Горчаков. Пенталогия (СИ) - Пылаев Валерий

В конце концов, если я что-то и понял за последнюю неделю — так это то, что корни любой дружбы, любого союза — даже вынужденного и не самого приятного — порой уходят в прошлое куда глубже, чем кажется. А значит, и корни любой вражды следует искать там же.

Ритуал утреннего чаепития, хоть и появился совсем недавно, успел стать для нас обоих чем-то действительно важным. Ни по телефону, ни за ужином, ни позже, когда я заглядывал в Елизаветино чуть ли не проездом, мы так толком и не говорили о том дне, когда террористы захватили дворец Юсупова, хоть и прошла уже почти неделя.

Но теперь время, похоже, настало.

— Что ты хочешь услышать? — на всякий случай уточнил я.

— В первую очередь — обещание, что в следующий раз ты не будешь лезть на рожон. — Дед нахмурился и покачал головой. — Мне понятен твой благородный порыв, но все-таки хочу напомнить: в столице вполне достаточно и аристократов, и тех, кто имеет на них зуб — а наследник у меня остался один. Так что будь любезен.

— Думаешь, у меня был выбор? — усмехнулся я.

Дед несколько мгновений смотрел на меня из-под кустистых бровей, явно собираясь выдать что-то если не резкое, то хотя бы поучительное — но так и не выдал. Снова покачал головой, недовольно засопел — и потянулся за чаем.

— Нет, — проворчал он. — Если хотя бы половина из того, что мне пришлось услышать — правда, выбора у тебя действительно не было. Просто… будь осторожнее, ладно?

— Куда уж больше. — Я пожал плечами. — Ты не позволяешь мне и шагу ступить без охраны.

— И каждый раз, когда ты оказываешься без нее, тебя пытаются убить. — Дед подался вперед. — Конечно, за исключением тех случаев, когда ты пытаешься угробить себя сам.

Это он, наверное, про гонку.

— Как скажешь. — Я кое-как придавил понемногу нараставшее раздражение. — Но если кому-то всерьез захочется меня убить — он это сделает.

— Может быть. Но я — с твоего позволения — все-таки приложу некоторые усилия, чтобы этого не допустить, — отрезал дед. — Ты знаешь, кто напал на дворец Юсупова?

— Террористы с прибором подавления родовой магии. Вроде того, что я уже видел — только намного мощнее. — Я на мгновение задумался. — Вроде бы они называют себя народной социал-демократической партией.

— Бред, — отмахнулся дед. — Такой партии не существует. А в свете последних событий — и не может существовать.

— Почему?

— Потому. — Дед раздраженно фыркнул. — Мне нужно объяснять, почему все эти разговоры об аморальной эксплуатации рабочих и народовластии — чушь?

Судя по тону, заданный вопрос был чисто риторическим — но я все-таки надеялся услышать ответ. Хотя бы для общего развития — так сказать. Не то, чтобы странный и недобрый спор между Хриплым и Юсуповым оказался для меня совсем уж непонятен — каких-то знаний определенно не хватало.

И что-то подсказывало — в книгах я их вряд ли отыщу.

— Объяснять… Если можно — пожалуй, да. Как ты догадываешься, методы террористов я никак не оправдываю. И даже наоборот — всячески осуждаю. Но сами по себе требования показались мне… как бы это сказать, — Я на всякий случай втянул голову в плечи, — не лишенными… некоторого смысла.

Когда под седыми бровями зажглись два недобрых уголька, я уже решил, что разноса не миновать — и вдруг дед рассмеялся. Не слишком задорно, без особого веселья — но все-таки вполне искренне.

— Забавно… Я уже объяснял это твоему отцу. И брату тоже, — проговорил он. — Видимо, каждому юному наследнику суждено однажды проникнуться светлой либеральной идеей. И однажды — в ней разочароваться.

— Видимо. — Я пожал плечами. — Так что не будем терять времени.

— Как пожелаешь, — вздохнул дед. — Что конкретно тебя интересует? Государственный контроль условий труда на производстве и зарплаты рабочих?

Я чуть не проглотил язык. Как он вообще?..

— Хочешь знать, откуда мне все это известно? — усмехнулся дед. — К сожалению — нравится мне это, или нет — требования террористов все-таки покинули дворец Юсуповых. И разошлись во все стороны. Но дело даже не в этом.

