Утоли моя печали - Сергей Алексеев

– Пришлый, говоришь? А откуда?

– Кто его знает? Года полтора тут ошивается, а появился так, будто и на самом деле из-под земли выскочил. Никого к себе не подпускает, бывает, гневный ходит, это когда ему мертвые души блазнятся. Лучше его стороной обходить в такую пору. Но если матку ищет – ласковый, как теленок. Пойди на пристань, он там все трется. Увидишь самого обросшего, страшного – он и будет.

– Но почему он ищет матку здесь?

– Говорит, где-то тут она, в Стране Дураков. Во сне ему приснилось, видение было… Женщинам руки смотрит, будто по руке матку можно найти. Они сначала шарахались, сейчас попривыкли. Больной же, безвредный… Теперь даже примета появилась: если Геля встретится – муж с работы трезвый придет, а если заговорит – зарплату дадут. Чистое суеверие, но ведь точно сбывается!

– Его Геля зовут? То есть Гелий? А фамилия?

– Точно не знаю, но все Геля да Геля. Фамилии у нас так и вовсе стыдятся спрашивать, – отец Прохор заправил косичку под рубаху и вдруг заявил:

– Да говорит, матку свою нашел! Долго искал – и нашел. Теперь осталось истребить ему эти мертвые души, и живи себе припеваючи.

– А что, в Стране Дураков так много мертвых душ? – поинтересовался Бурцев.

– Да их тут совсем нет, по-моему. Но лезут сюда, будто мухи на мед. Прошенька погрозил пальцем. – Хитрый ты парень. Интересовался про живую воду, теперь про секту женскую, а сам на Гелю свернул. Я, конечно, не спрашиваю, кто ты да зачем пожаловал, мое дело священническое, всякий человек мне сын, и всякий за дела свои перед Господом ответит. Только ты не забывай, что с твоими товарищами приключилось.

– Мне и скрывать нечего, – засмеялся Бурцев. – Служба такая – спрашивать, допрашивать. Я работник Генеральной прокуратуры.

– Какой-какой? – не понял батюшка.

– Генеральной. То есть самой главной, в Москве.

– Это-то я понимаю, что главной. Другое не пойму: чего твои товарищи православных ездили да стращали? Если прокуратура? Истинный Крест, бандиты!

– А сам-то не к бандитам ли ездил, батюшка? Да ночь прогулял?

– Кого они когда тронули? – насупился отец Прохор. – Одно добро людям и помощь. Какие они бандиты? Очень даже приветливые люди, обходительные и православные. Ребеночка, младенца окрестил, все честь по чести. Бандиты… Да они вон пять тысяч долларов пожертвовали на храм! За один обряд!.. А еще посулили настоящего медного листа на купола прислать. Все бы такие бандиты были – народ бы горя не знал.

– Ладно уж, батюшка, извини, обидеть не хотел, – повинился Бурцев. – Про Дворянское Гнездо всякое говорят. И видом они как наши московские бандиты. Младенец-то хозяйский?

Отец Прохор внезапно потерял интерес к разговору, закрылся, будто спохватившись, что уже много и так лишнего наболтал.

– Служба у меня особенная, крещение святое относится к таинствам, так что не спрашивай. Хотят люди окрестить – я совершил обряд. Чей ребенок, это меня не касается.

– Что же они в церковь не привезли младенца? – попробовал разговорить Сергей. – Не так уж и далеко на хорошей машине. В храме-то это же красиво, торжественно.

– Богатые, так можно и домой пригласить. А мое какое дело? Приехал да окрестил. Одной православной душой больше стало.

– А женщин в Дворянском Гнезде много?

– Где? В каком гнезде? – прикинулся он. – Не знаю никаких гнезд.

– Куда же ты ездил? Где тут еще богатые живут? Чтобы по пять тысяч жертвовать?

– Нынче они везде есть, – уклонился батюшка. – Некоторые жадные, копейки на благое дело не дадут. Но Бог им судья…

Он взял гармошку и без всякого вступления рванул во весь голос:

– Всяк земнородный да взыграется, духом просвещаем!..

И прикрылся песней, как щитом.

Потом он сломался и улегся спать на деревянный топчан, не выпуская из рук гармони. А Бурцев побродил по дому и заметил под лестницей коробку с подарками, привезенную батюшкой и еще не разобранную хозяйкой: попадья обрядилась во все белое и пошла проверять пасеку, стоящую на задворках. Влекомый чистым, даже не профессиональным любопытством, он заглянул в коробку и обнаружил там четыре нераспечатанные бутылки дорогого коньяка, начатую литровую бутыль с водкой, круг сыра, копченую колбасу, окорок в жестяных банках, черную икру в стеклянных, однако внимание привлекла белая пластмассовая фляжка. Он открутил колпак в виде стаканчика, понюхал и сделал глоток…

Это оказалась живая вода, вкус которой он знал и помнил с того момента, когда впервые вкусил ее в доме Ксении.

Первой мыслью было разбудить отца Прохора и устроить допрос, но он так сладко спал, обняв гармошку, и так блаженно улыбался, что не поднялась рука. Тогда Бурцев налил полный стаканчик, выпил его, хлебнул еще глоток из фляжки и вернул ее на место.

И сразу стало легко, свободно, будто он сбросил с себя груз, оттягивавший плечи все это время, пока жил в Стране Дураков. Он вошел в хозяйскую комнату, где под иконами стояла вторая гармошка, взял ее в руки и вдруг заиграл, словно всю жизнь тем и занимался. Он не знал, как это произошло, и, самое главное, не хотел знать, а просто играл и радовался. И не заметил, как в дверях появилась глухонемая попадья, замерла, прислонившись к косяку, и слушала. По ее одежде и шляпе накомарника ползали пчелы…

Но тут за ее плечом появился отец Прохор – успел выспаться, был свеж, весел и благодушен. Попадья в тот же час удалилась.

– Эко разыгрался парень-то! Будто и дураком не был!.. Уроки мои на пользу пошли или кто другой показал?

– Кто другой! – засмеялся Бурцев.

– Значит, Щукин, – сник батюшка. – Но он хуже меня играет, это тебе вся Страна скажет.

Сергей поставил гармошку, приблизился к нему и спросил прямо:

– Где ты живую воду брал? Место покажешь?

– Какую-какую? Живую? – наигранно опешил отец Прохор. – Может, святую? Так это я сам могу…

– У тебя во фляжке… там, в коробке с подарками, живая вода.

– Это ты так коньяк называешь? – засмеялся отец Прохор, но глаза оставались хитрыми. – Можно бы причаститься, раскупорить одну, да вот беда к тебе гости нагрянули.

– Гости? Какие могут быть гости?

– Да вон, за воротами стоят… Какие, я ведь никогда не спрашиваю. Но ежели приехали гости – встречай. Я так понимаю, нехорошо отказывать. Да ты не бойся, это барышни. Хорошенькие такие, молоденькие…

Бурцев вышел на крыльцо.

От ворот шли две женщины в белых длинных одеждах, напоминающих индийское сари. Как-то беззвучно, словно не касались земли. Он сбежал по ступеням, остановился и подождал их, наблюдая за мохноногой голубкой, летающей над самой головой.

Оказалось, что они обе в летних белых плащах и домашних тапочках…

– Это ты искал Тропинина? – без всяких эмоций спросила одна, глядя куда-то мимо.