Исторические портреты. 1613 — 1762. Михаил Федорович — Петр III - А. Сахаров (редактор)

Но неожиданно Бирон встретил препятствие со стороны… самой Анны. Выяснилось, что она не собирается отправляться в лучший мир, а также подписывать какое-либо завещание. Она, женщина суеверная, боялась, что, как только она подпишет завещание, то вскоре и умрет. Неожиданную твердость проявила и Анна Леопольдовна, которая заявила Бирону, что просить императрицу о составлении завещания не будет, ибо не сомневается, что тетушка и без особых хлопот обеспечит будущее Ивана Антоновича и его семьи. В итоге для Бирона дело стало приобретать неблагополучный оборот — если императрица умрет, не подписав завещание в нужной ему редакции, то регентами наследника престола Ивана, скорее всего, станут его родители, а не он.

Тогда Бирон, стоя на коленях, стал упрашивать императрицу подписать завещание, или, как злорадно отметил Э. Миних, «герцог видел себя принужденным сам по своему делу стряпать». Стряпать приходилось поспешно, кое-как, жизнь уходила от Анны буквально на глазах. Бирон не покидал комнаты Анны, пока она не подписала указ о назначении Ивана наследником престола и объявлении Бирона регентом до семнадцатилетия юного императора Ивана VI. Герцог мог вытереть пот со лба — его стряпня удалась… но счастье оказалось таким коротким.

Сколько раз уже бывало в истории, что вот так, достигнув вершины власти, человек от одного неверного движения или чьего-то легкого толчка вдруг низвергался в пропасть политического небытия. Именно так в 1727 году пал русский политический Голиаф — Меншиков, преодолевший все препятствия на своем пути наверх. И вот теперь наступила очередь Бирона: от своей судьбы не убежишь! Кто бы мог подумать, что запланированное на семнадцать лет регентство Бирона будет продолжаться всего три недели.

Поначалу все шло хорошо. Даже опасения относительно волнений гвардии во время присяги не оправдались: «Все свершилось в большем спокойствии, чем простой смотр гвардии в Гайд-парке" (из донесения Э. Финна). Бирон мог опереться на своих людей везде: в армии был Миних, в государственном аппарате — А.П. Бестужев-Рюмин и князь А.М. Черкасский, в политической полиции — А. И. Ушаков.

На службе регента было немало шпионов и добровольных доносчиков. Вскоре они донесли Бирону, что отец императора Антон Ульрих осуждает регента и плетет нити заговора. Бирон действовал быстро и решительно: подозреваемые в связях с отцом императора были арестованы, а затем Антон Ульрих подвергся унизительному допросу в присутствии высших чиновников и самого Бирона, который весьма грубо обращался со смущенным принцем. После этого принца отстранили от всех должностей и посадили под домашний арест. Все должны были понять, что их ждет, если так сурово поступили не с простым подданным, а с отцом царя! Известно также, что Бирон угрожал и Анне Леопольдовне, обещая ей, при таком поведении ее супруга, отослать все брауншвейгское семейство в Германию.

Одним словом, регент был активен, и все ему удавалось. Он часто встречался со своим самым близким сподвижником Минихом и говорил о делах. На встрече 8 ноября регент был слегка рассеян, а под конец беседы вдруг неожиданно спросил Миниха: «А что, фельдмаршал, вам никогда не случалось во время ваших воинских предприятий производить что-либо значительное ночью?» Миних, по словам его адъютанта Манштейна, отвечал, что он не помнит, «но что его правилом было пользоваться всеми обстоятельствами, когда они окажутся благоприятными».

Думаю, что Миних, рассказывая после переворота своему адъютанту эту историю, по своему обыкновению, приврал. Скорее всего, он от страха прирос к стулу и пробормотал что-то невразумительное. Ведь Бирон, сам того не ведая, попал в точку: как раз этой ночью Миних готовил «воинское предприятие» по свержению своего патрона. Впрочем, может быть, Бирон что-то и заподозрил. Позже он говорил, что Миниху никогда не верил и знал его как человека амбициозного и отчаянного.

Намерение же убрать Бирона созрело у Миниха давно. Главной причиной его недовольства была скупость регента на награды и чины для фельдмаршала. Миних нашел общий язык с Анной Леопольдовной — она, не изощренная в интриге, стала жаловаться на притеснения и грубости Бирона, чем и воспользовался фельдмаршал. Конфликт был неизбежен. Как писал Э. Финч, Бирон понимал, что принцесса Анна никогда не простит Бирону устранение ее от престола. Вот почему Анна и Миних быстро столковались.

