задать достойный пир предводителям своего войска.
Как явствует из предания, еще позднее, после пира, ночью, она прикажет привести и поставить перед ней на колени юных кормящих грудью матерей, а затем повелит доить их, чтобы затем ее прислужницы выкупали ее в теплом сладком молоке и помассировали самые нежные части ее тела, в то время как несчастным будут одной за другой вырывать с мясом груди прямо у нее на глазах или сжигать при помощи частых прикосновений раскаленного железа, а может быть, даже отдадут на растерзание огромным сторожевым псам.
Легенда гласит, что она очень любила по утрам, в качестве достойного завершения ночных оргий, смотреть, как живьем сдирают кожу или как четыре лошади разрывают на части самых прекрасных пленников, которыми она насладилась ночью и чьи половые органы она сама, своими собственными руками терзала затем раскаленными щипцами.
Эта чувствительная к холоду, постоянно зябнущая амазонка, закутанная по самые глаза в песцовый мех так, что ее почти не видно в складках пышной шубы, все скачет и скачет по разорванным на части, раздробленным телам своих испускающих дух жертв и читает наизусть стихи и поэмы о любви. В своих дворцах она создает «живые картины» на религиозные темы, — которые вскоре превращаются в картины смерти, — и изображаются на этих «полотнах» жития святого Себастиана, святой Агаты и святой Бландины, история святого Иоанна-Крестителя и Саломеи, а также история мученической смерти святой Анжелики, погибшей во времена правления Диоклетиана после долгих жестоких пыток и в конце концов распиленной пополам (ноги ее были широко разведены в стороны и привязаны к железным крюкам) от лобка до талии.
В один прекрасный день она позирует иконописцу в костюме итальянской мадонны с бриллиантовым венцом на золотистых волосах (случилось это после разграбления церкви); однако же если в верхней части полотна она и в самом деле походит на святую, то в нижней — поза ее тела такова, что полы бледно-голубого бархатного платья разошлись и виден ее рыжевато-розовый лобок, а у ее ног лежит бездыханный мальчик, которого она только что задушила, и его кровью обагрены ее унизанные кольцами руки. Говорят, она часто играет на своем излюбленном музыкальном инструменте — цыганской скрипке, — когда подвергает пыткам своих случайных любовников, избранных лишь для утех одной ночи. Она любит музыку, плотскую любовь, кружева, духи, возбуждающие напитки…
Каждую ночь в один и тот же час, как раз перед рассветом, вернее, перед
