Семейный архив - Юрий Герт

Аня в это самое время писала статьи примерно на ту же тему, полемизируя с Игорем Шафаревичем, с его статьей, опубликованной в «Новом мире», и стараясь уяснить — прежде всего для себя — исторический смысл терминов «масонство» и «жидомасонство», все более входящих в оборот... Шел 1989 год — расцвет перестройки...

«В последнее время появилось несколько интересных исследований о масонах — Н.Берберовой «Люди и ложи», А.Авреха «Масоны и революция», Л.Замойского «За фасадом масонского храма». Средства массовой информации, однако, не торопятся оповестить читателя о наличии литературы, раскрывающей тайны масонства, его организацию, деятельность и, как выясняется, полнейшую непричастность к русской революции. Читатель же у нас, как известно, человек занятой, а теперь у него хлопот сделалось еще больше. Вот и создается возможность для «Нашего современника» и «Молодой гвардии» год за годом морочить читателя, утверждая, что революцию в России делили не россияне, а некие инородцы — жидомасоны — с них и спрос.

Природные же русские люди к революциям не склонны и ни за что содеянное в своем любезном отечестве не отвечают. При этом как-то запомятовали сочинители подобных версий о Разине и Пугачеве, Бакунине и Нечаеве, Чернышевском и Добролюбове, Желябове и Перовской и многих-многих, коих трудновато причислить к масонам, а уж к жидомасонам — тем паче...»

Так начиналась Анина статья «Сказки о жидомасонах и правда о «черной сотне».

«Что же касается «жидомасонов», то этот термин появился в начале XX века после образования «Союза русского народа», однако наиболее широкое распространение у нас в стране он получил в годы перестройки. Известные черносотенцы Шмаков, Дубровин, Пуришкевич употребляли его реже иных авторов «Нашего современника»... И далее в статье говорилось: «В послереволюционный период многие традиции черносотенства воплотились в элементы официальной идеологии и в немалой степени способствовали упрочению тоталитарного режима. Сюда можно отнести, прежде всего, обожествление деспотической власти, подавление политических свобод, порабощение личности и превращение ее в «винтик» государственной машины. Некоторые положения черносотенной утопии, например — полная изоляция от «разлагающегося Запада», практически могли быть выполнимы только в условиях тоталитарного государства... В настоящее время теория об особом экономическом и политическом пути развития России, являющейся разновидностью все той же черносотенной идеи, грозит вновь обречь страну на отсталость, а народ — на привычное полу нищенское существование... Новый этап черносотенства, как известно, связан с началом перестройки. Разгул шовинистической пропаганды, создание черносотенных организаций наподобие «Памяти» вызвало соответствующую реакцию... Семена национализма, прорастая, дают свои плоды... Страна саморазрушается, черносотенцы же клянутся в любви к Отечеству....»

Разумеется, в Казахстане такую статью печатать было негде, нам подсказали выход — в Молдавии начала выходить еврейская газета «Наш голос», ее редактор Александр Бродский опубликовал Анину статью и попросил прислать что-нибудь еще... И она написала статью «Бездорожье» — ответ на статью Шафаревича «Две дороги к одному обрыву».

«Выбор не только цели, но и средства ее достижения — проблема нравственная, не зря такое место занимает она в литературе, будь то творчество Шекспира, Достоевского или Платонова... Несомненный интерес в этом плане вызывает статья Игоря Шафаревича /«Новый мир» номер 7 - 1989 г./, а именно — тот метод («средства»), который он применяет для доказательства главных ее положений («цель»)... Фундаментом статьи является парадоксальная мысль, в соответствии с которой авторитарная система, сложившаяся у нас в двадцатые годы, объявляется «техноцентрической» и по сути родственной системе общественных и экономических отношений, сложившихся в то время на Западе....»

Что же до «истинной», «коренной» России, то ей свойственна «космоцентричность», которая выражалась в «неразвитости понятия самоценности человеческой личности, заботливо взращенной в народе норе в святость иерархиезированной государственной системы... в сочетании с энтузиазмом смирения, воспринимающего деспотизм и насилие как естественную форму существования...» И теперь, говорилось и статье, «когда, начиная с 1970 года, темпы роста валового национального продукта в нашей стране неуклонно снижаются, когда сокращается продуктивность большинства отраслей, что соответственно воздействует на жизненный уровень нашего народа, настала пора не превозносить «космоцентрическую цивилизацию», а спуститься с эфирных высот на многострадальную российскую землю и задаться вопросами сугубо материальными... Тут-то и окажется, что одна из главных бед кроется в недостатке того самого «техноцентризма», на который сетует И.Шафаревич и без которого просто немыслимо накормить народ...» 

Да, мы считали себя плотью от плоти этой страны... И себя, и наших близких... Да могло ли быть иначе?.. Аня двадцать лет работала преподавателем в институте народного хозяйства, учила статистике не за страх, а за совесть — казахов, русских, уйгур, немцев, да мало ли кого... Илья, внук тети Веры, плавал на подводной лодке уже несколько лет, когда он приехал к нам в Алма-Ату на пару дней, на его голове сквозь когда-то густые, а теперь поредевшие волосы просвечивала розоватая лысина — результат радиации... Аленка, его сестра, жила в Харькове, работала врачом, лечила украинцев и русских, страдавших в прошлом от «паразитов-евреев», измывавшихся над «коренным населением»... Гриша в Астрахани проектировал промышленные объекты для сельского хозяйства, Юра, его сын, работал детским врачом... Ирина, моя двоюродная сестра, не один год работала в Моспроекте... Мой старый друг по Вологодскому пединституту Феликс Марон много лет учительствовал в школе... Володя Миркин преподавал в Алмаатинском университете на химфаке... Жовтис преподавал в пединституте, Тамара Ильина и Лев Шефер лечили больных туберкулезом... Я бы мог продолжать этот список бесконечно. Только мы с Аней старались еще и противостоять, как могли, надвигающемуся развалу страны, ее деморализации, тем волнам грязи и лжи, которые захлестывали ее...

И это отчасти помогало нам — жить, существовать...

Мы жили от письма до письма.

Сначала это были письма из Италии, потом из Бостона, потом из Техаса, из города Остин.

В Бостоне ребят встречали в аэропорту — с американскими флажками в руках.

Как мы узнали потом, во время этой торжественно-радушной встречи у ребят раскрылся один из четырех чемоданов, тот, в котором лежало скомканное в дороге, старое сашенькино бельишко... Американцы с недоумением воззрились на вывалившиеся на землю шмотки... Для Мариши это приключение осталось навсегда рубцом на сердце — рубцом стыда и позора...