У свободы цвет неба (СИ) - Аусиньш Эгерт

   - Я пригрозил убить и воспитателя. Едва встав из-под плетки. Мне, видишь ли, было нечего терять.

   - И что они? - Кажется, глаза у меня были, как у лемура или даже лори.

   - О, - усмехнулся он. - Скандал, вызов к достопочтенному, управляющему школой, беседа с дознавателем Святой стражи... Я стоял на своем до конца. Терять было уже нечего.

   - А потом?

   - А потом вмешался государь, - Дейвин пожал плечами. - Знаешь, я боюсь предполагать, но мне кажется, ему тоже досталось похожей каши, только перед коронацией, и порция была взрослая. Куда уж мне с моими детскими проблемками. Но он понял. И сказал: "Отстаньте от мальчишки. В конце концов, он вырос у матери на руках, никто из вас не знает, что это такое".

   - И что произошло после этого?

   Дейвин рассмеялся, но глаза у него были невеселые.

   - Знаешь, это было довольно мерзко. Я вернулся в спальню из дома для наказанных и узнал, что те, кого мои воспитатели защищали только вчера, оказывается, сами виноваты, что им досталось. И если они, собравшись кучей больше пятерки, не смогли со мной справиться, нечего было и лезть. Больше того, соученики, насмехавшиеся надо мной, вдруг принялись меня любить и добиваться моей приязни. Я даже на какое-то время стал популярен у девочек. Это было так неприятно, что даже после школы я долго не мог решиться на роман. Все боялся, что любить будут руку, которая может больно ударить.

   Я вспомнила лицо Макса, рассказывающего про письма из Утренней Звезды, и меня опять затрясло.

   - Послушай, - спросила я Дейвина. - А ты никогда не боялся остаться один? Вот вообще один? Без друзей, без тех, кто хочет быть рядом?

   Он опять пожал плечами.

   - Бояться было уже нечего. Мама меня всегда понимала, а эти... они не были друзьями.

   - У меня было иначе, - уверенно сказала я. - В Саэхен не травят друг друга за непохожесть. Я просто поздно начала, и мне было трудно догонять ребят, они-то колдовали с детства. А мне было неловко быть такой неуклюжей и непонятливой рядом с ними. А у вас... так только тебе не повезло, или для саалан это нормально?

   Он ненадолго задумался и после паузы произнес:

   - Насколько я знаю, так у всех внелетних. Может, исключения и есть... - он осекся и радостно сказал. - Конечно есть! Семья да Шайни.

   - И все? - я почти плакала, задавая этот вопрос.

   - Я больше не знаю исключений из общего правила, - вздохнул Дейвин. - Хотел бы тебя порадовать, но нечем. И потом, тяготы внелетия этим не заканчиваются.

   - Что уж хуже-то? - обреченно спросила я.

   Дейвин печально посмотрел на меня и некоторое время молчал.

   - Ты потеряла любимого из-за аварии, - сказал он наконец. - Из-за своего внелетия ты его потеряла бы так же точно. Тебе предстояло бы увидеть, как он состарится, потеряет все силы, потом разум, и умрет. То же самое будет со всеми твоими смертными друзьями.

   Это было грустно. Очень грустно. Но я уже знала, что так будет, причем давно. И это почему-то меня утешило. Да Айгит понял это без слов, хотя я не почувствовала прикосновения к сознанию, да он и не стал бы без разрешения.

   - Что, - спросил он, - вражда хуже?

   Я молча кивнула.

   - Удивительно, - он качнул головой. - Сколько раз это видел, все никак не могу привыкнуть. Человек, хоть смертный, хоть маг, никогда не пугается по-настоящему опасных вещей. Все, все без исключения боятся того, с чем не совладали хоть однажды в жизни. И чем чаще повторялись провалы и поражения, тем сильнее страх.

   - По-моему, это логично. - Я только теперь заметила, что меня больше не трясет. Вероятно, даже в аду бывает передышка. И пока она продолжается, ею можно наслаждаться.

   - Логично, да, - согласился он. - Только это логика твоих внутренних обстоятельств. Это своего рода магия. И действие заклятия надо прекращать, Алиса, иначе Поток будет работать против тебя, зато поддержит интересы тех, кому ни до тебя, ни до Потока нет никакого дела. И это будет повторяться снова и снова.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

   - Повторяться? - обалдела я.

