Дневники 1926-1927 - Михаил Пришвин

Я вдруг вспомнил слово:

— Ты сказал, откроется большая елань, что значит «елань»?

— Лохань, — ответил Федор.

Я потом проверил значение слова у своего хозяина, и он объяснил мне, что «елань» значит поляна в ближнем лесу и что Федор ведь немного шепелявит, вот он застыдился, когда я пристал к нему, и так поправился на лохань. Я совершенно уверился в справедливости объяснения своего хозяина и, увидев на пути своем из Подмошника елань, смело пошел по ней, принимая за лесную поляну. Но не прошел я и половины, как вдруг погрузился в трясину до пояса. Вокруг не было ни одного кустика, ни одной веточки, чтобы ухватиться рукой и выбраться.

Ромка, разыскивая меня, вылетел из леса, остановился, всмотрелся в человека как бы с отрезанными ногами и принялся брехать на маленького… Никогда я не заставал себя в таком беспомощном положении. К счастью, Ромка узнал меня скоро, бросился ко мне, я схватил его крепко за шею, он испугался, думая, что я хочу его утопить, сильно рванулся раз, два… и в третьем своем порыве вытащил меня из лохани, и я тут понял раз навсегда, что «елань» значит не лесная поляна, а просто лохань.

28 Июля. День князя Владимира.

Хмуро с утра, как и вчера, только немного холоднее сегодня, окна отпотели, как в сентябре.

Ошибочно думают о деревенской тишине, в деревне постоянные звуки, иногда такие сильные, что непривычный высоко подскочит в своей постели, это раз, когда разыгравшийся парень прижимает свою барышню к вашему подоконнику, она завизжит, как резаная, а он оглушит ее адским словом, или когда ночью гармонист, раздирая гармонь, пройдет под окном с ревущими товарищами. Сильный звук вырывается еще ранним утром, когда гонят коров и одна из них рявкает под окошком. Но есть и чудесные певучие звуки: сверчки, о которых, впрочем, скоро забываешь, потому что они постоянно поют. Люблю свист маленьких утят и гусенят. Приятна тоже по раннему утру беседа женщин у колодца, из которой иногда узнаешь, что сосед собирается в Сергиев своей дочери «сачок» покупать, значит, можно и для себя кое-что поручить.

Вчера барышню Изюмову увезли дергать зубы, она не явилась на ток, и без нее было засилие мужской стороны с большим похабием.

Помещик подарил икону кн. Владимира и выстроил часовенку (сам был Владимиром), и повелось у крестьян этой деревни в этот день брать Иверскую икону Божьей Матери из Спас-Закубежья…

Четыре пуда весу: легко ли нести на себе. И решили в этот раз пересмотреть, и этот праздник, может быть, соединить с престольным Ильей. И отменили бы. Но дождь попарил клевер. Вина была своя: нужно было за вёдро убрать клевер, а они бросились на болото. Но ведь как-то не удумали. Сами виноваты. Попустил Господь! и решили праздновать св. Владимира, но икону не нести на себе, а на лошади.

Возле каждой избы после службы происходила заминка с деньгами, просили разменять, поп считал, сдавал сдачи, иногда ошибался… Я спросил, что это значит. Сосед Мих. Мих. ответил: «Я подал ему рубль, он спрашивает: „Сколько?"» «Сколько дают люди», — говорю. «Люди дают разно, — говорит, — кто пятьдесят, кто шестьдесят, кто семьдесят». Вижу в глазах, соврал: семьдесят, я знаю, никто не дает. Взяла меня злость, хотел дать шестьдесят, а теперь говорю: «полтинник». Он посмотрел на меня косо и говорит: «Ведь я князю Владимиру служил». «Нет, батюшка, — говорю, — вы не князю, а святому Владимиру служили: князья теперь дань не собирают, а святые все равные».

После того все стали говорить, что их поп все-таки хороший <4 нрзб.> не ругается.

