Девушка из дома на набережной - Ольга Кентон

Юля оглядела всех и заплакала.

«Простите меня!» – произнесла она тихо и убежала со сцены.

Занавес снова открыли, но Юля так и не вышла к зрителям.

Пробежав по коридору, она заперлась в гримёрной. Нашла припрятанные бутылки вина, откупорила одну и выпила почти половину. Раздался стук в дверь.

– Я не хочу никого видеть! – закричала Юля.

– Это я, Костя. Пусти меня, открой.

– Уходи! Тебя я тоже не хочу видеть.

– Юля, не говори глупостей. Мне Лена сказала, что у тебя температура, тебе плохо. Надо всё объяснить мастеру, тебе могут дать второй шанс.

– Никто не даст мне второй шанс, Костя. Его просто не может быть. – Юля закрыла лицо руками.

– Открой, прошу тебя. Не сиди взаперти, твоя мама ужасно волнуется.

– Мама, мама… – произнесла Юля. – Боже, как же она, наверное, переживает. А ей скоро уезжать.

– Юленька, мы все переживаем. Открой дверь, прошу тебя.

Юля встала. Её пошатывало. Она открыла дверь. Костя посмотрел на неё, улыбнулся. Юля тут же обхватила его руками и заплакала.

– Ну что ты, что ты… Это не конец света, прекрати. – Костя думал, что причина Юлиных слёз – её плохое выступление.

Юля вытерла слёзы ладонью и спросила: «А где мама?»

– Она внизу ждёт. Надо домой заёхать, а потом на вокзал.

Юля кивнула, и, обнявшись, они вышли из института.

Садясь в такси с мамой и Костей, Юля заметила Штейна, стоявшего на углу Нового Арбата и наблюдавшего за ними. Он самодовольно улыбался, покуривая сигару. Юля вздрогнула, опустила голову, и ещё сильнее сжала ладонь Кости, словно прося, чтобы он её никуда не отпускал. Костя удивлённо взглянул на Юлю, не поняв этот жест.

По дороге к вокзалу спокойствие Юли сменилось непривычной ей эксцентричностью. Она сильно жестикулировала, то и дело посматривала на себя в зеркало. Затем вытащила из сумки влажные салфетки и с яростью начала стирать остатки макияжа. Вино одурманивало Юлю. Она не переставая говорила, обвиняя всех подряд в том, так плохо сыграла сегодня: осветители выставили плохой свет, и в зале было как-то душно, и публика была какая-то равнодушная, и вообще невозможно жить в таком сумасшедшем ритме. Костя, державший её всё время за руку, чувствовал, как та дрожит. Он взглядывал на Юлю мельком и тут же отводил взгляд, потмоу что не понимал, что с той происходит. Юля же старалась на него совсем не смотреть – знала – одно лишнее слово, один его вопрос и она разрыдается тут же.

Как только поезд, на котором уезжала Елизавета Михайловна, отошёл от платформы, Юля попыталась быстрее отделаться от Кости. Но тот почти с силой остановил её, притянул к себе и тихо спросил: «Что случилось? Где ты была весь день?» Юля отступила на шаг и, склонив голову вниз, молчала. Она смотрела на грязный оплёванный асфальт на платформе, краешком туфли трогала брошенный окурок. «Где ты была?» – настойчивее спросил Костя, чувствуя, как начинает злиться. Он и без Юлиного ответа догадывался, с кем она была, но ждал, что она сама произнесёт это. «Да, чёрт тебя побери, что ты молчишь?!» – почти закричал он. Юля вздрогнула и автоматическим жестом поднесли ладони к ушам. «Не кричи!» – умоляюще сказала она. Костя, нагнувшись, постарался заглянуть Юле в лицо, но та отвернулась и заплакала. Прохожие посматривали на них. «Юля, Юля, – Костя умолял, – да скажи мне, что с тобой?»

– Ничего со мной, оставь меня в покое!

– Где ты была? С ним!

– Да! Со Штейном!

