Журнал «День и ночь» 2011–03 (83) - Анатолий Аврутин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Стара, дак это коты орали! Наш Барсик да Васька парамоновский. Они все эту чёрну бродячу кошку, котора к нашему огороду прибилась, поделить не могут.
— Разве? Ну, может, и коты. Только ежели Буканушка с Коси-Ногой счинятся драться, дак орут точно так же. Оне ведь ещё и потому ссорятся, что Буканушко-то над всем домом, и над двором, и над скотиной — Хозяином поставлен… И над огородом норовит покомандовать. А Коси-Нога-то не соглашатся к ему в подчиненьё идти. Мол, ты там хозяйнуй, а огород — моё дело. И некоторой некоторому уступить не хочут.
— А зачем этот Коси-Нога в огуречнике живёт? Да ещё в крапиве? Его, што ли, крапива-то не жалит?
— Дак он ведь мохнатой, чо ему крапива-то!
— А пошто его так зовут — Коси-Нога?
— А у ево, вишь ли, коса есь, штобы огород блюсти от воров. Вот, ежели заберётся воришко за огурчиком, морковкой либо подсолнушком, он косу-то в ход и пустит. Как вжикнет — так ты и без ноги! Видала, поди, возле сельсовета мужика одноногова. Вот ево в детстве Коси-Нога и чиркнул по ноге-то.
— Ну, Стара, ну, чо ты врёшь! Тот мужик-от с войны без ноги пришёл.
— А-а, дак я про другова вовсе, а не про этова, про которова ты думашь.
— А пошто этот Коси-Нога тебя не трогат?
— Дак ведь не дурак он — на хозяйку-то махаться. Он свой порядок знат.
— А я, например, тоже хозяйка?
— Э-э, милая, ты сперва с моё поживи, да поробь. Может, тогда хозяйкой станешь. А пока он тебя за свою не признаёт. Ну, разве што, со мной живёшь, дак он, может, по первости не косой, а крапивой понужнёт, ежели зайдёшь в огуречник без спросу. А шибко осердится, дак и за косу может взяться. Так што, гляди.
…Гляжу, Стара! Гляжу…
«Куркураус-Мурмураус»Стара была у нас женщина, как сказали бы сейчас, крутая. Перечить ей не то что мама, а и сам Старый даже не пытался. Только мы, с увеличением порядкового номера класса на школьных дневниках, иной раз, по неразумению нашему, делали попытки намекнуть: дескать, у тебя, Стара — всего-то четыре класса ЦПШ (церковно-приходской школы), а у нас.
Но, выслушав доказательства нашего превосходства — и то мы читали, и это мы знаем — Стара сперва нарочито прибеднялась: «Где уж нам уж выйти взамуж! Мы уж так уж проживём! Как-нибудь, как-нибудь — лишь бы не в девках!». Однако тут же, будто вовсе мимоходом, вспоминала про «одного умного сыночка из знакомой семьи». Уехал-де этот сынок в большой город учиться.
«Вот поучился он там како-то время и домой на каникулы приехал. И до того уж умной стал, слова по-русски не скажет. Куры у него — «куркураус», кошка у него — «мурмураус», грабли у него — «грабляус». Только сказал он это само слово, да как наступит на грабли-те — оне, вишь ли, к стайке коровьей были приставлены зубьями наружу. Он на зубья-те ступил — а его другим концом струмента и шабаркнуло по умной-то голове. Тут учёной сынок разом родной язык вспомнил: «Штой-то ты, тятенька, грабли на место не тем концом ставишь?»
…А добраться до бездонного кладезя Стариных сказок и побасок и записать их я решилась, когда однажды, слушая полуграмотную, до сухарного состояния иссушенную, уже почти что не русскую, а полуанглийскую речь теле- и радиоведущих, больших начальников и политиков, поняла, что донельзя истосковалась по другой, исконно русской, искуснейшей, богатейшей, которой моя Стара говорила. Может, прочитает кто, да и вспомнит про «великий и могучий» собственный, родной наш язык.
Николай Переяслов[80]
До свидания, Гиппо!
1. Детство Гиппо
Посреди большой столицы,элегантный, как комод,жил смешной и круглолицыйафриканский бегемот.
Там, где солнце над болотомжарит воздух, где-то тамон родился бегемотом,имя взяв — Гиппопотам.
С детских лет не зная гриппа,он носился день-деньской.Зря взывала мама: «Гиппо!» —малыша зовя с тоской.
Зря отец кричал до хрипа,клича сына по кустам:«Гиппо! Гиппо! Гиппо! Гиппо!Где ты, Гиппо? Тут иль там?..»