   Он ответил мне довольно циничной улыбкой.

   - Ты говоришь, в Саэхен не преследуют тех, кто непохож на других. Твоя собственная судьба не доказывает этого. Да и Макс рос без матери, когда вы встретились. - Дейвин коротко усмехнулся моему удивлению. - Да, я знаю. Он сам рассказывал мне.

   - Ну такое же всюду бывает, это не обязательно преследование, - не согласилась я.

   Он указал на меня пальцем и улыбнулся совсем иначе - с азартом и лукавинкой.

   - Ты сейчас сказала, что знаешь, что такое преследование, и умеешь его отличать. Расскажи об этом.

   Я вдохнула, чтобы ответить, и замерла. Мне казалось, что я сама никогда не попадала под преследование, но видела его в школе. Не в Саэхен, разумеется. На Земле. И конечно, мне совсем не хотелось оказаться на месте девочки, которую травили всем классом. Я не участвовала, но и защищать ее не стала: ее перспектив это не улучшило бы, а мне могло повредить довольно серьезно, класс у нас был не особенно добрый. И конечно, я не хотела называть преследованием то, что происходило со мной в Созвездии. А там все складывалось не так радужно, как мне хотелось верить. Да, Макс защищал меня. Да, там дети гораздо добрее, чем в моем родном мире. Но преследование все-таки было. Просто преследование в Саэхен и забота моей мамы оказались настолько похожи, что отличить я не могла даже сейчас, замерев и не дыша после всего ряда воспоминаний, вызванных вопросом Дейвина. А он смотрел мне в лицо и опять кивал.

   - Теперь ты видишь?

   Я тоже кивнула и опять всхлипнула. Было ужасно себя жалко.

   - Ну что же, - сказал он. - Твой маленький семейный бог уже объявил тебе войну, а значит, договариваться поздно и бессмысленно. Надо сражаться.

   - И что делать? - спросила я, стирая слезы со щеки.

   - Да примерно то же, что и он, - легко сказал Дейвин. - Он пугает тебя, значит, тебе тоже нужно пугать его. Он угрожает твоему спокойствию, так заставь его тревожиться и слушай, как он визжит внутри тебя, не имея сил возразить. Он не дает тебе делать то, что ты хочешь, и заставляет тебя поступать, как нужно ему, а ты делай ему назло. В конце концов, он только голос в твоей голове и займет ровно столько места, сколько ты ему позволишь. Веди себя так, чтобы ему было стыдно за тебя. Пусть он корчится в огне своего стыда. Это война. Чем хуже тебе, тем лучше ему, и обратное верно, как говорит ваша математика. Сражайся, девочка. Я на твоей стороне.

   Я посмотрела на него, кажется, совсем уж дикими глазами, и он кивнул:

   - Да. Я знаю, что ты можешь мне сказать. И ты будешь права, перечислив это все. И поверь, что твои друзья мне вспоминают все мои преступления против вашей свободы и ваших прав при каждом удобном случае. Но подумай сейчас о другом. Я еще ребенком сделал то, о чем рассказал тебе сегодня, и вот, сижу тут с тобой и исправляю свои ошибки, довольно страшные для меня, между прочим. Но я занят исправлением всего, что можно исправить, а не катаюсь по полу, выдирая волосы, и не пытаюсь утопиться в заливе. Князь сделал это в свое время - и он сейчас устраняет последствия ошибок, в том числе и своих, а не ищет способа прекратить свою жизнь. Унриаль да Шайни делает это прямо сейчас и, как видишь, справляется, хотя он пока так же слаб, как ты в первые дни в учебной части. Если это не аргумент за то, чтобы попытаться, то мне нечего тебе сказать. Но если ты попытаешься, если ты хотя бы попытаешься, я буду рядом с тобой, пока ты не победишь в этой войне.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

   - Почему? - спросила я.

   - Потому что могу, - улыбнулся он.

   Марина посмотрела на календарь, оторвавшись от процесса сборов в дорогу, включила компьютер и написала бывшему мужу, что созваниваться надо или сегодня, или уже в сентябре. И закопалась в новости, плюясь и ругаясь. Впрочем, ненадолго, потому что звонок в хэнгаут прервал процесс перехода по ссылкам через четверть часа.