Костя молчал. Он судорожно начал искать в карманах сигареты, не понимая, зачем это делает. Но почувствовав первую слезу на собственной щеке – разозлился. «Размазня! – подумал он про себя. – Что ты тут реветь собрался?! Прекрати!» Но именно прекратить-то не мог. Было больно. Ах, как ему хотелось, чтобы какой-нибудь подонок подошёл к нёму и навязался с нахальной фразой, чтобы можно было подраться, чтобы кто-нибудь хорошенько ударил его по лицу, чтобы кровь брызнула из носа, чтобы была настоящая физическая боль, а не вот эта, которую невозможно понять, остановить. «А-а-а-а!» – заорал Костя. Он с силой рванул Юлю за руку, притянул к себе. Та в страхе посмотрела на него. «Чтобы я тебя…», – Костя не мог выговорить до конца. Он почувствовал, как его всего начало трясти, он как-то обмяк, прижался к Юле и заплакал. Та стояла не двигаясь. Осознав, что Юля никак не реагирует на его слёзы, он отошёл от неё. Какой чужой, противной, гадкой показалась она ему в эту минуту. Почему? Почему именно он?

– Значит с ним? – еле выдавил из себя Костя.

– Да, – Юля взглянула на Костю и тут же опустила голову.

Костя с ожесточённостью смял пачку сигарет, которую наконец-то нашёл в кармане, бросил её и быстрой походкой пошёл к выходу с платформы.

Глава 38

Костя выбежал из здания Ярославского вокзала и остановился. Чёрное небо, заполненное густыми тучами, давило на Москву.

Ещё несколько дней назад было по-летнему тепло, но сейчас погода будто решила поставить точку – сентябрь начинался по-осеннему холодно и дождливо. Поднявшийся ветер сбивал листья с деревьев, и они летели с разных сторон, смешиваясь с городской пылью и мусором.

Прогремел гром. Костя побежал, не зная куда. Начался сильный дождь. Капли падали на Костино лицо, прямо в глаза. Наконец он не выдержал и заплакал. Оглядевшись по сторонам, Костя заметил одиноко стоявшую скамейку, подошел к ней и сел. Дождь полил сильнее, хлеща в лицо.

Костя опустил голову, обхватив её руками. В его мыслях снова проносились слова Юли: «Со Штейном!» Ему казалось, что весь город кричит, что Юля предпочла другого. Потом он вспомнил институт, их ссоры, примирения, её саму несколько месяцев назад, такую счастливую. Почему он не уехал с ней раньше? Почему согласился ждать? Как она могла выбрать этого мерзкого Штейна?

В этот момент в памяти Кости отчётливо всплыл образ Лары. И он бросился бежать к метро. Доехав по прямой ветке до станции «Библиотека им. Ленина», Костя вышел на улицу. По-прежнему лил дождь. Чувствуя, что промок насквозь, Костя побежал по Большому Каменному мосту. Он пересёк дорогу, влетел во двор, подбежал к подъезду Лары и, по памяти набрав код, открыл входную дверь. Поднялся на лифте, вышел и остановился перед дверью.

«Может быть, не звонить? – подумал Костя. – Мы же договорились, что больше не увидим друг друга… Нет, она поймёт».

В квартире на набережной было тихо. Лара прислушивалась к дождю за окном, но её мысли были о собственном сценарии, который она завершила несколько недель назад. Сейчас, сидя за столом у себя в кабинете, она составляла смету фильма. На листе бумаги, разделённом на две графы, аккуратным почерком Лары были записаны предстоящие расходы. Рядом с пунктами «сценарные расходы» и «продюсер» был красиво выведен прочерк и нижняя сноска к ним «Я». Но дальше, за словами «режиссёр-постановщик» (так как Лара решила, что полностью сама снять фильм не сможет, предпочитая работать в качестве второго режиссёра), «оператор», «художник-постановщик» и прочими составляющими творческой и технической групп, тянулись длинные ряды цифр.