В жиже луж плескаясь звучно,корешки травы грызя,Гиппо чуял: дома — скучно,жить в болоте век нельзя!
И со всем болотным братствомраспростился он, как брат,и… в Россию перебрался —в стольный город, на Арбат.
Как тут нам не веселиться,как грустить от разных бед,если рядом — поселилсяэтот миленький сосед?
Мы слыхали, как он въехална четвёртый свой этаж.Он чихнёт — и громом эхосотрясает домик наш.
Утром он идёт из домана работу в зоопарк,улыбается знакомымне за плату, а за так.
А когда он в лифте едетпосле службы иль в обед,замирают все соседи —оборвётся лифт иль нет?
Так вот рядышком и жили —и народ, и бегемот.Да при том ещё — дружили,не кричали вслед: «Урод!»
Вместе радости делилии последний бутерброд,а на Новый год — водиливозле ёлки хоровод…
2. Московские будни
Бегемоту жить непростов тесном городе Москве.Хоть и малого он роста,но ведь весит — тонны две!
Кто такого согласитсяпосадить к себе в такси?Тут бессмысленно проситься,так что даже — не проси!
Летом — даже толстопятымхочется, когда жара,заскочить в кафе к ребятам —съесть пломбира полведра.
Но не ставят из бетонамебель в детский уголок.Где взять стул, чтоб он две тонныудержать спокойно мог?
(Я во всех кафе огромныхпобывал и знаю сам —не найти там мест укромных,где б мог сесть Гиппопотам.)
Тяжело и магазиныбегемоту посещать:двери там не из резины —начинают вмиг трещать.
Потому он шёл на рынок,где ворота широки,покупал там десять крынокмолока и пуд муки.
Ставил дома тесто в ванне,пёк на кухне пироги,ну, а после — на диванесочинял весь день стихи.
Были им в стихах воспетыКремль, Арбат, луна во мгле…Что поделать, коль поэтомон родился на земле?
А когда он шёл, как глыба,и его народ встречал,каждый встречный: — «Здравствуй, Гиппо!» —увидав его, кричал.
Но грустнел душой он, ибо,вспоминал, как средь болот:«Гиппо, Гиппо, где ты, Гиппо?» —мать его к себе зовёт…
3. Гиппо и воры
Гиппо был весёлый малый.Если кто-то зло творил,он ему: «А ну, не балуй!» —очень строго говорил:
«Лучше нам не быть врагами,я злодеев не люблю.Если будешь хулиганить,вмиг на ногу наступлю!»
Это слыша, все пугались,забывали про грехи.Кто ругались — разбегалисьи читали вслух стихи.
В зоопарке дела много,должен быть порядок там.Вот за всем за этим строгои следил Гиппопотам.
Как-то раз под вечер Гиппоу вольера юных львятпривлечён был странным скрипом,и смекнул — их красть хотят!
Глядь, и правда — двум патлатымпьяным типам удалосьвлезть в вольер к беспечным львятам,безмятежно грызшим кость.
Звери поняли угрозулишь тогда, когда в мешокзатолкали их без спросу,чем повергли в нервный шок.
Лишь почти у дырки самойльвята пискнули, озлясь,и мгновенно с львиной мамойпротянулась звука связь.
Из глубин системы сложнойрукотворных гор и норльвица рыкнула тревожнои метнулась на простор.
Воры, радуясь везенью,быстро бросились назад.Но внезапно путь к спасеньюим закрыл огромный зад.
Вот она, дыра в ограде!На свободу выход — вот!Но к дыре — будь он не ладен! —прислонился бегемот.
Не желая здесь погибнуть,воры в панике орут.Но, чтоб Гиппо отодвинуть —автокрана нужен труд!
...........................................
— Брось мешок! — один воришкакрикнул другу во всю грудь.И тогда другой — детишкамразвязал к свободе путь.
В куче писка, визга, всхлипальвята бросились назад…И тогда от прутьев Гиппоотодвинул мощный зад.
Второпях, тесня друг друга,воры выскочили в лази, качаясь от испуга,понеслись куда-то с глаз…
Ну, а Гиппо зорким взглядомоглядел звериный сади, довольный результатом,пошагал на свой Арбат.
Шёл по улицам столицы,где, визжа, машины мчат,и казалось — это птицыв дебрях Африки кричат.
В дом пришёл. Поел, умылся,лёг, свернувшись, за комод.И ему в ту ночь приснилсяафриканский небосвод.
Над болотом вились хрипы,в небе плыл луны калач,и казалось: «Гиппо! Гиппо!» —слышен мамы клич и плач…
4. Гиппо-спасатель