Поощренный Анной Леопольдовной Миних со своим адъютантом Манштейном и восьмьюдесятью солдатами в ночь на 9 ноября двинулся к Летнему дворцу — резиденции регента. Подойдя к дворцу, Миних остался снаружи и приказал Манштейну арестовать Бирона. Манштейн, минуя отдающих ему честь часовых и кланяющихся слуг, уверенно и спокойно зашагал по залам, будто бы со срочным донесением к регенту империи. Но его прошибал холодный пот страха, в душе нарастала тревога: не зная расположения комнат, он заблудился, спрашивать же у слуг, где спит герцог, было слишком опасно. Предоставим слово самому Манштейну, который в своих мемуарах пишет о себе в третьем лице: «Он прошел в зимний сад и беспрепятственно дошел до покоев. Не зная, однако, в какой комнате спал герцог, он был в большом затруднении, не зная, куда идти. После минутного колебания он решил идти дальше по комнатам в надежде, что найдет наконец-то, чего ищет. Действительно, пройдя еще две комнаты, он очутился перед дверью, запертой на ключ; к счастью для него, она была двухстворчатая и слуги забыли задвинуть верхние и нижние задвижки, таким образом, он мог открыть ее без особенного труда. Там он нашел большую кровать, на которой глубоким сном спали герцог и его супруга, не проснувшиеся даже при шуме растворившейся двери. Манштейн, подойдя к кровати, отдернул занавесы и сказал, что имеет дело к регенту. Оба внезапно проснулись и начали кричать изо всей мочи, не сомневаясь, что он явился к ним с недобрым известием. Манштейн очутился с той стороны кровати, где лежала герцогиня, поэтому регент соскочил с кровати, очевидно, с намерением спрятаться под нею, но Манштейн поспешно обежал кровать и бросился на него, сжав его как можно крепче обеими руками, и держал до тех пор, пока не появились гвардейцы. Герцог, встав наконец на ноги и желая освободиться от этих людей, сыпал удары кулаком вправо и влево; солдаты отвечали ему сильными ударами прикладов, снова повалили его на землю, вложили в рот платок, связали ему руки шарфом одного офицера и снесли его, голого, до гауптвахты, где его накрыли солдатской шинелью и положили в ожидавшую тут карету фельдмаршала".

Ночная беготня, крики и шум этой классической сцены дворцового переворота подняли на ноги весь дворец, и только покойной императрице не было до всего этого никакого дела — она тихо лежала в гробу в парадном зале дворца и не видела, как мимо пронесли мычащего и лягающегося Бирона. Она уже ничем не могла помочь своему возлюбленному обер-камергеру. Похороны Анны Иоанновны состоялись уже после свержения Бирона 23 декабря 1740 года.

«В то время, когда солдаты боролись с герцогом, — заканчивает Манштейн свой приключенческий рассказ, — герцогиня соскочила с кровати в одной рубашке и выбежала на улицу, где один из солдат взял ее на руки, спрашивая у Манштейна, что с ней делать. Он приказал отнести ее обратно в ее комнаты, но солдат, не желая утруждать себя, сбросил ее на землю, в снег, и ушел". Путь с вершины власти до грязного сугроба оказывается таким коротким!

На следующее утро от имени трехмесячного императора был зачитан манифест, в котором перечислялись все преступления регента, грубившего родителям Ивана VI. Теперь наступила его очередь побывать в гостях у генерала Ушакова — начальника сыскного ведомства. Весной 1741 года суд вынес приговор: Бирона с семьей сослать в Сибирь, в город Пелым, навечно. Победитель Бирона Миних сам спланировал дом для семьи побежденного врага и послал специального комиссара, которому было поручено проследить за сибирским строительством.

Сразу же после свержения Бирона собранные к Зимнему дворцу гвардейские полки присягнули на верность «Благоверной государыне правительнице великой княгине Анне всея России» — таким стал титул Анны Леопольдовны, приравнявший ее власть к императорской. Рядом с правительницей стоял фельдмаршал Миних. Наступил час его триумфа и исполнения великих планов. «Миних, — писал Манштейн, — арестовал герцога Курляндского единственно с целью достигнуть высшей степени счастья… он хотел захватить всю власть… воображая, что никто не посмеет предпринять что-либо против него. Он ошибся».

Да, Миних ошибся, — его, русского Марса, победителя страшного Бирона, сбросила с политического Олимпа тихая, рассеянная женщина — регентша Анна Леопольдовна. Произошло это так. Миних рассчитывал стать генералиссимусом за «подвиг» своего адъютанта ночью 9 ноября 1740 года, но просчитался. Высшее воинское звание получил отец царя Антон Ульрих. Как известно, двух генералиссимусов в одной армии быть не может, и Миних страшно обиделся на «жадных» супругов. Кроме того, назначив Миниха первым министром, Анна Леопольдовна фактически оставила его не у дел — внешние дела поручила Остерману, а внутренние — Михаилу Головкину. Фельдмаршал терпел только до весны 1741 года. В начале марта он подал прошение об отставке — к подобному приему шантажа фельдмаршал, который считал себя незаменимым, прибегал не раз. Правительница, поколебавшись немного, неожиданно для Миниха… подписала указ об увольнении фельдмаршала, который сам просил это сделать, ссылаясь на старость и на то, «что он болен». Миних просчитался — он полагал, что под угрозой его отставки он получит все, что хотел. Анна сообщила фельдмаршалу о своем решении. «Это известие как гром поразило его, — писал Манштейн. — Его отблагодарили отставкой за его службу как раз в то время, когда он воображал, что могущество его утверждается более, чем когда-либо». Вступил в действие известный принцип: «Мавр сделал свое дело, мавр должен уйти» или другой, латинский вариант: «Proditionem amo, proditorem odi" — „Люблю предательство — ненавижу предателя“.