Улан Далай - Наталья Юрьевна Илишкина

– Это ктой-то у вас опогоненный? – пихнул Саньку одноглазый завинструметальной.

– Вчера с фронта вернулся, – как можно скучнее ответил Санька, чувствуя, что голос его звенит от гордости. – Мацак зовут.

– По ранению списали?

– Нет, по нации.

– Считай – повезло. Война-то еще не скоро кончится…

Санька подумал, что дядька Мацак считает по-другому. У каждого своя точка зрения. А у одноглазого она однобокая.

– Да здравствует наше Советское отечество! – очкастый вытянул руку вперед, как Ленин на памятнике.

– Ура-а-а-а!

– А че, папка твой откуда орден взял? – не отставал завинструментальной.

– Наградили.

– Да здравствует дружба народов Советского Союза! – очкастый потряс свернутой в трубку бумажкой с речью.

– Ура-а-а-а-а!..

Назад в барак шли неспешно. Отца и дядьку Мацака окликали люди, здоровались, поздравляли с праздником. Поднесли по стопарику, потом еще. Санька заволновался – отцу пить нельзя. Обычно он отказывался, ссылался на болезнь. Но понятно, что сегодня, при ордене, не отговорится – мужики бы обиделись и не простили.

До сеней отец дошел своим ходом, но, переступив порог, запнулся и чуть не рухнул. Санька был начеку – поддержал, довел до нар, уложил. А дядька Мацак на полпути присел на чурбачках – рассказывал желающим про свой боевой путь. К вечеру его привела домой тетка Алта. Стаскивая с мужа сапоги, выслушивала подробности боя за Кавказский хребет.

А на следующий день приехал толстомордый оперуполномоченный, забрал орден отца и погоны дядьки Мацака и пригрозил: если они еще будут тут устраивать диверсии, то отправятся вслед за дядей Очиром.

Глава 23

9–10 мая 1945 года

– Союзнерушимый, республиксвободных сплотиланавеки великаярусь… ааа… даздравствует созданный волейнародов, единыймогучий советскийсоюз! – Колька вдохнул еще порцию воздуха и продолжил: – Славьсяотечество нашесвободное, дружбынародов надежныйоплот, знамясоветское, знамянародное, пустьотпобеды к победеведет!

Людмила Елистратовна подняла лицо от журнала:

– Хорошо, Николай, – одобрила она. – Продолжай!

– Людмилстратовна, – Колькино лицо жалобно скуксилось, – дальше мне учить было некогда. Мамка велела стайку почистить от навоза, а потом уже темно было, а керосин у нас кончился.

– Плохо, садись! – лицо учительницы посуровело. – Новому гимну уже больше года, а ты все никак не выучишь. Борис Уланкин, второй куплет!

Борька вскочил.

– Севоз гроз сияло нам сонцэ свэбоды, и Ленин велики нам поть оозарил, нас вырастил Шталин – на верность народу, на труд и на подвигэ нас вдохновил.

– Спасибо, присаживайся! – разрешила историчка. – Видишь, Николай, – назидательно произнесла она: – Борис выучил гимн! Это при том, что русский не его родной язык!

– Севоз гроз сияло нам сонцэ свэбоды, – передразнил Колька. В классе захихикали. – Он думает, обратно на Дон их вернут за примерное поведение, вот и лезет из штанов… А мы, чалдоны, чалили с Дона еще при Ермаке, нам и тут пойдет.

Людмила Елистратовна встрепенулась:

– При Ермаке, говоришь? А назови мне годы покорения Ермаком Сибири!

– Мне этого знать ни к чему. Папка мой таких знатоков вон в лагере стерегёт. Я вырасту, в армии отслужу – тоже стеречь пойду.

– Александр, – обратилась историчка к Саньке. – Когда Ермак пришел в Сибирь?

– В тысяча пятьсот восемьдесят первом, – неохотно произнес Санька, приподнимаясь из-за парты и без разрешения плюхаясь на место, чтобы показать учительнице и классу свое нежелание отвечать.

