Памятное. Книга вторая - Андрей Громыко

— Ваш путь в какой-то степени похож, на путь Горького в литературе, — заметил я.

Как бы в ответ на эту реплику он поделился своими впечатлениями от общения с Горьким.

— Алексея Максимовича я очень хорошо знал, — оживился Корней Иванович. — Он обладал необычайной способностью поддерживать контакты, в том числе профессиональные, с самым широким кругом советских писателей, включая и начинающих. Горький не любил восторженных отзывов по своему адресу, тем более, если они делались в его присутствии. А тот, кто допускал такую вольность, всегда попадал в неловкое положение, потому что Алексей Максимович не упускал случая прочитать ему корректную, но выразительную нотацию.

По рассказам о Горьком можно было понять, что Чуковский считает его своим кумиром. Казалось, что он о нем может говорить без конца. Но в то же время я заметил, что, говоря о Горьком, он, в отличие от высказываний о Репине, не упоминал о физическом состоянии этого человека. Поэтому я спросил:

— А что вы знали о состоянии здоровья Горького? Он сказал:

— Горький давно страдал серьезным недугом. Болезнь была связана с легкими. Поэтому он часто выезжал за пределы Москвы, в частности, по предписанию врачей, в Крым, в район Фороса.

Чуковский знал Горького с дореволюционных времен и неизменно им восторгался.

— Этот человек, — утверждал он, — самозабвенно отдавал себя литературе. У него случались проявления влюбленности только в трех случаях: когда он начинал говорить о детях, замечательных людях и книгах.

Он замолкал, мы делали несколько шагов по дорожке парка, и снова, вспоминая Горького, увлеченно говорил:

— А как он помогал литераторам! Он их пестовал, как садовник — цветы. Помню, Алексей Максимович в последний год жизни, уже тяжелобольной, прислал мне длинное письмо, в котором давал ценнейшие советы, как мне надо писать книгу для школьников. Я, не зная, что он так болен, обратился к нему за советом. А он из своего и без того ограниченного времени уделил мне немало, чтобы написать ответ. И к тому же предложил свои личные деньги, чтобы я год-два мог спокойно заниматься книгой и при этом не нуждаться материально. Удивительнейший был человек!

Затем Корней Иванович обобщил свое мнение:

— Подобное письмо для Горького вовсе не считалось исключением. Наоборот, его можно объявить правилом. Кто бы из литераторов к нему ни обращался, всегда мог рассчитывать на совет и участие. Таким вот простым и обязательным в ответах на письма был этот маршал советской литературы.

Сам подивился пришедшему ему на ум слову, а потом повторил:

— Да, маршал… Выше его у нас в советской литературе нет никого.

Образ понравился и мне.

Конечно, литераторов нельзя сравнивать с военными, а литературу — с армией. Давно известно, что литература страны тем и хороша, что в ней много литераторов, разных по опыту, таланту, жанрам, в которых они работают. Но все же нет-нет да и говорим мы «армия литераторов», «армия писателей».

Картинки из жизни Павла Корина

Хорошо я знал Павла Корина. Познакомился с ним близко. О его заслугах можно говорить много. Не случайно ему присвоили высшее для представителя изобразительного искусства почетное звание «Народный художник СССР». Известен он был как реставратор картин Дрезденской картинной галереи. Его прекрасные мозаики украшают в Москве станцию метрополитена «Комсомольская-кольцевая», а лучшие картины выставлены в Государственной Третьяковской галерее.

Он довольно поздно начал создавать свои собственные полотна, но то, что им сделано, — шедевры. Их отличают строгость, точность рисунка, монументальность замысла, цельность формы, внутренняя напряженность изображенных персонажей. Он проявил себя и как прекрасный портретист. В портретах людей, написанных им, можно почувствовать и волевую собранность, и высокую одухотворенность.

Талантливый художник оставил глубокий след в истории советской живописи. Его картины широко известны: могучие, плечистые русские богатыри, уверенные в своей силе, спокойно и гордо смотрят с его полотен. Так и кажется, что любой из них вот-вот заговорит и скажет:

— Стояли и стоять будем за свою землю, за родину. Весь мир должен об этом знать.

Художником его считали оригинальным и неповторимым. Огромное влияние на весь творческий путь живописца-самородка оказал тот факт, что он родился в славном Палехе. Там же среди палешан-иконописцев выделился своей серьезностью и проявил упорное желание учиться живописи и дальше.

