Дневники 1926-1927 - Михаил Пришвин

После этого болота с одним бекасом мы перешли в 1-ю ступень. И там не нашли учебную семью, шагах в шестидесяти вылетел старик, которого потом не нашли. За дорожкой по густой осоке вылетел вялый бекас, похожий на матку, и недалеко пересел. Несмотря на довольно высокую и густую траву, Ромка сделал по нем мертвую стойку. Потом я пригласил его идти вперед, он там впереди ничего не нашел и пошел взволнованно и беспорядочно по следу до тех пор, пока бекас не вылетел. Вот теперь я хорошо понял, что Ромке не хватает «подводки» к птице, его стойка — это просто недоумение, но вовсе не сознательный момент в деле достижения дичи. Очень возможно, что некоторые из стоек, которые я считал «по коростелям», были и по бекасам, а я принимал их за «по коростелям», потому что он после стойки бросался в беспорядочный розыск. Вот это и есть главное, в чем я убедился за день: Ромка не умеет подводить по дичи. Сегодня я много истратил энергии на управление Ромкой, чтобы держать его всегда в готовности воспринимать запах дичи. Карьер, галоп, шаг — в конце концов, все равно, лишь бы собака не зарывалась и всегда была в состоянии «медиума». Это сразу заметно по общему виду собаки. Во всяком случае, Ромка вполне постиг, как надо пользоваться ветром. Сегодня, когда мне приходилось идти вперед под ветер, Ромка забегал далеко вперед и потом приближался ко мне галсом «на ветер». Он это отлично усвоил.

Можно все-таки впасть в отчаяние от такого ничтожного количества дичи — проходить по болотам с шести до десяти часов и найти всего двух бекасов! Посмотрим, что будет в Августе.

Зашел в кусты по указанию М. М. Карпова, и Рома сейчас же поднял тетерку. Я отвел его, чтобы не подавить пискунов. Итого найдено пять выводков, и все с крошечными цыплятками. Я уложил Ромку и подсвистал матку, она стояла на опушке в пяти шагах и смотрела долго на Ромку, а когда он заскулил, ушла в кусты и там квохтала. Я думал о слабой жизненности птенцов (тетеревей и бекасов), это столь нежные существа… Когда думаешь о хрупкости птенцов, начинаешь понимать происхождение беззаветной стойкости, героизма их матерей. Да и вообще истоки героизма и мужества надо искать в нежности души. А чувство трагического (то есть чувство человечности) целиком происходит из жалости.

(Весной в Москве. Ребенок прошел, вслед за ним с крыши рухнул ком льда вдвое больше его. Люди сказали: «Ну, счастлив твой Бог!») Потом шел другой ребенок, и лед упал перед ним. Ребенок с плачем убежал назад. И тогда кто-то бросился к дворнику.)

Получено известие, что Петя провалился. М. М. Карпов едет за ним.

Плеть самая прочная из цельного ремня с оборотом на головке конца до половины. В головке вделан карабинчик. Я приспособил еще в головку стальное кольцо, которое продевается в мочку свистка. Плеть со свистком на карабине в один момент прицепляется и отцепляется от пояса. Ошейник с колючками (парфорс), который может быть колючками повернут вверх. На этом ошейнике кольцо, за которое карабином прицепляется ременный поводок с двумя карабинами на двух концах. Я могу… обернув поводок вокруг дерева, другим концом я прицепляю к ошейнику, и собака в один момент привязана. Могу иногда увеличить длину поводка, прицепив к нему карабином плеть. Веревка, несколько потоньше мизинца, аршин десять длиной с карабином, чтобы на стойке, не волнуя собаки, можно было сразу прицепить. Компас.

Я рассказал своим хозяевам, что вчера усталый я нашел стог болотного сена в Подмошнике. Покусывали меня маленькие длинные слепни «монахи», где-то вблизи в болотах косили, и Ромка брехал на голоса, но все-таки я уснул. И мне снилось, будто люди в болотах за кустами были необыкновенные, у иных были подвижные хвосты, которыми они, как лошади, отмахивались от слепней, у других подвижные бороды, у третьих гривы. «Это сон не простой, — сказала хозяйка, — это сон какой-то чудесный». Хозяин возразил: «Я ничего чудесного не вижу, человек спал, усталый, его кусали слепни, и ему захотелось хвоста на них». «Да, — сказал я, — это очень понятно». Только после пробуждения к сну прицепились разные чудные мысли. «Вы знаете, например, что люди когда-то двигали ушами, как звери, и это теперь у некоторых встречается». «Знаем, знаем!» — закричали все. И назвали какого-то Ивана Михалева, который двигает ушами. «Вот, — говорю, — знаете, тоже у людей были когда-то и хвосты. Говорят, всё это пропадает, потому что становится ненужным. Но вот болота существуют, слепни существуют, почему же у болотных людей не сохранилось хвостов?» «Я вам скажу, — ответил хозяин, — потому что человек один и по нему все равняется: вот если бы всему человеку надлежало жить в болоте, то хвосты бы сохранились».

Ту же самую мысль сказал, не помню, Ницше или Метерлинк, приблизительно так: «Если в стране есть несколько гениальных мыслителей, то крестьянин живет иначе, чем если бы их не было».

Сегодня в болоте мелькнула мысль: «Что бы ни было, как бы ни было, все-таки мне ближе викинг, чем китаец, без Дон Кихота я бы умер, как рыба на берегу».

Лева пишет, что Яловецкая назвала его рассказ «мудрым». Это Леве-то сказать! Я начинаю ненавидеть бальзаковских женщин, если только нет у них много детей как поглощающего труда (как у доктора). Все они телом и душой развращены так, как и не снится мужчинам. И вот эти женщины именно и есть колыбель лжи. Мне представляется, что ложь — это есть освобожденная мудрость. И тоже: мудрость — это прилаженная к делу ложь, это есть «ложь во спасение».

Яловецкая сказала, что для артистической карьеры ей надо было иметь пять мужей, но она осталась верна одному и потому карьеру не сделала. Бедный Вячеслав Антонович! Вот, наверное, натерпелся-то!

Мой хозяин — несомненно, талантливый человек, а жена его очень честная, как всякий талантливый человек, хозяин мой тонок, наверное, не без грешков и потому жены своей побаивается. Такое же впечатление произвожу и я. И Розанов был таков.

С «лучшим» необходимо расстаться и всем без исключения, разница только в том, что одни отдают его добровольно, тем самым удовлетворяя и себя (творцы), или у них его отнимают насильно (рабы).

24 Июля. Утро очень хмурое, осаждается что-то мельче дождя. Ночью сильно тосковал о Леве, хотя ведь не Лева провалился, а Петя. Как в течение одной зимы исковеркался в Москве этот юноша. Всего нахватался, возомнил. Весь вне себя и внутри пусто. Вот выхватил из моей библиотеки слова Лосский, Бергсон, интуиция, только увидал это (где ему понять!) и уже мне пишет об интуиции и звонит, наверное, всем знакомым в «умных» разговорах. Это еще счастье, если нарвется на кого-нибудь и будет «прострелен», а то неминуемо быть пустозвоном. Беда, что «прострел»-то часто бывает смертельным. Я тосковал и болел, стараясь унять свою боль. Как бы я хотел вместо этого хвастуна иметь стыдливого юношу, самолюбивого в своих истинных достоинствах, вроде Андрюши.