— А в чем?

— В том, что в этих требованиях нет ничего нового. Вообще. — Дед откинулся на спинку кресла. — И должен удивить тебя — государственный контроль за производством уже давно существует.

— Вот как?

— Именно. На всех предприятиях, принадлежащих короне, нормы почти всегда соблюдаются неукоснительно, — кивнул дед. — Но на частных заводах и фабриках все, конечно же… несколько сложнее.

— Контроля нет? — уточнил я.

— Контроль целиком и полностью возлагается на владельца. И далее возможны варианты. — Дед сцепил пальцы в замок. — Я не могу говорить за всех, но наш род всегда заботился о тех, кто ему служит. Образование, услуги врачей и целителей… пенсии, в конце концов. В том числе и для семей, оставшихся без кормильца. Не самые плохие, как мне кажется… Но кому-то всегда покажется мало, Саша. — Дед на мгновение задумался. — Однажды Костя — когда ему было примерно столько же лет, сколько тебе сейчас — пожелал выплатить дополнительную компенсацию одной симпатичной вдовушке, потерявшей мужа после аварии на заводе. Ровно пятьсот рублей из личных средств.

Не самая маленькая сумма. Даже по моим меркам. А для семьи рабочих — и вовсе огромная. Такое просто не могло остаться без последствий.

— И что случилось дальше? — поинтересовался я.

— Эта дура попыталась его соблазнить, — ухмыльнулся дед. — А через неделю таких неведомо откуда нарисовалось еще пять. Я уже не говорю о болванах, которые тайком сами совали руки в станки.

— И?..

— Что и? — буркнул дед. — В конце концов отцу пришлось закрыть производство. Три сотни людей остались без работы. А ту вдовушку зарезали прямо у дома месяцем позже. Кажется, за новую овечью шубу.

— Печальная история. — Я поморщился, будто чай вдруг почему-то стал невыносимо горьким. — Но в чем мораль? Как, по-твоему, правильно?

— Мораль в том, что никакого “правильно” вообще не существует. — Дед пожал плечами. — Ты не сможешь угодить всем — и всегда останутся недовольные. Нытики, которые считают, что именно с ними судьба, государство, аристократ или владелец фабрики обошлись несправедливо. И если ты собираешься заплатить каждому по пятьсот рублей из собственного кармана…

— То у меня не хватит денег?

— Хватит, — улыбнулся дед. — Но не сомневайся — завтра они придут и потребуют еще. Денег, справедливого суда, политических преференций…

— Освобождения заключенных, — добавил я.

— И его тоже. — Дед полез в ящик стола — видимо, за табаком. — И ты удивишься, кем на поверку окажется большинство несчастных узников: люмпенами, маргиналами, мелкими преступниками — а то и террористами. Вроде тех, с которыми ты уже имел сомнительное удовольствие познакомиться. Предлагаешь выпустить их всех?

— Нет, — вздохнул я. — И вряд ли этого бы хотел… хоть кто-то.

— А чего тогда? — Дед буквально не давал мне опомниться. — Возможности заниматься политикой? Да ради Бога! Государственная дума существует уже чуть ли не сотню лет. По большей части туда всегда избирали бесполезный сброд — но мне случалось видеть и по-настоящему способных людей из простых.

Голова понемногу начинала закипать. Наверное, не стоило начинать подобный разговор без хоть какой-то теоретической подготовки — но деваться было уже некуда: дед явно оседлал любимого конька.

— Талантливые самородки непременно пробиваются наверх. Медленно, обдирая руки и прочие части тела — но все-таки пробиваются. — Дед причмокнул, раскуривая трубку. — Не могу сказать, что я так уж рад был каким-то там… лапотникам в Госсовете — но только идиот станет отрицать их полезность. В конце концов, без них мы бы еще пятьдесят лет назад получили такой взрыв, по сравнению с которым дюжина уголовников с винтовками во дворце Юсупова — детский лепет.

Интересно — а знал ли обо всем этом Хриплый?

— А крепостное право? В последний раз мы пытались протащить реформу в тридцать четвертом! — продолжал дед, распаляясь все больше и больше. — И как ты думаешь — кто первым выступил против?