Напрасно Людмила Елистратовна клинья вбивает между местными и ссыльными. Только-только вчера замирились – Санька под партой пощупал запекшиеся ссадины на костяшках пальцев. Видно, сегодня потасовки не избежать. Только бы до отца не дошло, у него и так еле-еле душа в теле.

В прошлом году Колькина банда цепляла польских пацанов, обзывала их пшеками и ляхами. Но потом пшеков отправили в Барнаул, в специальную польскую школу. Эстонцев и немцев Колькины подначки доставали не больше, чем кваканье лягушек в пруду. Бычить на рослых чухонцев и фрицев Колькиной банде было ссыкотно, а на недокормленных калмыков – в самый раз.

– Калмычок с котелком, ты куда шагаешь?

– В райком за пайком, разве ты не знаешь?

Колька с дружками могли повторять дразнилку на все лады сто раз.

– Чалдоны-долдоны! – наконец не выдерживал Борька. Или Валерка. Или Серега, бывший Пампук. Или не поменявший имени Эрдни.

Колькина банда тут же радостно оживлялась:

– Че сказал? Повтори!

– Глухие, что ли?

– Зассал, зассал! – подначивал Колька. И Валерка, или Борька, или Эрдни повторяли обидную кличку.

– Ну, пойдем махаться! – тут же предлагал Колька…

Людмила Елистратовна взяла со стола нарезанные на квадраты газетные листы.

– А сейчас я раздам вам бумагу для контрольной работы. Сверху напишите ваши фамилии. Валера, ты опять выпил все чернила!

– Не утерпел, – виновато понурил голову Валерка. – Они такие сладкие! – Он облизал бордовые губы.

– Я в следующий раз сделаю их из сажи! – рассердилась Людмила Елистратовна. – А свеклу сама съем!

– Калмыки всё метут, даже падаль! – опять возник Колька. – Сам видел, как они сдохшую коняшку свежевали.

Без драки сегодня не выйдет, уныло подумал Санька. Той коняге лесиной хребет перебило, какая же она падаль? Совсем свежее мясо. Всем по куску досталось, шулюн целую неделю варили. Колька, может, тоже мяса хотел, но западло было в том признаться.

Борька пихнул Саньку под партой. Санька скосил глаза. Борька вертел кулаком, на пальцах свинцовый кастет. Ну вот, только этого не хватало. Где он кастет взял? Беда…

– Победа! Победа! – дверь класса распахнулась настежь. Весь проем занял собой директор школы Леонид Васильевич, тучный хохол с соломенного цвета усами, не попавший на фронт из-за грудной жабы. Лицо его было пунцовым, он задыхался:

– Сейчас… телефонограмма… Германия капитулировала…

Людмила Елистратовна выронила газетные листочки и прижала ладони к щекам.

– Ура-а-а! А-а-а! А-а-а! – вскочили все с мест, а Колька взобрался на парту и, содрав с себя куртку, крутил над головой. Девчонки кинулись обниматься, а пацаны со всей дури толкали друг друга.

– Тихо! Тихо! – призывал к порядку Леонид Васильевич. – Все во двор на линейку!

Победа! Тысяча мыслей закрутились в Санькиной голове. Драки сегодня не будет. И уроков тоже. А огород копать под картошку все равно надо. Или не надо? Может, теперь у товарища Сталина найдется время вникнуть в калмыцкий вопрос? Тогда к осени уже домой отправят, и кому сдалась эта картошка? Где теперь Вовка? Может, объявится. Отца жалко. Он себя винит в Вовкином побеге, весь иссох, Саньке все время талдычит: «Ты себе не принадлежишь. Ты должен продолжить наш род. Береги себя». Потому и драться не велит. И любой лишний кусок – Саньке. Саньке перед Надей неловко. Но Надя тоже твердит: «Тебе надо есть больше».

А знают ли уже дед с отцом про победу? После того как поселили их посемейно в освободившиеся от поляков домики, новости доходят