Палех и сегодня — тот знаменитый поселок, без искусства которого наша культура была бы беднее. И ныне слава его художников ничуть не поблекла. Скорее наоборот. До революции в Палех ездили прежде всего за иконой редкой красоты. Теперь весь мир ценит его за неповторимую роспись изделий. Каждый, кто рассматривает творения палехских мастеров, неизменно выражает восхищение исключительной красоты пейзажами или жанровыми сценками, сотворенными в знаменитых художественных мастерских.

Познакомился я с Павлом Кориным в начале шестидесятых годов — мы как-то вместе отдыхали в Подмосковье. Он глубоко знал все течения в изобразительном искусстве. Мог часами негромким спокойным голосом в свойственной ему протяжной манере рассказывать о творчестве художников, принадлежавших к разным направлениям. Казалось, что он черпает темы для рассказа из какого-то неиссякаемого источника. По ходу беседы он не раз вдавался и в воспоминания.

Кое-какие картинки из его рассказов я по памяти записал и хотел бы воспроизвести.

Картинка первая… Дореволюционная Москва. 1916 год. Павел Корин заканчивает Московское училище живописи, ваяния и зодчества. Среди его учителей — известные художники Михаил Васильевич Нестеров и Константин Алексеевич Коровин. К обоим он относится с преданностью прилежного ученика. Да и дали они ему в жизни немало.

Нестеров привил любовь к чтению и литературе.

Коровин заставил по-новому подойти к труду живописца. Именно от него в училище молодой Корин услышал запомнившиеся на всю жизнь слова:

— Вам дан дивный дар рисования.

По его совету Корин взял пример со знаменитых живописцев итальянского Возрождения — Микеланджело и Леонардо да Винчи. И долгие часы проводил в секционном зале, внимательно изучая мышцы, кости — все человеческое тело в самых разных положениях и ракурсах. Работа была адова, зато впоследствии как художник он знал натуру в совершенстве и мог рисовать, не глядя на нее, и младенца, и девицу-красавицу, и зрелого мужа, и глубокого старика. Посмотрите внимательно на любое из полотен Корина. Человек на нем выписан что надо!

Он высоко ценил творчество Константина Коровина. Шли они — ученик и учитель — разными путями в искусстве, но в основе их творчества всегда оставался реализм.

Через некоторое время после революции Коровин уехал за границу, обосновался в Париже, жил в бедности, перебивался случайными заработками. Корин побывал во Франции в творческой командировке и там на одной из выставок увидел полотно своего бывшего учителя — мастера пленэра.

Там же на выставке он встретился и с Коровиным. Преодолев смущение, подошел к нему. Разговорились.

Вскоре Корин решил навестить Коровина, жившего в дальнем пригороде Парижа. Ехать к нему пришлось очень долго. А в меблированной небольшой квартире бросилась в глаза бедность.

— Что же с вами происходит? — спросил Корин. — Почему вы сейчас так мало пишете?

Коровин ответил:

— Сам не знаю, то ли какой-то срыв, то ли Франция меня не понимает.

А ведь на родине им восхищались!

Убогость квартиры, поношенная одежда художника, который еще не так давно считался одним из самых известных в России, поразили Корина.

— Очень жаль Коровина, — говорил мне Павел Дмитриевич. — Это была крупная величина в искусстве. Отъезд за границу, отрыв от родины стал крушением его как творческой личности. Он сам отомстил себе за разлуку с родиной. А когда встречался с земляками, то всегда как бы стушевывался.

Вместе с Кориным к Коровину зашла и жена Шаляпина. Едва Корин упомянул об этом факте, как я тут же вставил свое слово.

— Между прочим, должен заметить, — сказал я ему, — что мы с Лидией Дмитриевной встретились с ней однажды на борту итальянского лайнера «Рекс». Да, да, не где-нибудь в салоне французской столицы, а на середине пути из Европы в Америку, в Атлантическом океане. Я тогда направлялся на работу в советское посольство в Вашингтоне. Увиделись мы в кинозале парохода и немного поговорили с ней. Тогда мы обратили внимание, что была она какой-то грустной. Ничего удивительного: незадолго до этого скончался ее муж — Федор Иванович Шаляпин…

Картинка вторая… Осень 1942 года. Наверно, самые тяжелые дни войны. Бои идут в Сталинграде, враг рвется к Баку. В холодной, неотапливаемой мастерской, где работает художник, стекла в окнах выбиты взрывной волной от авиабомбы.