Ветер был от нас, и потому Кента не учуяла единственного бекаса на берегу болота второй ступени. Потом недалеко от мостика через Вытравку на совершенно сухом, покрытом едва заметными кочками лугу, Кента стала. Я подумал — по птичке, но поднялся и сел вблизи бекас. Мы его еще раз подняли — он сел так, что весь был виден, как на выкате. Загадочное поведение бекаса вскоре объяснилось. Из болотистого Жарья вышел пастух, и за ним показалось стадо, направляемое на водопой. Бекас был вытурен, вероятно, с места гнездования стадом и пережидал беду на лугу.

На Ясниковском болоте я нашел только двух бекасов, потому что тут паслась скотина. Хорошо бы здесь походить до скота.

Эти найденные два бекаса были один от другого на расстоянии не менее ста шагов, но Кента по ветру почуяла дальнего, потому что он, вероятней всего, сидел на кочке. Высверлив себе носом по воздуху таинственный путь, она прошла к дальнему бекасу мимо ближнего, и он снялся от нее шагах в шестидесяти. После того я пустил Ромку, и он зашил носом по наброду ближнего бекаса, раскидывая в стороны прутик{69}. Так он вытурил его, конечно, без стойки.

Вообще он может делать стойку по внезапно схваченному по воздуху запаху дичи, но не подводит издали. Он не может даже внешнего примера взять с матери, чтобы передвигаться, не шлепая лапами, не фыркая носом, не встряхивая ушами.

От его приближения Кента сильно вздрагивает, и тогда чувствуешь, какой напряженно-сосредоточенный процесс представляет собой эта подводка собаки к дичи.

Через три дня будет охота… Я оборву натаску Ромки изо дня в день и предоставлю дальнейшее усвоение им подводки к дичи естественному ходу дела, и когда буду брать его на охоту, и он как-нибудь сразу поймет.

Сегодня благодаря северному ветру день обстоялся, хмурые утренние облака обернулись в чистые летние, белые на синем, там высоко смешиваясь с клочками облаков. С криком летали журавли, свистели кроншнепы.

На сходе утром решился вопрос ворошить сено или же, по примеру прочих лет, идти в Закубежье за Иверской. Решили идти за Иверской.

Я сегодня сказал хозяину:

— Который день дождь. Сколько хозяину отдыха! Он ответил:

— Да ведь только говорят о тяжком труде крестьянина, жизнь крестьянина легкая. Тогда вступилась его жена:

— Это легко тебе говорить, когда за тебя пять человек работают. Крестьянская жизнь легкая, если есть рабочая семья и лошадиная сила.

Расчесанные кочки.

…«Ну, а как в самую попадушку попадешь».

Все бекасы второй ступени и с молодыми найдены в том же болоте, но в более крепком месте, где едва ли их тревожат. Вероятно, и другие выводки находятся вблизи своих мест гнездований, там, где их труднее найти.

Если около Петрова дня выйти на закате солнца и с запада смотреть через всю долину реки Дубны возле села Константинов© со всеми ее поймами, болотами крошечными, невидимыми в осоке притоками, раскинувшими вместо воды широкие болота, с бесчисленным множеством деревень и сел на сухих пригорках между болотами, то всегда непременно до Петрова дня на закате увидишь — горит верст за тридцать вдали на Дубне от последних низких лучей солнца окошко. Не сразу поймешь, что за тридцать-то верст невозможно увидеть блеск окошка на закате, кажется, вот окошко блестит, и этот свет, проходя через большое пространство болотных испарений, кажется, дышит, мерцает, как звезда. Но, конечно, это не окошко блестит, это небольшое озеро, попадая в косые лучи заходящего солнца, возвращает к нам на запад их свет под каким-то необходимым для таких отражений углом и на очень короткое время, а после Петрова дня от нас не увидишь больше играющего блеска какого-то озера, а вместе с тем перестают петь кукушка и соловей, исчезает большой слепень, за ним редеет мелкий <1 нрзб.>, а там и комар. Вся долина покрыта стогами осоки, которую вывезти можно будет только зимой…