Воспоминания - Иван Бларамберг

Оренбургской губернии

(1 англ, дюйм : 1 верста) 328 371 54 192 90 1/4

В Предварительная ее

рекогносцировка

(1 англ, дюйм: 5 перст) 233 099 3631 58 1/2

D Полуинструментальная съемка

Киргизской степи

(1 англ. дюйм: 2 версты) 774 413 470 72 91 1/2

Е Рекогносцировка

Самарской губернии

(1 англ. дюйм: 5 верст) 148 905 2392 13 1/4

В1 Различные частичные съемки

в Оренбургской губернии 95 276 4397 37 1/2

Итого 1 580 064 111 686 91

После этого отступления я вернусь к моим воспоминаниям.

Полковник Кузьминский вернулся из степи и пригнал с собой, как упоминалось выше, тысячу овец, а также несколько сот лошадей, отобрав их у банды Иссета. Затем они были проданы в Оренбурге с аукциона, покрыв тем самым стоимость экспедиции этого офицера.

За служебными делами незаметно приблизилось 31 декабря. Я был приглашен к нашему новому начальнику штаба генералу Бутурлину встретить у него Новый год. В 8 часов вечера мне вручили запечатанный пакет от графа Перовского. Я вскрыл его и обнаружил в нем официальное сообщение о моем переводе в столицу с приказом передать мое управление полковнику Генерального штаба Виктору Дандевилю и записку от графа на французском языке следующего содержания: "Je ne sais, mon cher General, si le papier ci joint, que je vous pile de me renvoyer, apres en avoir pris connaissance, sera une surprise pour vous; mais le fait est que je ne m'y attendais pas sitot. Je vous avoue que la lecture de cette piece m'a fait une penible impression. Il est tojours triste et dans ma position surtout, de se separer des personnes, que l'on aime et que l'on estime depuis de longues annees. Puissais-je, mon cher General, vous laisser les memes regrets. Je vous prie d'etre tres-persuade de l'inalterable amitie de votre devoue.

B. Perovsky

ce 31 Decembre 1855"{*73}.

Глаза мои увлажнились, когда я прочел эти сердечные слова. Я был глубоко взволнован содержанием записки, так как она выражала и мое внутреннее состояние, мое отношение к графу. Я поспешил отправить ему благодарственное письмо, в котором заверил его, что только семейные дела вынудили меня желать перевода в столицу, в противном случае я бы никогда не покинул начальника и покровителя, каким он для меня был. Затем я отправился к генералу Бутурлину, где застал все оренбургское общество, которое собралось здесь, чтобы отпраздновать Новый год. Здесь был и полковник Дандевиль с супругой, и я сообщил ему о назначении его обер-квартирмейстером, что его очень удивило и обрадовало. Сообщение о моем переводе в Петербург вскоре стало известно всем, и мне тут же стали высказывать сожаления по поводу того, что после многолетнего пребывания в Оренбурге я все же уезжаю. Было поднято много тостов за мое здоровье и здоровье моей семьи. Так, полный надежд и ожиданий, я вступил в новый, 1856 год, который должен был открыть передо мной новую карьеру и расширить сферу моей деятельности.

Первые дни нового года я занимался тем, что передавал своему преемнику управление, государственную казну, счета, а также топографическую роту, и, только когда я получил необходимые расписки и была издана инструкция, подтверждавшая назначение полковника на новый пост, я почувствовал себя свободным и смог беспрепятственно заняться подготовкой к отъезду в столицу. Я начал сбывать мебель, фортепиано, экипажи и лошадей, и через 14 дней все было продано, и по приличной цене. Я оставил только одну лошадь и сани, чтобы перед отъездом подарить их моему кучеру Исидору, так как он мне верно служил все восемь лет и сопровождал мою семью в 1852 г. в Крым и обратно в Оренбург. Он потом оставил место кучера под лестным для меня предлогом: "Кто при генерале Бларамберге служил кучером, не может уже служить ни при ком другом". Только чудак мог такое высказать.

Я был уже готов к отъезду, когда однажды утром явилась депутация моих офицеров-топографов с предложением устроить мне в доказательство их благодарности и привязанности прощальный обед. Хотя я не любил обедов по случаю, отказаться от такой чести было нельзя. Поскольку обед, однако, должен был состояться в большом зале Дворянского собрания, я сказал офицерам, что предварительно должен доложить об этом приглашении графу, чтобы получить его согласие. Я поблагодарил депутацию за любезное и лестное для меня приглашение. Я сразу же написал графу записку об этом. Ниже я привожу его ответ: "J'approve completement les Officiers topographies, et vous prie de leur dire, que comme leur Chef superieur, je veux etre de moitie dans leurs frais. Je suis peine de ne pouvoir pas boire avec eux a votre sante"{*74}.

Нельзя быть любезнее и выразиться деликатнее, чем это сделал наш замечательный граф Василий Перовский.

Чествование состоялось в следующее воскресенье, и мои офицеры были так любезны, что предоставили мне возможность пригласить на этот обед еще нескольких моих оренбургских друзей. Я скромно воспользовался этим разрешением и пригласил только трех моих лучших друзей: полковника Рейтерна (брата нашего будущего министра финансов), полковника барона Врангеля и капитана (позднее вице-адмирала) Алексея Бутакова.

Перед тем как отправиться в Дворянское собрание, где в 5 часов должен был состояться обед, я по просьбе моих топографов принял участие в устроенном в мою честь обеде, который состоялся в 2 часа дня в ротной столовой. Я был встречен военной музыкой; мне предоставили почетное место рядом с новым обер-квартирмейстером, полковником Данде-вилем. Старший унтер-офицер произнес небольшую речь, в которой сердечно поблагодарил меня от имени своих товарищей за то, что за время моего 15-летнего управления я был для них не начальником, а отцом (отцом-командиром); он настойчиво просил меня подарить им мой портрет, который они могли бы хранить как память в ротном зале. Я сердечно поблагодарил его и товарищей за привязанность ко мне, и они проводили меня до самых саней громким "ура!" и тушем.

Для большого прощального обеда я написал речь, так как заранее знал, что из-за волнения не смогу выступить. При входе в обеденный зал Дворянского собрания меня встретил туш военного оркестра. Наше общество состояло из двадцати четырех офицеров-топографов, четырех офицеров Генерального штаба, трех приглашенных гостей и меня. Обед был очень оживленным. Когда подали пятое блюдо, встал капитан Яковлев и обратился ко мне с речью, в которой от имени своих товарищей поблагодарил меня пылкими словами за отцовскую заботу, которую я проявил к ним, и за доброту, с которой всегда к ним относился. Громкое "ура!" и тосты сопровождали его речь. Я хотел поблагодарить устно, но, растроганный, не смог этого сделать. Поэтому я передал лист, на котором была написана моя прощальная речь, Яковлеву для прочтения, и мои храбрые подчиненные были настолько проникнуты чувством благодарности, что под возгласы "ура!" выпили за мое здоровье, а затем подходили ко мне, чтобы обняться, по русскому обычаю, причем громким "ура!" не было конца. Я удалился в 8 часов вечера, и меня провожали возгласами "ура!" и музыкой до ворот. Этот день навсегда останется для меня приятным воспоминанием.